- Ну, тебе до сэра ещё расти и расти, а меня зови смиренным...

- Каким? - мне точно не показалась ирония в его тоне.

- Да каким хочешь, хоть толстым, - он ласково улыбнулся, - гм, например, толстым наставником Таконом.

- Хорошо, наставник, - я сообразил, как правильно к нему обращаться.

- Вообще-то, "смиренный" - это важно, - он задумчиво пожевал толстыми губами, - но сразу тебе этого не понять, так и быть, можешь пока не говорить того, что не понимаешь.

- А как можно говорить, чего не понимаешь? - меня заинтересовала забавная чепуховость его слов.

- Запросто, - он грустно вздохнул, - здесь все этим занимаются, да и тебе придётся. Пойдём?

Я отчего-то спокойно вложил руку в протянутую пухлую ладонь. Неторопливым, безмятежным даже шагом мы прошли немного по аллее, и вышли к четырёхэтажному зданию из красного кирпича. Дом показался мне странным. Широкие, до сверкания вымытые окна, горящая в закатном солнце металлическая крыша, чистые, ровные, без единой щербинки ступени крыльца - всё создавало видимость праздника, новизны, будто бы только минуту назад была торжественно перерезана красная ленточка, и оркестр ещё играл торжественный марш в честь его рождения. Но стены давно потемнели, до окон третьего этажа заросли плющом, и что-то ещё неуловимое в атмосфере этого места выдавало его глубокую древность.

- Вот и твой новый дом, Олакс, - проговорил наставник Такон, - постарайся с ним подружиться. Это непросто, но он того стоит - ведь это первое человеческое здание в Дузвилле!

С особой радостью, читатели мои, я приступаю к описанию учёбы. Тем, кто из вас постарше, конечно, ясно, чему я радуюсь, а юным заявляю со всем смаком - обломитесь! Уже ль вы думали, что я, не раз надравший ваши уши за чтение безмозглых "академок", на старость лет впаду в подобную эльфятину? Небось, уж потирали потные ладошки, заранее глумливо ухмыляясь? Так вот, напоминаю - в листы сии вы сунули носы, по официальной версии, лишь ради мудрости отцовской, вот и ешьте, что дают. Сиё есть, кстати, главный принцип любого обучения чему угодно. В этом пункте учение моё от вашего почти не отличалось, читать, запоминать, вникать, по большей части, приходилось в до смерти неинтересные предметы. Всё ж, были и свои отличия, о них упомяну особо. Во время обучения, к тому же, со мною кое-что произошло, о чём узнать, я думаю, будет вам не безынтересно. Но, повторяю, не ждите сентиментальных воспоминаний школьных проказ и умилительных историй. Я ж ясно написал в завершении предыдущих свитков - от меня уходило детство. Оно осталось в тех листах, а мы, читатель, отправляемся далее.

Начну с наставника Токана, отчего его следовало величать смиренным. Он просто этому смирению был по должности обязан обучать. Наставник непрестанно, на разные лады, указывал его, смирения, важность, необходимость даже, и подтверждал слова свои делом. Впрочем, в первый раз он не особо растекался по древу мудрости. Мы вошли в здание, наставник провёл меня по коридору, наши шаги глухо простучали по паркету. Затем вниз по лестнице в полуподвал, какое-то полутёмное царство кафеля. Там все поверхности были выложены плиткой разных цветов - пол серой, стены синей, потолок белой. Снова прошли по коридору, только на этот раз набойки на моих ботинках смешно цокали по плитке. Вошли в одну из дверей, и оказались в подсобном помещении кухни. Мои сверстники и ребята постарше мыли посуду в раковинах, что сплошь располагались у стены слева от нас. Через проход напротив сновали пацаны с тележками, гружёнными грязной или уже вымытой посудой, а вдоль стены справа стояли, видимо, сушильные шкафы, другие мальчишки непрестанно их заполняли или освобождали. На нас оглянулись, смиренный Токан заявил. - Это ваш новый товарищ Олакс Лавэр. Объясните, что и зачем вы тут делаете.

И вышел, оставив меня одного. Пацаны, подождав, когда он уйдёт, вернулись к своим занятиям, утратив ко мне, кажется, всяческий интерес. Присесть в подсобке было не на что, поэтому я просто навалился плечом на стенку, сложив руки на груди. Видно же, что заняты люди, и не нужно к ним приставать, вот немного освободятся, тогда...

- Ну, что ты там застыл? - крикнул какой-то чернявый рослый паренёк, - иди сюда и приступай.

- К чему? - я удивлённо задрал левую бровь, как подсмотрел у мамы.

- К мытью посуды, конечно! - раздражился пацан.

- А к чему? - я недоумённо сложил домиком обе брови, когда он, наконец, соизволил ко мне повернуться.

- Ах ты, маленький засранец! - он решительно направился ко мне. - Тебе разве наставник не сказал?

Парень подошёл ко мне, а я пожал плечами, - я слышал, как толстый сказал вам объяснить, что вы тут делаете и зачем. Объяснять будешь?

Пацан, казалось, задохнулся возмущением.

- Не будешь? - я позволил себе улыбнуться. - Тогда пошёл вон, смиренный.

Парня будто парализовало на долгие две секунды. Я всё-таки немного понимал смысл слова "смирение", и мне было просто любопытно, как его понимают эти ребята. Протянет ко мне длинный свои мокрые ласты? Или утрётся?

- Прости меня, Олакс, - буркнул парень и пошёл к своему месту! Я немного обалдел, аж стало любопытно - я что, могу тут любому выдать пенделя? Только ради проверки я подошёл к ближайшему посудомою и выдал. Тот вздрогнул, но даже не обернулся! Интересненько-о-о! Впрочем, мешать ребятам, занятым делом, я не собирался. Вернулся к стеночке, навалился плечом, сложив на груди руки. Больше ничего интересного не происходило, мальчишки меня старательно игнорировали или старались не обращать на себя внимания, и я от скуки принялся их пересчитывать, запоминая. Всего их оказалось полтора десятка, в основном, мои однолетки, старших только пятеро - они-то как раз и выполняли главную работу, отмывали тарелки. Младшие ещё позволяли себе немного детской игривости, мойщики действовали как автоматы, на их безучастных лицах блуждали отсутствующие улыбки, губы что-то шептали, повторяя.

Наконец, раковины опустели, пацаны вытерли руки, ещё через несколько минут из сушилок вынули и увезли последние тарелки. Ребята по одному направились к выходу. Странно, но особой радости я не заметил, их лица стали печальны. Чёрненький снова подошёл ко мне. - Пойдём за нами.

- Куда? - спросил я, не пошевелившись, лишь вскинув на него глаза.

- В зал смирения, - ответил он печально. - Там всё поймёшь.

Что ж, предложение меня заинтересовало, я отлип от стенки и потопал в хвосте мальчишеской колонны. Мы вновь прошли по коридору через полуподвал, поднялись по лестнице на первый этаж. В фойе я увидел дылду Фидича, судя по кислой тонконосой морде, пребывающего в прескверном настроении. Он стоял в центре у элегантного полу-кресла и деревянной бадьи с торчащими из неё прутьями. Ребята обступили его широким кольцом. Фидич внимательно уставился на светловолосого паренька. Он шагнул вперёд. - Колин Триз, первый год постижения. Я провинился и раскаиваюсь. Мне стало весело на работе, я засмеялся...

- И? - поторопил его Фидич.

- Пять, - прошептал мальчишка.

- А в прошлый раз сколько было? - строго спросил дылда.

- Тоже пять, - грустно вздохнул Колин.

- Я что, всё тянуть из тебя должен? - поинтересовался Фидич насмешливо.

- Шесть, - проговорил пацан убитым тоном, направляясь к креслу.

- Располагайся, - промурлыкал этот гад, вытаскивая из бадьи мокрый прут, с него текло. Пацан спустил порты, встал перед креслом на колени и лёг на него грудью. Фидич стряхнул с прута капли и с размаху хлестнул по мальчишеской заднице.

- Один! - пискнул бедняга. И заверещал в такт ударам. - Два! Три! Четыре! Пять! Шесть!

- Вставай, - Фидич отбросил прут и протянул руку вперёд тыльной стороной. Пацан оторвался от кресла и, как был на коленях со спущенными штанами, припал к ней губами. На руку экзекутара упала слезинка. - Простите меня, наставник.

Фидич проворчал. - Ты прощён, иди на место.