Теперь Гогенштауфен понял... Но это несколько озадачило его. К примеру, достать: голос певца, цвет кожи, форму носа или даже тела, какое-нибудь свойство души или даже целиком душу (оставленную своим Духом) - это он может. Это иногда трудно достать, но можно. Но звезду... и чтоб она ещё и сияла... Вечно с этими женщинами... (хотя, по совести, без них было бы совсем плохо)...

Ему на помощь пришла сама Магдалина. Она вдруг заявила, что звезду можно внушить.

_ Ну в самом деле, Пётр, миленький... Это такая идея... Есть же у тебя... у вас какой-нибудь... какое... какая-нибудь захудаленькая... _ тут она окончательно сбилась, не зная как "это" назвать, _ ну, ты меня понял. Ты же умеешь... Я знаю... Вот... Я ему внушу, что я - Аврора... представляешь?.. с горящей над головой звездой... Понимаешь, весь мой наряд рассчитан на это; без звезды он не будет светиться. Мне даже её на всё время не надо - только вначале... Он же ошалеет... А потом будет всё время думать - привиделось ему это или действительно была звезда?.. Нет, ты не представляешь, _ эта выдумка ей до того понравилась, что она готова была влезть в трубку, чтобы растормошить этого Петра, этого тугодума и волокиту.

_ Ну хорошо, хорошо, _ постепенно отступая, начал сдаваться Гогенштауфен, _ что-нибудь придумаем... Пожалуй, можно даже воспользоваться его собственным воображением... Это всё?..

_ Всё... пока.

_ Ну, ладно. Всё будет - как ты хочешь. А теперь - пора, выезжай. Ни пуха - ни пера...

_ К чёрту, к чёрту, _ но цепь уже разъединилась. _ Ой... _ не успев ещё испугаться, увидела Магдалина вдруг козлиную голову в шляпе, которая неожиданно высунулась из стены прямо перед её глазами; но голова, увидев смущение Магдалины, почтительно приподняла свою шляпу козлиной же рукой... ногой... и, поклонившись, вежливо проговорила.

_ Прошу прощения... Вызывали?..

_ Нет, нет... вам послышалось... _ уже не на шутку испугавшись, проговорила Магдалина.

И голова тут же исчезла, бормоча себе под нос: "Надо сходить к ушному, а то что-то со слухом стало... всё чудится, что зовёт кто-то...".

Испуганно поглядывая на стену, Магдалина быстро достала из шкафа какую-то длинную, почти до пола, шубу, наспех накинула её поверх платья; затем наспех надела какие-то (не какие-то - а очень приличные) сапожки; и, быстро подобрав к шубе: меховую шапку, меховые рукавицы и какую-то сумочку - выключила свет, закрыла дверь и торопливо вышла на улицу.

Круг 8.

Дуга 24.

Свежий колючий воздух приятно будоражил тело, чувства и мысли. Страх её почти прошёл. Ей даже подумалось, что голова эта козлиная, - это просто шутка Петра - который таким образом решил её расшевелить, чтобы она поторопилась. И она, успокоившись на этой мысли, перестала об этом думать. На улице было тихо и спокойно. И от этого стало спокойно у неё на душе. Магдалина отыскала на чёрном безоблачном небе Венеру, не мигая, наблюдавшую за ней, и, приветливо ей кивнув, попросила.

_ Пожелай мне удачи.

Магдалине даже показалось, что Венера едва качнулась в ответ и подмигнула ей своим зелёным глазом.

Однако, было холодно, и пора было ехать; и Магдалина поспешно села в машину. Чья-то, - невидимая и неведомая, постоянно сопровождающая её, - тень предусмотрительно включила двигатель; и теперь он был уже достаточно прогрет, чтобы можно было ехать. Действительно, Магдалина чувствовала чьё-то постоянное внимание и присутствие рядом. Хотя это присутствие и было несколько навязчивым (а иногда и пугающим), оно всё-таки как-то её успокаивало и даже было ей приятно.

Ну что же, в путь? Но как зовут этого художника? Вообще, что она знает о нём? Есть у него какая-то жизнь, какие-то интересы? - его прошлое, его настоящее, его будущее? Откуда он вышел, где он теперь, куда идёт? - и с кем?

Она хотела выяснить всё это у своей невидимой тени, у Гогенштауфена, у Лерского... Кого она ещё здесь знала?..

Магдалине вдруг показалось одиноко и пусто. Ни одного близкого человека, ни одного друга... Куда она едет, для чего? Разве этот художник нужен ей? Должно быть, он действительно велик, если им занялись... эти... Но ей-то что до этого?.. Ах, да! Это её плата за молодость. Но разве такой представляла она себе ещё вчера свою молодость? А теперь она просто чья-то продажная шлюха, которую можно употребить на всякие грязные дела...

Но тут она остановилась в своих рассуждениях. Всё-таки она несправедлива - и к себе, и к... этим.

В самом деле, кем она бы была в той жизни? - побеждённая и уничтоженная мужчинами, никем не любимая и никому не нужная... Здесь же, в этом мире, она, хотя и не принадлежала себе, была в самом своём рассвете и в самом своём расцвете, которых она никогда не достигала и не могла достигнуть в той жизни...

Но странное дело. Рассуждая подобным образом, Магдалина чувствовала какую-то стройную логичность своих мыслей, неведомую ей прежде. У неё было такое чувство, и это чувство сегодня являлось ей уже не однажды, - что её мыслями управляет не её собственное сознание, а какая-то... какое-то...

Неожиданно, откуда-то из-за поворота появилась фигура мужчины - которая на фоне безлюдья и тишины показалась ей зловещей. Но едва мужчина приблизился настолько, чтобы можно было разглядеть черты его лица, Магдалина с радостью узнала в нём Петра. Он шёл весело, что-то насвистывая, неровной торопливой походкой: человека рассеянного и даже мечтательного. Одет он был в почтенно затасканное, однако с налётом богемности, пальтецо, таких же достоинств шляпу, что-то подобное же поскрипывало у него на ногах. Но, главное - этюдник.

Он висел у него на шее подобно тому, как шарманка - у шарманщика; а точнее - как противень у разносчика пирожков. Из этого можно было заключить только то, что это была его вещь и он вешал её куда и как ему хотелось.

Смеясь его виду, - а главное - непринуждённости, с которой он играл роль презирающего всякие условности художника, - Магдалина открыла дверцу.

_ Что это с тобой, Пётр, милый? Уж не решил ли ты заняться живописью? _ она еле сдерживала хохот, - при виде Гогенштауфена, который, сопя и пыхтя, с серьёзным видом протискивался на заднее сиденье, толкая, как икону, впереди себя этюдник (кстати сказать, этюдник был несколько больше разумных размеров, и втащить его было делом нелёгким).

Наконец, усевшись, сняв шляпу и вытирая ею пот со лба, он заявил.

_ Всё из-за твоей звезды. Ты думаешь: Гогенштауфен стал в позу, сказал волшебное слово - и готово? А Гогенштауфену понадобилось тащиться... и не просто тащиться - а лететь, потому что у Гогенштауфена было всего несколько минут... в этот твой музей Пушкина, и тащить на себе... повторяю - на себе; потому что у Гогенштауфена даже небыло времени вызвать кого-то в помощь... эту твою картину.

_ Пётр, милый! Ты тащил картину на себе? Бедненький, мой. Но зачем? Она же такая большая и тяжёлая.

_ Зачем-зачем. Откуда я знаю - зачем? Я ещё не решил - зачем. Я же говорю - у меня небыло времени... _ надо сказать, что вопрос Магдалины несколько поставил его в тупик; он почему-то был уверен, что она обрадуется картине... но он всё-таки нашёлся с ответом. _ Не вырезать же мне было одну звезду. Всё-таки, это дорогая вещь, народная ценность. А так, когда целиком, никто и не заметит.

_ Но зачем тебе понадобилась звезда с картины? _ не унималась Магдалина, которой сделалось, одновременно - и весело, и грустно, - весело - оттого, что Пётр из-за неё сотворил это чудачество; а грустно - оттого, что это чудачество оказалось нелепым, как и вообще все чудачества (впрочем, я так не думаю). _ Её же можно было просто внушить ему.

_ А тебе разве неизвестно, _ не сдавался Гогенштауфен, _ что внушить можно только воображаемое; а вообразить - только виденное. Вот я и взял её, на всякий случай - а вдруг художник её не видел раньше? Если звезда загорится - значит художник картину видел, и его воображение включилось; а вот если звезда не загорится... тогда тебе придётся долго меня уговаривать - вернуться за картиной в машину, подняться к нему перед тобой и заказать у него копию с картины... для правдоподобности...