Мне кстати вспомнилась подходящая песенка Наджера, я тихонечко запел, притоптывая набойкой в такт.
Я славным рос мальчишкой, и радовалась мать,
Когда мы за руку с отцом шли просто погулять.
Немного погулять, тарам-пам-пам,
Побегать, поиграть - тру-ля-ля.
Когда учился в школе, я полюбил поспать,
Но всё ж вставал и шёл во двор немного погулять.
Просто погулять, тарам-пам-пам,
Что-нибудь сломать - тру-ля-ля!
Настал черёд гоненья мне с лихвою испытать,
Тогда конвой водил меня во дворик погулять.
Просто погулять, тарам-пам-пам,
Небом подышать - тру-ля-ля!
Вот со слезами палача пришлось мне умолять,
Чтоб отпустил меня злодей немного погулять.
Просто погулять, тарам-пам-пам,
Подальше бы удрать - тру-ля-ля!
Настал черёд в сени крестов местечко мне занять,
Но так хотелось лишь разок мне просто погулять!
Под луною погулять, тарам-пам-пам,
Костями побренчать - тру-ля-ля...
Едва закончил припев, как светильник под потолком нехотя разгорелся, и в его тусклом свете беззвучно отворилась дверь.
Вошёл мой новый чернявый знакомый Шон Корс с кувшином и краюхой хлеба в руках. Я закрыл глаза и снова положил щёку на ладони. Он заговорил. - Ты плакал. Сам виноват, понимаешь теперь? Нельзя жить без смирения...
Я никак не отреагировал на его слова.
- Молчишь? Понимаю, тебе стыдно. Нужно просто признать вину и принять наказание, просто смириться...
Я зевнул и лёг на ладони другой щекой.
- Ты всё ещё злишься? Это смешно, - он действительно усмехнулся. - Ты смешон, Олакс! Спрятался в пустой кладовой...
Наверное, я напрягся и выдал себя. Шон, почувствовал, что его слушаю. - Да-да, это пустая, незапертая кладовая, здесь лампа загорается, когда открывается дверь, а когда закрывается, гаснет. Я не закрою дверь, чтобы ты не сидел в темноте, не боялся...
Я непроизвольно презрительно дёрнул плечом.
- Ты боишься наказания? Поверь, это страшно лишь первый раз. Поешь и приходи обратно в зал, тебе ждут. Решайся, не тяни, пока у Фидича не лопнет терпение, и он сам не придёт сюда...
Шон замолчал, я подумал, что всё сказал, но он вдруг горячечно зашептал. - Фидич придёт сюда, и ты встретишь его один, захочешь убежать и не сможешь...
Мне он просто надоел, я поднял на него глаза. - Я подумаю, Шон, спасибо тебе за хлеб.
- Попей, я заберу кувшин. Хлеб съешь быстрей и не говори никому, что я приходил, хорошо? - Он сделал испуганные глаза. Я улыбнулся ему, взял кувшин, отпил немного и сразу вернул. Он, склонившись, вложил мне в руки краюху и, не говоря более ни слова, вышел, оставив дверь открытой. Я проводил его взглядом, положил хлеб на пол, встал, размял затёкшие ноги, подошёл к двери и прикрыл её. Как и думал, полностью закрыть не получилось, с внутренней стороны не было ручки. Лампа погасла, но в щёлку пробивались крохи света из коридора. Я прошёл в другой угол, подальше от хлеба, и снова сел, обхватив колени. На душе стало спокойно от принятого решения ждать Шуи. Я был уверен, что Фидич не придёт сюда делать со мной что-то ужасное - дверь не закрывается изнутри, не самое лучшее место, если так уж нужно обойтись без свидетелей. Конечно, с ножом в рукаве я бы чувствовал себя уверенней, но папа забыл вернуть мне нож. Я сразу подумал, что нужно на самом деле быть последней сволочью, чтобы надолго оставить родного сына одного в месте, где может понадобиться нож, да ещё и снабдить им напоследок. Мысль показалась мне смешной. Я представил себе этакую умилительную картинку нашего расставания. - Вот тебе ножик, сынок, спрячь получше и веди себя хорошо!
Я тихонько засмеялся и, придя в хорошее настроение, задремал со счастливой улыбкой. Мне что-то снилось или о чём-то думалось, но я не спал, ощутимо ныли шея и поясница, урчал живот, даже отчего-то иногда что-нибудь чесалось, чаще всего щиколотки. Приход наставника Шуи я не проспал, подскочил, как только начала открываться дверь.
Он встал в дверном проёме и заговорил торжественно и властно. Начал с общего вопроса. - Ты испытал терпение?
- Да, наставник. - Ответил я в разы скромней.
- Что помешало тебе выдержать испытание? - продолжил он сурово.
- Ничего, я выдержал, - заявил я уверенно.
- Но ты подходил к двери? - сказал наставник с полувопросительной интонацией.
- Да, я должен был подойти, - отвечаю безмятежно ему в тон.
- Зачем?
- Чтобы закрыть. Я подумал, что по условия испытания дверь должна быть закрытой.
В его глазах блеснула искра интереса. - Вот как? Допустим, ты говоришь правду, кто ж её открыл?
- Шон Корс принёс мне хлеб и воду, - ответил я, нимало не стыдясь, - он уговаривал меня выйти отсюда.
- Где же хлеб и вода? Или ты не выдержал, напился и наелся? - его губы слегка искривились. Чуть позже я б заметил непременно, что Шуи ржёт, как сумасшедший, но тогда я был ещё зелен и не придал особого значения. - Воды пришлось испить, чтоб успокоить провокатора, а хлеб вон, - я указал рукой в тёмный угол. Наставник близоруко прищурился, вглядываясь, я без лишних слов поднял и подал ему краюху.
- Гм, действительно, - он повертел её в пальцах и снова бросил в угол. - Интересно. Как я понял, к тебе пришёл товарищ, принёс воды и хлеба...
Я кивнул в ответ на его вопросительный взгляд, он продолжил, - наверное, просил не выдавать его...
Ещё один кивок.
- Просил не выдавать, иначе его накажут, так?
- Он не говорил, что его могут наказать, - я позволил себе улыбнуться.
- Правда? Что ж ну, конечно, это всё меняет, - он чуть опустил веки и спросил вполголоса. - А если бы сказал?
- Даже если б он сказал правду, - я сделал паузу и небрежно закончил. - Ничего страшного бы не случилось, ему бы пришлось лишний раз смириться с наказанием и только...
- Ему придётся смириться с наказанием, - поправил меня Шуи, - иди за мной.
Мы протопали и процокали уже знакомым путём на первый этаж в большую комнату, названную Шоном "Залом смирения". После мрака подземелья и полумрака коридоров она мне показалась залитой светом, заходящее Солнце било прямо в витражи, на которые я прежде как-то не обратил внимания. Наверное, оттого что слишком уж моё воображение занимало происходящее в центре зала. Теперь же центральной стала полноватая фигура смиренного Токана. Он стоял на возвышении весь такой удачно подсвеченный прямо у большого витражного окна, выставил перед собой ручки открытыми пухлыми ладошками вниз, будто благословляя ребят. Мальчишки обступили его полукольцом и, смиренно склонив головы, завывали что-то неразборчивое, как читали написанное на паркете. Я даже вгляделся под ноги, но увидел только незамысловатый узорчик. Ребята хором замолкли, и в свою очередь подал голос наставник. - В смирении к тебе взываем, о, Мать Познания, Первопричина! Яви нам милость, обернись!
Он говорил так убедительно, проникновенно, что я непроизвольно обернулся, наставник Шуи прошипел, - да не вертись ты, всё испортишь.
- И пусть всё сущее, твоё лишь порожденье, вернётся к истинному своему предназначенью!
Я от шёпота наставника немного осмелел и так же тихонечко спросил, - а что за "сущее порождение"?
- Это о тебе, - спокойно пояснил Шуи. - Пока ты испытывал терпение, они молились о твоём смирении...
- Даруй же Олаксу Лавэру, мятежному собрату нашему, что угнетён в застенке гордыни детской... - Смиренный Токан вздохнул и сладенько пропел. - Блаженное смиренье! Позволь заблудшему приблизиться к тебе, Мать Истины! Верни нам Олакса!
- Верни нам Олакса! - заныли ребята, явно желая добавить: "... наконец! Ну, сколько ж можно"!
Я с возмущением обернулся к Шуи, мол, может, хватит уже измываться над детьми? Его тонкие губы снова чуть дрогнули в ухмылке. - Терпенье, Олакс. Отныне и до смерти вся жизнь твоя - терпение. У этих же ребят другой наставник и своя наука.