Между тем, Магдалина, неожиданно оказавшись в новом качестве музы-агента по особым поручениям, сразу взялась за дело, и теперь была всецело поглощена своим туалетом. Шкаф её действительно был набит: юбками, кофтами, блузками, платьями, костюмами, - самых неожиданных и фантастических фасонов. Но всё это было не то. Во всём этом чувствовался грубый вкус мужчины. И всё это ею поочерёдно извлекалось из шкафа, критически осматривалось, забраковывалось и сваливалось в кучу здесь же около шкафа. Наконец, обезсиленная, она уселась на всю эту кучу ненужного хлама и с досадой швырнула в зеркало какой-то подвернувшейся вещью.

_ Всё необходимое, всё необходимое, _ обиженно передразнила она недавние слова Гогенштауфена. _ Кому необходима эта доисторическая рухлядь? Разве какой-нибудь пещерной обезьяне для выхода на охоту...

О, разумеется она умышленно омрачала ситуацию. Это был испытанный приём. Доведённая до отчаяния своей безмерной неудовлетворённостью, она неожиданно для себя самой создавала шедевры вкуса и изысканности. Она находила такие единственно верные комбинации и композиции своих фантастически-непререкаемых одеяний, которые уже одни, сами по себе, без её активной помощи, могли овладеть крепостью любой мужской индивидуальности... Так было всегда у женщины, чьей сущностью завладела Магдалина. Но теперь и в отчаянии она не могла ничего сообразить.

Дуга 22.

Неожиданно у двери позвонили. Магдалина, как была (а была она, попросту, раздетой), бросилась к двери. Ей попросту не пришло в голову, что она "не вполне" одета, иначе она не преминула бы на себя что-нибудь накинуть. К тому же, её очаровательную головку венчала, бог знает каким образом уцелевшая от примерки, изысканная шляпка и какое-то подобие почти совершенно прозрачного пеньюара. В общем, учитывая эту самую шляпку и этот самый пеньюар, и отвлечённость её мыслей от чего бы то нибыло порочного, её незамысловатое одеяние в момент открывания ею двери было вполне целомудренным.

_ Портного вызывали? _ робко и вежливо проговорил именно портной, - так как он с явным интересом рассматривал не столько её саму - сколько то немногое, что на ней было надето; и так как на груди у него висела швейная машинка, а в обеих руках у него было по огромному картонному коробу, которые почти касались пола.

_ Не-ет... то-есть... да, _ уверенно произнесла Магдалина - которая, как известно, не вызывала никакого портного, _ ...проходите, пожалуйста.

Но это был настоящий портной, так как, проходя за нею следом и глядя на её роскошные формы (можно себе представить... прошу прощения у дам), он подумал: "Талию придётся несколько поднять... бёдра заузить... плечи немного ослабить, а бюст... такой бюст хорошо подчеркнуть именно высокой талией...".

_ О, я вижу, у вас погром, _ вслух произнёс он, улыбаясь понимающе-профессионально. _ Ну, ничего, сейчас мы сделаем из вас что-нибудь фантастически-милое... Что вам больше нравится - "жемчужина Востока" или "восходящая звезда"?

_ Как?! Восходящая звезда?! Да-да, звезда - это именно то, что мне нужно, _ речитативом проговорила Магдалина, чуть ли не бросившись портному на шею; но тут она обнаружила, что раздета и, натуральнейшим образом смутившись, так, что портному самому стало стыдно за то, что он, так некстати, одет, она, не спуская с него испуганных и смущённых глаз, быстро наклонилась поднять какую-нибудь вещь, чтобы прикрыть ею свою наготу.

Портной, видя её смущение и смутившись сам, повернулся к стене, и стал рассматривать развешанные на ней словесные живописные миниатюры. Они были мастерски написаны в манере пластического стиха и, судя по всему, выражали какие-то душевные состояния хозяйки или чем-то были близки ей. Если бы портной был знатоком словесной живописи, он узнал бы руку Автора...

Её внешность.

Единственной примечательностью

её внешности

были

большие одухотворённые глаза -

которые придавали

мягким чертам её

застенчивую искренность, -

так влекущую к себе

мужчин,

но совершенно отталкивающую

юношей.

Если бы её можно было

сравнить

с цветком,

то к этому времени

она успела уже распуститься.

Однако лепестки её

хранили в себе ещё

упругую свежесть;

и кое-где на них

была заметна

утренняя роса -

которую не успели ещё

иссушить

жгучие дневные лучи.

Её глаза.

Они скорее походили

на бутоны,

нежели

на распустившиеся

цветы.

В них всё ещё

только намечалось.

И то прекрасное,

что в них

начинало распускаться,

давало им

какую-то неизъяснимую

внутреннюю силу, -

которая, подчиняя,

была благосклонна

и, преклоняясь -

настороженна.

Её желания.

Любить!

Что может быть

значительнее и прекраснее

любви.

В любви мы забываем

все горести и обиды.

Любовью мы компенсируем

неудовлетворённость...

И она любила.

Однажды открыв обложку

красочной книги

любви,

она уже не могла

остановиться;

и, упоённо перелистывая

страницу за страницей -

всё более и более

растворялась

в неутолимой страстности

своих желаний.

Первый взгляд.

"Благодарю тебя

за первый робкий взгляд,

за первое неловкое сужденье.

Ты мне дала

в стакане страсти яд,

которому названье -

наслажденье".

Первый поцелуй.

"О, ты не могла знать,

что твой поцелуй

смертелен для меня,

потому что несёт в себе яд,

имя которому -

наслаждение.

Бедное милое дитя,

убивая меня своей лаской,

ты верила,

что возвращаешь меня

к жизни.

И всё-таки я благодарю тебя,

моё случайное счастье,

за твою робкую попытку

спасти меня

от оков моего одиночества.

Ты верила так искренне

в моё исцеление,

что этому поверил и я.

О, сколько властной силы

было в твоей маленькой ручке,

когда ты уводила меня

от моих сомнений и тревог.

Может быть, это и есть

счастье -

пить яд из уст самой любви

и думать не о смерти,

а о спасении".

Планета Любви.

"Мы встретились, -

два корабля вселенной,

посланники

двух далёких миров.

Я нашёл тебя

во Вселенной.

Я услышал твой зов,

потерпевшей крушение.

Твой корабль

получил пробоину

в созвездии Ожидания.

На счастье,

мой корабль

оказался по близости -

в созвездии Поиска.

Я нашёл тебя

на планете Встреч.

Кого ждала ты?

Кого искал я?

Может быть - друг друга?

В сущности,

эта планета,

которая нас приютила,

вполне пригодна

для Любви,

а может быть

и для Жизни.

А если так,

то когда-нибудь

мы переименуем её

в планету

Любви, Дарящей Жизнь".

***

"Любимая моя!

Если когда-нибудь

я отвернусь от тебя

в равнодушии,

пусть я сверну себе шею

и тем обезображу себя,

чтобы и ты,

любящая меня,

отвернулась от меня

в сострадании.

Ибо равнодушие есть

уродство

и его нельзя любить,

ему можно лишь

сострадать.

Любимая моя!