— Ну как, есть движение? — отозвался полковник и покосился на чистые листы бумаги, лежавшие на столе. — Вижу, движения нет у вас… Долго возитесь, товарищ майор. Это на вас не похоже… Этак, голубчик, мы с вами в рай не попадем. Пора кончать… Пора… — Он достал из кармана увесистый серебряный портсигар, вынул папиросу, закурил и, глядя мимо меня, повторил:
— Кончать надо, майор… У нас мало времени… Все уже подписали…
— И он подпишет… Никуда не денется, — несмело начал следователь, — но пока воду варит… Отрицает все начисто. Басни рассказывает, что будто никакого «центра» не существует. Его сообщники просто ангелы Божие…
— Знаем… Старая песенка, — перебил его полковник. — Растолкуйте, что с нами шутки плохи. И вдолбите ему это в голову. Мы располагаем доказательствами, и никто не уйдет от сурового наказания… Чем скорее перестанет финтить — для него здоровее. Вдолбите ему в голову. Вот так…
Он быстрым шагом направился к выходу и сердито хлопнул дверьми.
— Вот так, — изрек следователь, опустившись на свое место и взявшись за перо. — Видали, какие люди следят за вашим «делом»? Признаете ли вы, что, будучи втянутым в антисоветский, националистический центр, вы и ваши сообщники…
— Нет… Никакого «центра» не было, — вставил я.
— Какой вы самоуверенный! — закричал он. — Может быть, вы не знали? Ваши сообщники это скрывали…
— Я знал и знаю, что никакого такого «центра» не существовало. Была общественная организация, которая…
— Да не крутите нам мозги! — стукнул он кулаком по столу. — Это подтверждается имеющимися у нас материалами…
…В самом начале Отечественной войны в стране были созданы Славянский антифашистский комитет, молодежный, женский, Еврейский антифашистский комитет и другие общественные организации, куда вошли видные писатели, ученые, художники, рабочие, колхозники. Это было могучее всенародное движение и имело целью помочь стране, которая сражалась с коварным врагом. Люди в тылу из последних сил день и ночь трудились на фабриках и колхозных полях, чтобы помочь армии, фронту, собирали средства для производства танков, самолетов, поднимали общественность мира на борьбу с фашизмом.
Огромную работу проводили комитеты, которые внесли колоссальный вклад в разгром общего врага.
Наряду со всеми действовал и Еврейский антифашистский комитет. Это была патриотическая организация, куда входили лучшие силы народа. В 1942 году по решению высших государственных органов страны была направлена в Соединенные Штаты, Великобританию, Канаду делегация комитета в составе известного народного артиста, виднейшего общественного деятеля Соломона Михайловича Михоэлса, народного поэта Ицика Фефера. Делегация провела огромную работу по сбору средств в фонд Красной Армии. На многотысячных митингах, массовых встречах рассказали о героической борьбе советского народа и его армии против коварного врага человечества. Несколько месяцев длилась миссия наших посланцев, и их огромная работа была высоко оценена во всех странах мира, в Америке и Европе. Высочайшую оценку своей миссии за рубежом дали руководители страны.
Прошло какое-то время, точнее — несколько лет, и бериевские сподручники решили сфабриковать провокацию против комитета. «Вождь и учитель» самолично благословил провокаторов на «подвиг».
Было организовано коварное убийство председателя Еврейского антифашистского комитета, а затем разгромили комитет, бросили в тюрьму лучших представителей интеллигенции, десятки, сотни выдающихся общественных деятелей, членов правления антифашистского комитета — писателей, ученых, артистов, инженеров, врачей…
— Они уже признались в контрреволюционной деятельности, а вы все упираетесь, защищаете их! — не своим голосом в который раз орал на меня следователь. — Я спрашиваю в последний раз: признаете ли вы себя виновным в том, что состояли, занимались…
— Нет, не признаю… Не занимался… Не состоял…
— Да замолчите немедленно! — швырнул он в сторону ручку и со всей силой ударил кулаком по столу. На несколько мгновений застыл на месте, потом открыл ящик стола, достал перочинный нож и медленно стал точить карандаш.
«Решил взять меня на испуг», — мелькнуло в голове, этим он решил заставить признаться, подписать «протокол»…
Стараясь не показать своего возмущения, я покачал головой, кивая на нож. Всеми силами сдерживая свой гнев, я сказал:
— Не знаю, начальник, где вы были во время войны, но я все четыре года, как один день, протрубил на фронтах, видел тысячи смертей, и меня трудно испугать. Я советую вам со мной таким образом не разговаривать… Мне, видно, здесь терять нечего. Я слышал, когда вы разговаривали по телефону, что у вас есть жена и дети. Спрячьте нож…
Его словно окатили ведром холодной воды. Он остановился, будто прирос к месту, широко раскрыл рот, не зная, что делать. Лицо его окаменело. На нем появилось что-то похожее на улыбку то придавало ему глупый вид. Он тут же сунул нож в ящик стола и отозвался:
— Вы что же думали, что я вам ножом угрожаю? Нет, что вы! Вас подводит ваша фантазия… Я хотел заточить карандаш… Садитесь на место! Как вы уже имели возможность убедиться, я к вам отношусь гуманно, вежливо… Напрасно вы так нервничаете. Хоть мне дано право говорить с вами другим языком. Однако надеюсь, что мне не придется прибегнуть к крайним мерам воздействия. В конце концов вы поймете, что отпираться нет смысла. От ответственности вы не уйдете.
Он сделал длинную паузу. Снова сел на место, придвинул к себе лист бумаги и быстро стал что-то записывать.
На столе грозно задребезжал телефон. Следователь снял трубку.
— Слушаюсь… Так точно… Будет немедленно сделано… Так… Понял. Все понял… — и нервно повесил трубку на рычаг.
Майор тяжко вздохнул, словно завершил непосильную работу. Поднялся резко с места. Застегнул китель на все пуговицы и кивнул мне, чтобы я следовал за ним к выходу.
Провел меня по коридору, остановился у небольшой ниши. Тут же, как из-под земли, выскочил надзиратель, взял под козырек, сразу понял, что от него требуется. Открыл дверь знакомого мне «боксика-гроба» и толкнул меня внутрь.
Дверь мигом захлопнулась, прижав мне грудь.
«Начинается все с начала…» — мелькнуло в голове. С каждой минутой становилось все тяжелее дышать. Надо крепиться, все выдержать, не подавать вида, что тебе трудно. Нельзя ни на минуту расслабляться. Это лишь в первое время тяжко, страшно. Привыкнешь немного, и становится немного легче переносить издевательства, угрозы, обиды, унижения, страх. Покажешь, что ты не тряпка, что ты умеешь мужественно вести себя, и они начинают относиться к тебе осторожнее. Они ведь все время присматриваются к тебе, принюхиваются, ищут слабые стороны.
Я уже тут все испытал, побывал в «гробах», подвале, боксах. Было мучительно трудно, мерзко, но мужественно держался.
Теперь не так страшно, как в первое время.
Меня поддерживали стенки «гроба». Мог бы даже закрыть глаза, вздремнуть минутку, но свет бил в глаза.
Нервы были натянуты до предела. Я напрягал слух, стараясь уловить, что происходит за этим деревянным мешком, за живой могилой, но вокруг стояла мертвая тишина.
Странные мысли затуманили голову. Я себе не представлял, что творится по ту сторону этого страшного здания. Неужели уже нет закона, советской власти, ее сменили бездушные палачи, которым все позволено? Должно быть, эти мерзкие служаки, которые издеваются над невинными людьми, все скрывают от вождя и он не знает, не ведает, какие преступления они совершают, какие провокации чинят? Знал бы он, великий и мудрый, разве допустил бы такое?
О, раздобыть бы несколько листиков бумаги и написать ему, рассказать бы, что они себе позволяют! От него, видать, все скрывают. Он занят большими государственными делами, а ему лгут… Неужели он никогда не узнает правду и не остановит произвол? Не может же такое вечно продолжаться…
Отяжелевшая голова опустилась на грудь, и я задремал.
И почудилось мне, что я вышел на волю. Хожу по вечернему Киеву, залитому электрическим светом. Из раскрытых окон домов льется музыка симфонического оркестра. Вспомнил далекое летнее утро 24 июня 1945 года. Незабываемый, счастливый день в моей жизни. Москва. Красная площадь. Скоро начнется знаменитый Парад Победы. Мне выпало великое счастье быть участником этого исторического события. Около месяца назад специальный воинский эшелон, украшенный красными знаменами, транспарантами, цветами привез нас в Москву из Германии, где недавно отгремели последние бои.