— На-ко на дорожку, да пиши, не гордись!

— Похлопочите за меня, авось какой захудалый районишко подкинут, — дурашливо откровенничал Шарапов.

К Федоренко Вера подошла сама и поцеловала в щеку, но никто не стал подтрунивать над ними. Федоренко тяжело вздохнул и вынул из кармана маленький букетик. Вера улыбнулась.

— Зря уезжаете, товарищ следователь, всем жаль и мне. Ну все же желаю счастья на новом месте.

— Спасибо, Иван Лукич, а вы бы женились, с семьей легче.

— Оно так, да не поздно ли?

— Вы такой сильный, такой душевный, любая будет счастлива.

— Может, и так… ну, и вам личного благополучия желаю.

— Спасибо… До свидания… Напишу… Не забуду… — кричала Вера, стоя на площадке вагона, и вдруг увидела, как из дверей вокзальчика выбежала маленькая женщина в белом халате. Она смешно махала руками, точно хотела остановить трогающийся поезд. Женька, милая Женька, прямо из больницы, даже халат не успела скинуть. Вера кинула ей ландыши, Женя поймала и с отчаянием крикнула:

— Вера… Петя… Где Петя?!

Все стали оглядываться, ища Петю. Их озабоченная, встревоженная группа становилась все меньше и меньше. Вот уже можно угадать только рослого Шарапова и Женю по белому халату. Проводница потеснила Веру от двери и сердито буркнула:

— Шли бы в вагон, ишь глаза ветром насекло до слез.

10

Жизнь на новом месте началась с квартирных неурядиц. Жилья в разрушенном войной городе не было, и Вера ночевала в прокуратуре. Приземистый и полненький начальник гражданско-судебного отдела Мосягин встретил Веру шумной радостью. Он потирал мягкие свои ручки, приговаривая:

— Рад, рад за отдел, за вас, за себя!

— Последнее и есть истина, — сказал, не поднимая головы от бумаг, рыжеволосый прокурор.

Вера сразу его узнала, это был тот самый «огненный мужчина», которого она встретила в памятный день разговора с Исмаиловой.

— Кирюша, не рычи, ты и сам рад. Вера Сергеевна, рекомендую: Кирилл Одинцов, ученый, юрист-теоретик.

— Ага, попалась! Ну, я-то вас жалеть не буду, — злорадно оказал рыжий, сжимая руку Веры.

— Вы ему не верьте, — запел Мосягин, усаживая Веру за большой письменный стол. — Все будет распределено поровну, честно.

Для начала Мосягин дал Вере несколько дел и ласково попросил, улыбаясь и розовыми щечками, и голубенькими глазками:

— Пожалуйста, просмотрите и дайте свои заключения.

Легко сказать: дайте свои заключения! Дела побывали в суде и во многом спорные, да еще из далекой ей практики гражданского права. Но раз надо, значит, приступим. К концу дня зашел Винжего и, увидев Веру, заулыбался:

— Ба, старая знакомая! Очень рад приветствовать здесь и хочу быть полезным. Не стесняйтесь, я к вашим услугам.

Вера смутилась, ее удивила столь откровенная радость Винжего.

Поболтав о пустяках с полчаса, он ушел, предложив:

— Заходите без стеснения, рад буду поделиться опытом.

— Опыт у него действительно имеется, — двусмысленно произнес Одинцов, не переставая просматривать очередное дело. Дня через два Вера представила свои заключения по делам Мосягину. Прочитав их, Мосягин залился смехом.

— Не могу, ха-ха-ха-ха, ой, не могу! — стонал он, похлопывая себя ладошкой по покрасневшему лысоватому темени. — Кирюша, голубчик, ну взгляни же, ох-ха-ха!

Одинцов протянул длинную, поросшую рыжими волосами руку, взял исписанные Верой листки, пробежал их и даже не улыбнулся, но с интересом посмотрел на Веру.

— Что ты, Мосягин, смеешься? Это же нормальная реакция здравомыслящего человека. Вполне резонное предложение: прекратить все эти мелкие делишки. Читаю: «Дела, подобные иску в 100 рублей, обходятся государству в сотни рублей, в то время как предмет спора подлежит рассмотрению органами, занимающимися идеологическим воспитанием людей».

— Так что же, переслать это дело райкому партии? — всхлипывая от последних приступов смеха, спросил Мосягин.

— Нет, конечно, со временем Вера поймет, как живучи эти тяжбы, и что именно мы призваны копаться в них, но она права в главном: это постыдные и дорогостоящие дела.

Как только Мосягин ушел, Вера сунулась было к Одинцову с просьбой помочь ей, но тот бесцеремонно отрезал:

— К черту, я не нянька, нечего было лезть в эту яму.

Вера круто повернулась от стола и уставилась в окно. Что ж, он прав, она ничего не смыслит в тяжбах, разделах, жалобах. Но отступать некуда. Придется сидеть и сидеть за ворохами этих нудных бумаг. Одни почерки могут свести с ума. Стелющиеся, прямые, как палки забора, круглые, дрожащие, в завитушках, бисерно-мелкие, даже детские. А как пишут? Иногда, чтобы добраться до сути дела, нужно прочесть листов пять ненужных подробностей. К Одинцову Вера теперь не решалась обращаться, а Мосягин целыми днями пропадал в суде. Нужно справляться самой, и она сидела вечерами, часто до глубокой ночи, все равно идти некуда. Уставала очень, но это было благом, некогда копаться в своих невзгодах. Как-то ей пришлось два дня разбираться с одним делом, но она так и не знала, какое дать заключение. Запутанное дело об алиментах. Жена с ребенком была на оккупированной территории, она стала экономкой немецкого генерала. Муж не мог пересылать ей алименты в течение нескольких месяцев. Суд вынес решение о взыскании, а муж не согласен, куда же было посылать? Вера подняла все инструкции и постановления по вопросам взыскания алиментов, выходило: надо взыскивать, а она не чувствовала себя убежденной в этом. Уйдя в столовую, она оставила дело у себя на столе, когда вернулась, дело исчезло. Может, положила в шкаф да запамятовала? Решила поискать попозже, отвыкнуть от него, потом посмотреть заново, иногда это помогает. Наутро обнаружила пропажу у себя на столе. К обложке прикреплен обрывок бумаги с тремя словами: «Истек срок давности». Вера даже в ладоши захлопала, так это было просто.

— Кирилл, вы доброе чудовище! — растроганно благодарила она.

Он только качнул огненными вихрами, но с этого дня они подружились, даже в столовую ходили вместе. Там он свирепо рычал:

— Не борщ, а телячье пойло, а котлета? Это же подметка! — И все до крошки съедал.

Но помогал Вере редко, только когда она совсем в тупике оказывалась. Мосягин все обещал:

— Вот привыкнете, оглядитесь, и поведу вас в суд.

— За ручку, — ехидно заметил Кирилл.

— Кирюшу туда пускать нельзя, грубиян невозможный, сами видите, только раздразнит стороны и судей.

— Зато ты перед всеми танцуешь. А результат тот же. Лекарство есть лекарство, и нечего разбавлять его сахаром, только доза увеличится и лечение затянется.

— А тебе все с плеча рубить, дровосек!

Их перепалки забавляли Веру и подогревали доброе чувство к Кириллу. Мосягина она уже считала лентяем, но когда сказала об этом Одинцову, тот нахмурился.

— Зря торопитесь с оценками. Мосягин знаток процесса и редкостный оратор…

В это время вошел Мосягин и всплеснул ручками:

— Что я слышу? Хвалу себе!

— …Льет слова, как елей в душу святого.

— Кирюша, ты неисправим. Наказываю тебя судебным заседанием. Вот дельце, разберись — и в суд. — И выложил на стол двухтомное дело. Принимая его, Одинцов мрачно сказал:

— Месть добряка страшна.

Примерно через месяц, в дождливый июньский вечер, Вера сидела над делами. Посмотрев в окно, Кирилл заметил:

— Идти все равно надо. А вы что корпите? Славу зарабатываете?

Вера не ответила, он вышел. Вскоре дверь вновь скрипнула.

— Что, не решились идти под дождем? — Вера подняла голову и еле сдержала радостный крик. На пороге стоял Петя. Взять себя в руки оказалось более чем трудно, и, чтобы не выдать волнения, она молчала. Петя ничуть не изменился. Тот же длинноватый нос, глубоко сидящие зоркие глаза и светлая волна волос над чистым лбом.

— Здравствуй, Верок, — голос его прозвучал робко, приглушенно, так не похоже на прежнюю манеру говорить свободно и громко.

— Здравствуй.

— Мне бы поговорить с тобой… можно, я провожу тебя?