Затем, в его лице произошло какое-то движение. Резкие властные черты его вдруг опали.
Бледная и испуганная, Магдалина едва стояла на ногах... Но вдруг по телу её прошла волна дрожи... и она почувствовала, как к ней вернулось её спокойствие и даже весёлость. Словно только что произошедшие события, успевшие уже запечатлеться в памяти её души и тела, чьей-то сторонней волей были стёрты. С её души были стёрты болезненные ощущения страха, тоски и безысходности; а с её тела - не менее болезненные: напряжённость и усталость противоборства.
Ещё бледная, но с уже едва заметным румянцем (ведь молодость так отходчива), она грациозно протянула руку Гогенштауфену - и двинулась дальше по, казалось, безконечной лестнице.
В словах более не было нужды, и остаток пути они прошли молча. Наконец, они минули последний этаж, обозначенный последним квартирным номером и последней остановкой лифта. Дальше, под высокий свод, уходила узкая, почти бутафорная в этом огромном пространстве свода, лестница.
Здесь Гогенштауфен внезапно остановился.
_ Дальше тебе придётся идти одной, _ сказал он тихо, боясь ответного эха от свода.
_ Хорошо, _ так же тихо ответила ему Магдалина.
И едва она сделала первый шаг по узкой лестнице, ведущей к причердачному этажу - как внезапно погас свет в коридоре, и тьма поглотила их. Но уже в следующее мгновение над головой Магдалины вспыхнула небольшая яркая звезда. И лестница, и всё её одеяние вдруг осветилось призрачным розовато-голубым сиянием...
"Это Гогенштауфен, войдя в контакт с потусторонними силами... нет, с воображением художника, _ полушутя-полусерьёзно подумал Автор, _ посредством выставленной вперёд картины, передал Магдалине часть своего магнетизма... Я так... думаю!".
По всему было видно, что Автор доволен выдумкой Магдалины и замыслом Гогенштауфена. Но его вдруг осенило, что, подведя главную героиню к двери мастерской главного героя, он ещё не сказал что-то важное о главном герое... не сказал, прежде всего, самой главной героине. До сих пор её вёл Гогенштауфен; но у него были свои планы и свои цели, которые были уже планов и ниже целей Автора. Поэтому, усевшись тут же на ступенях лестницы, он стал быстро дописывать ещё один эпизод следующей Дуги (мысленно сам озаряясь сиянием этой Новой звезды, восходящей теперь над его главными героями) - где Магдалина должна была в коридоре мастерской художника обнаружить его словесный портрет...
Дуга 26.
Подойдя к двери, ведущей в мастерскую художника, Магдалина обнаружила, что она не заперта. Через щель едва приоткрытой двери на лестничную площадку едва пробивалась тусклая полоска света. Откуда-то из глубины до Магдалины едва доносилась какая-то музыка. Затаив дыхание, Магдалина прислушалась. Это был "Реквием" Моцарта. Но внимание Магдалины переключилось на другое. Она вдруг поняла - что у неё нет точных инструкций; и, видимо, ей придётся ориентироваться по обстановке. Это был всплеск сознания Магдалины-Марии. Но в следующий же момент другая сущность - Магдалины-музы, - прошептала едва ли не вслух: "Господи! Да все они одинаковы, эти художники. Я их столько перевидела, что не приведи господи. Немного детства, много ума, очень много воображения и целая пропасть тщеславия... Зато, кто мы: женщины, - они не знают - и знать никогда не будут. Им, попросту - не до нас. И когда мы появляемся перед их глазами - они принимают нас за некое воплощение своих дурацких идей... Поэтому - не трусь. Больше обаяния, больше загадочности, больше выдержки, лукавства, - и художник - наш"... "С вашей-то внешностью", _ смеясь, добавила Магдалина-душа Магдалине-телу.
Открыв дверь, Магдалина оказалась в большом коридоре, стены которого были увешаны картинами. Не зная, с чего начать - она стала их рассматривать. Её внимание привлёк, висящий на видном месте, портрет неизвестного ей человека. Он был написан рукой и в манере хорошо известных Магдалине. Ещё в бытность Марией, она часто бывала на выставках словесной живописи, где обратила внимание на работы Автора (тогда ещё никому не известного в их мире). Зная это, Автор подарил ей несколько своих работ (точнее, они просто однажды возникли на стене в её квартире, с его дарственными надписями). Но этот портрет был особенно хорош. Было видно - что этот человек чем-то особенно близок Автору. И Магдалина вдруг поняла - что этот человек на портрете и есть их с Гогенштауфеном художник, и что этим портретом Автор даёт ей ключ к его загадочной душе. Внутренне поблагодарив Автора, Магдалина углубилась в созерцание портрета художника, - который Автор назвал - "Вершина".
Вершина.
Художнику,
князю Андрею Боголюбскому.
Наша страсть делает нас великими. Она же нас губит. И когда мы превращаемся в полные ничтожества, она, - насытившись своей дьявольской властью, взамен утраченных нами добродетелей, - наделяет нашу душу фантастической способностью: уничтожать всё прекрасное, что нас окружает - едва мы взглянем на него или прикоснёмся к нему. Наша ошалевшая страсть словно даёт нам орудие мести. И раз вкусив крови уничтожения, обезумившие, мы уже не можем остановиться...
Так все мы катимся в пропасть порока. И чем выше занесла нас наша страсть прежде, тем ниже мы падём потом. В этом - великий закон Возмездия.
Те же из нас, кто осмеливается противостоять пороку - закону не подвержены, и на Суд Божий не призываются... ибо сама жизнь их и есть для них Страшный Суд...
Жизнь одного из них началась традиционно, почти шаблонно. Хорошая семья. Хорошее воспитание. Рано замеченные и развитые вовремя дарования. Быстрый, почти стремительный подъём в гору славы...
Но с того момента, как он перешагнул черту беззвестности, началось непредвиденное.
Ещё не достигши славы, он вдруг ощутил веяние холода с вершины. В сущности, обычная вещь. Кто хоть раз бывал высоко в горах, знает о резком холоде и порывистом ветре. Но кого же из альпинистов или любителей гор это останавливает? Гораздо опаснее отвесность скал и могущество лавин. Но и это не останавливает их. Всему этому противостоит безудержная страсть укротителя стихий, издревле обитавшая во всех нас, в большей или меньшей мере. Но те из нас, в ком эта страсть присутствует неявно, те из нас никогда не решатся углубиться далеко в стихию. Инстинкт самосохранения не позволит нам переступить границу дозволенного.
Но ведь в жизни достаточно нелепостей, чтобы она не казалась нам скучной...
Он переступил эту границу, - не будучи: ни альпинистом, ни любителем гор. Случайно оказавшись в их среде, он увлёкся общим азартом подъёма...
И теперь он стоял у подножия вершины - не в состоянии преодолеть: холода, головокружения, тошноты, удушья, страха. Его недавние товарищи обходили его, искренне недоумевая и удивляясь его робости и нерешительности. Некоторые из них с сочувствием, некоторые с презрением звали его за собой, обещая скорое достижение вершины и сетуя на напрасно пройденный им прежний путь. В самом деле, - для чего было пускаться в этот нелёгкий и опасный путь - если целью его не была вершина?..
Но его тревожило не это. Инстинкт самосохранения шептал ему о смертельной опасности приближающегося урагана. И когда усилился ветер с вершины и над вершиной нависла тяжёлая мрачная туча - сомнений не стало, - он стал поспешно спускаться вниз. Он едва успел достичь нижнего лагеря и укрыться, как начался ураган... Двое суток бесновалась разбушевавшаяся стихия, закручивая и раскручивая смерчами огромные массы снега и камней...
Когда на третьи сутки установилась хорошая солнечная погода, он, побуждаемый самыми высокими устремлениями о помощи своим товарищам, превозмогая всё, что прежде удержало его от восхождения, поднялся на вершину... Все его товарищи были мертвы. Их тела были разбросаны у самой вершины в нелепых и безобразных позах. Ожесточение их лиц и напряжение их тел говорило о жестокой борьбе, которую пришлось им вести и которую не пришлось им вынести...