В Черной балке еще блестела снежная накатанная дорога, темнели придорожные кусты и уходящий в обе стороны от дороги сосновый лес. Снег осел, обнажая красноватую путаницу веток молоденьких березок, посаженных вдоль дороги. В полдень Вера повернула обратно. Солнце золотило обтаявшие сугробы, над полями курился туман, глубокие колеи налились мутной водой. Санки заносило, Стрелка осторожно ставила тонкие ноги в бурую жижу между колеями.

Уже виднелся вдали Песчанск, когда, ступив на легонький мосточек, перекинутый через дорожную канаву, Стрелка попятилась. Но было поздно, мосточек не выдержал ее тяжести, подломился, и Стрелка ухнула передними ногами в пенящуюся снежно-водяную массу. Вера перескочила через канаву, принялась тянуть Стрелку за повод. Лошадь сделала отчаянный рывок и… провалилась всеми четырьмя ногами по самую грудь. Что делать? Бежать в Песчанск или в ближайшую деревню? Но как же оставить Стрелку по брюхо в ледяной воде? Вера решила ее распрячь. Зачерпывая воду в сапожки, она отстегнула вожжи. С гужами оказалось сложнее. Намокшие сыромятные ремни затянуло намертво. Вера рвала их и руками, и зубами. Все напрасно. Стрелка начала мелко-мелко дрожать. Вера высвободила из кобуры револьвер, можно выстрелами порвать гужи.

— Что случилось? Верочка, да это вы! Почему с оружием?

— Петя! Петя, откуда вы взялись? — чуть не плача от радости, крикнула Вера выбираясь из канавы. — Скорее распутайте Стрелку, скорее!

— От своих пациентов иду, тут недалеко, — говорил Жуков, сбрасывая шинель. Обойдя упряжку кругом, он не торопясь стал распрягать терпеливо стоящую лошадь. Потом отодвинул санки, поставил их вдоль канавы и подсунул оглобли под брюхо Стрелки. Взяв повод, он тихонько свистнул, и лошадь, оттолкнувшись от скользкого дна овражка и опершись об оглобли, выскочила и побежала вслед за Жуковым. Он поводил Стрелку, потом взял из санок пучок сена, вытер ее дымящиеся бока и стал запрягать. Усадив Веру в санки, погнал что есть духу.

— Петя, наденьте шинель! — требовала Вера, но он не слушал и остановил Стрелку только возле Вериного дома.

— Скорее переодевайтесь, а лошадь я отведу сам, — торопил он Веру и, не прощаясь, скрылся.

Дома захлопотала, заахала Анюта. Стянула с Веры сапоги и чулки, растерла озябшие ее ноги водкой, подала чай с малиной.

Вера согрелась и как-то сразу крепко уснула. Проснулась, когда по комнате уже бродили последние лучи заходящего солнца. В ногах постели сидел Жуков и смотрел на ее румяное ото сна лицо.

— Голова не болит? — спросил он, наклонился и притронулся к ее лбу губами. Потом его губы скользнули по щеке и припали ко рту. Вера высвободила из-под одеяла руки, хотела оттолкнуть его и не смогла. А он шептал, целуя ее:

— Родная моя. И зачем ты все пряталась от меня?..

Вера на миг прижалась к нему, вдыхая запах весенней свежести, который Петя принес с улицы. Рука невольно погладила густые его, светлые волосы. Закрыв глаза, Вера резко отвернулась и с усилием проговорила:

— Не знаю. Ничего я не знаю, — голос задрожал слезами. Собрав все силы, Вера твердо сказала: — Уходи. Оставь меня. Я устала, нездорова, — все еще не глядя на него, более мягко закончила она.

Он надел фуражку, потом снял ее, пошел было к дверям, но вернулся, взял Веру за руку, хотел что-то сказать… Схватил шинель и, не оглядываясь, вышел. Вере стало жаль его и себя. Но что она могла сделать? Слишком чист и хорош он был и беззащитен в своей простоте. Не могла она втягивать его в свою жизнь…

Как только Сухова приконвоировали в Песчанск, Вера пришла в тюрьму. На стук в обитой железом двери отворилось смотровое окошечко. Курносое лицо молодого дежурного расплылось в улыбке. Отворяя калитку, он приветливо пригласил:

— Заходите, товарищ следователь, давненько не были.

Пересекая мощеный двор, Вера слышала, как с грохотом захлопнулась позади калитка, проскрежетал засов, щелкнул замок. К этим звукам она, видимо, никогда не привыкнет, они навсегда будут связаны с ощущением утраты свободы. В маленькой, чистой, как корабельная каюта, следственной камере Вера опустилась на привинченный к полу стул и стала ждать. Тюрьма старая-престарая, ее нужно или переделывать, или сносить, но начальник тюрьмы считает, что ее непостоянные жильцы приносят больше неудобств, чем терпят здесь сами.

В коридоре гулко загремели шаги, и конвоир ввел сильно хромавшего приземистого человека. Его вислые плечи обтягивала вылинявшая чистая сорочка, подбородок в густой щетине, прижат к груди, глаза прячутся за насупленными кустистыми бровями.

— Сухов?

— Он самый, — глухим басом ответил хромой.

Отпустив конвоира, Вера начала допрос, но ничего путного в ответ не услышала.

— Убил — и делу конец, — тупо повторял Сухов.

— Зачем же так, Сухов? — упрекала его Вера. — Убить можно по-всякому, и закон это предусматривает.

— Так вам для порядка правда-то нужна? — кривил в усмешке заросшее лицо Сухов.

— Больше всех она нужна вам, Сухов, — и Вера долго объясняла ему разницу между всякого рода убийствами, читала кодекс.

— Сто тридцать девятая, — недоверчиво протянул Сухов. — Неосторожность и есть, — со вздохом заключил он, не понимая, что ему-то дает это уточнение.

Вера не отступала:

— Суду будет легче определить вашу судьбу.

— Судьба известная: тюрьма.

— А срок вам безразличен?

— Это конечно, — согласился он и впервые поднял глаза.

Какие детски-растерянные и добрые голубые глаза! В них вся мука, которую держит в душе этот человек.

— Так вот, — чуть задыхаясь, заговорил он, несмело отводя руки из-за спины. — Дело было утречком после бурана. Вышел я по участку доглядеть, а кругом тишь. Снег притрусил все мои стежки, я по памяти ноги ставлю. Иду. Вдруг слышу, кто-то так дробно обутками по дороге постукивает. В лесу зимой человек в диво. Я к дороге, думаю, посмотрю, кто, может, перекинусь словом, покурю. Да что там, — сморщился Сухов, одергивая себя. — Иду по снегу сквозь кусты к самой канаве, что вдоль дороги тянется, да как сигану! А левая моя короче, тут и оступился. — Он передохнул, свел лохматые брови. — Как выстрелило, я даже не понял, что это моя берданка пальнула. Наперевес держал ее, и, видно, зацепило курок сучком. — Он прикрыл глаза и закончил ослабевшим голосом: — Вылез из канавы, а малец лежит. Даже вскрикнуть не успел.

— Почему же в милиции решили, что он шел с дровами?

— Была при нем вязаночка хвороста, так ведь сушняк разрешено брать. А так больше ничего, и следочки легонькие.

Он устал, на лбу, возле коротко остриженных волос, выступили бисеринки пота, но глаза смотрели с надеждой. Отпустив его, Вера стала лихорадочно искать подтверждения именно такому ходу событий, но никаких других фактов не было. Только утверждения самого Сухова. Она перелистывала инструкции по расследованию дел об убийствах. Ничего. Если бы был хоть один свидетель, кроме жены! Жизнь Сухова замыкал лес. Где же выход? А тут еще раздраженный Шарапов не дает покоя. Несбывшаяся мечта о прокурорском месте ожесточила его, сделала придирчивым.

— Вы все переданные мною дела окончили? — спросил он как-то.

— Нет.

— Ага, дело Сухова вижу, — он полистал его. — Вы же сами хотели поскорее сбыть в суд все милицейские дела?

— Я была не права. Здесь дело особое.

— Ну, знаете…

— Пока не знаю, но хочу знать, это точно.

— А вы перец. Смотрите, не заработайте неприятности.

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Буду смотреть.

— Испытываете мое терпение? Эксперименты эти…

— Эксперименты? Семен Иванович, вы — молодец. Это как раз то, что мне нужно!

— Осенило, — хмыкнул Шарапов, но слушать не стал, сказав свое любимое: — Своих дел по горло, сама управляйся.

А Вера так и ухватилась за эту мысль. Но только через две недели сумела она уговорить Франкина помочь ей. Климов отмахнулся, Лучинников в данном случае не годился, ровня по положению. Черняк заявил, что это напрасная трата времени.

Апрель был в середине. Весна вовсю старалась украсить леса и поля то нежной, то ядовито-пронзительной зеленью. Воздух дрожал от солнечного тепла и испарений легко дышащей земли. Было так приятно ехать в удобной тележке начальника милиции, подставляя лицо легким касаниям теплого ветерка. Рядом молча сидел Франкин. Его светлые глаза рассеянно скользили по окрестностям, и Вере хотелось спросить, чувствует ли он запах леса, слышит ли гомон птиц? Сзади везли Сухова. Увидев двух конвоиров, Сухов усмехнулся. В затею следователя он не верил. В Черной балке он остановил возницу, и все собрались возле указанного им места. Сухов сделал несколько шагов в лес, широко открыл глаза и глубоко вдохнул родные запахи.