- Кхе-кхе, - наш провожатый закашлялся. - Будь проклят чёртов смог! Так я впервые услышал это слово. Меня кольнула смутная догадка, что смог - это пелена серых облаков над городом. Ну, а удивившие меня виды описывать незачем. Мне шёл тогда всего десятой год и на первый раз мой восторг простителен. Читателям моим, уже видавшим города со спин драконов, лишь скажу, что Гружанхолл наш гораздо краше. А тем, кто ещё не видел, осталось лишь немного подрасти и подучиться.
Из кабинки мы вышли в совершенно другой город, ничего общего, кроме названия, не имеющий с только что покинутыми районами. Таково было моё первое впечатление, и оно в дальнейшем с накоплением знаний и опыта лишь укреплялось. Этот город владел миром и всячески это подчёркивал помпезностью зданий, скульптур, какой-то дикой беспардонностью, с которой он захватил обширнейшие площади под зелёные насаждения у мира тесных переулков и хмурых стен. У меня, рождённого свободным в свободном мире наших таинственных дебрей и жутких легенд, сам вид прирученной, униженной, приневоленной природы вызвал отчётливую неприязнь. Ту самую, что явственно читал я и на ваших юных лицах в зале тактики во время просмотра слайдов по теме "Примеры стационарных городских целей статусного и психологического значения". Для общей картины добавлю лишь, что изнутри столичный административный район вполне соответствовал своей наружности. В коридорах присутственного места широкой поступью хозяев жизни шествовали одинаково вычурно одетые человечки в париках, а просители жались у стен. Благо, что провожатый наш во всём хорошо разбирался - вряд ли кто-нибудь нам подсказал, да и спрашивать не возникало ни малейшего желания. Здесь всё указывало на мою ничтожность, никчёмность, несвоевременность. Магуры образивариума умудрялись выразить всё это одними лишь взглядами, совершенно на меня не глядя! И я увидел на их рожах тем только вызванную мерзостную радость, что мой папа, каменея скулами, был вынужден спокойно отвечать на десятки их дурацких вопросов, заданных с оскорбительной скучающей небрежностью.
Я снова отвлекусь, прошу юнцов меня понять. Легко же вам, владетелям, вершителям, едва учуяв запах спеси, способным одним оскалом вернуть в чувства любого управленца. На вашу долю не досталось чиновничьего чванства, их визга и предсмертных хрипов в клыках господских. Увы, утешьтесь тем, что наши люди не знают засилья бюрократизма - мы выгрызли его до вас. Но я тогда стоял за ручку с папой, мне было десять лет, душа моя в бессильной ярости лишь ляскала тогда ещё воображаемыми клыками. Не знаю, только ль мне так посчастливилось, иль все мы в юности с судьбой своей ещё настолько неразрывны, что чувствуем её дыхание. Тогда я осознал вдруг ясно, что предстоит мне с магурами увидеться не раз. А глупенькие клерки тем временем смотрели мимо. Читатели мои, пусть и непросто вам понять тех моих чувств, я заклинаю вас - как повзрослеете, за важными делами страшитесь не заметить угрюмых, исподлобья брошенных ребячьих взглядов.
Но прочь отринем застарелые обиды. Мы с отцом были в своём праве, что для клерков досаднее всего, один из них, превозмогая неприязнь к бесплатному труду, по долгу службы заполнил свитки, другой оттиснул штампы. Третий сбегал к четвёртому на подпись и вернулся с жетоном-номерком пригласить нас для получения готового направления "в зал свершения к портальной нише под знаком ежа". Мы спустились в учрежденческий холл, где, потолкавшись среди просителей, наш провожатый без улыбки провёл к простому оконцу под литерой "Ж". Проторчав в очереди полчаса, папа отдал жетон и получил, наконец, моё направление в колледж и свидетельство для себя.
У выхода из здания Образиваурима провожатый со странной усмешкой махнул рукой в сторону. - Вам туда теперь. Просто идите прямо, потом через парк до административного корпуса. Не в лесу, не заблудитесь.
И к моему облегчению покинул нас, наконец. Он начал уже раздражать загадочными ухмылками, просто своим присутствием мешал побыть с отцом последние минуты. Я отчего-то был тогда уверен, что это последние наши минуты вместе. Запомнил грусть, но плакать не хотелось, я чувствовал, что с ним необходимо говорить, и не хватало слов. Я и не знал тогда, что мне так нужно было ему сказать, да и сейчас, боюсь, что не найду тех верных слов. Мы молча шли, но я уверен, что он тоже думал обо мне. Душу переполнило, я решился поднять глаза от мостовой, обернулся к папе, наши взгляды встретились. Он сказал заботливо. - Малыш, ты в туалет не хочешь? Тут в кустики нельзя, гуляем уже долго. Вот, кстати, публичная уборная, давай заглянем.
Прислушавшись к себе, я смог уверенно кивнуть, в его предложении и впрямь был резон. После уборной я почувствовал облегчение... вот только не надо мне так ухмыляться! Коль вам всё ясно, что мне тогда просто приспичило, кто ж вам доктор? А нормальным людям и объяснять не нужно, как чувствовал и понимал меня отец, как нам обоим было нужно запомнить те мгновения. Как мудро он не позволил мне сказать ни слова, избавил от неизбежной неловкости после. Так просто отец сказал, что понял мои чувства, разделяет их со мною, благодарен... и всё на этом! А может, ничего и не было, я всё это придумал себе потом - плевать! Мне нравится так думать, значит, так оно и было - извольте верить. Насмешек в сочиненьях не прощу, не доводите папу до удара.
Мы подошли к ограде парка. К прутьям сбоку от ворот была прикреплена табличка со странной надписью: "Человекам и собакам без поводков вход строго воспрещён".
- Пап, а как же мы пройдём, - я не мог не спросить, - если человекам...
Отец вынул из кармана красный лоскут, - так, это тебе...
И повязал мне на шею!
- А это мне, - пробормотал он, завязывая себе чёрную ленту.
- Что это? Зачем? - я смог едва проговорить, уже догадываясь...
- Поводки, - угрюмо подтвердил отец мою догадку, пытаясь снова взять меня за руку.
- Но зачем!? - я вырвал ладошку, всем своим видом давая понять, что с места не сдвинусь с этой тряпкой на шее. - И кто это придумал?!
- Эльфы, - ответил папа ровным тоном, а я, понятно, открыл от удивленья рот. Он протянул мне руку, я вложил в неё ладонь. В наступившем молчании мы прошли в ворота под придирчивыми взглядами стражей. На аллее ко мне вернулась способность спрашивать. - Какие эльфы?
- Обычные, - он пожал плечами, - совсем не сказочные.
- А такие разве бывают? - я испытал лёгкое разочарование.
- Конечно. Ты видел их сегодня достаточно, странно, что не обратил внимания, - папа выразительно скосил глаза на парочку молодых людей чуть впереди и справа от нас. Вроде бы, нормальные парень и девушка, гуляют в парке, никого не замечая. Наверное, именно поэтому папа покосился на них, чтоб я мог спокойно к ним присмотреться. Ну, стройные, движения немного необычные, для обыденной обстановки - они словно танцуют. Может, такие влюблённые на всю голову или в задницах играет. Лица симпатичные, кожа гладкая, белая, да румяная. Лишь слегка белей и румяней привычного, но это ж столица, вдруг тут и парни красятся?
- Уши, - шепнул отец. Молодой человек как раз чуть склонил голову, обернувшись к спутнице, его длинные вьющиеся волосы до плеч качнулись, мелькнуло немного заострённое аккуратное ухо.
- Что уши? - уточнил я деловым тоном.
- Ничего, - рассеянно ухмыльнулся папа. - У них не принято носить серьги. Ну, сам-то ладно, но почему-то мне кажется, что он и своей девушке никогда не подарит серёжки.
Точно! Остренькое ухо просто торчало вверх, мочки не было. Я резонно предположил, - может, уроды?
Отец кивнул, - конечно, как все эльфы. Осторожно присмотрись к окружающим, только очень осторожно.
У меня уже тогда были свои представления об осторожности. Нужно просто вести себя так, как от тебя ждут. Я сразу заметил насмешливые, высокомерные, разглядывающие взгляды гуляющей публики. В нас верно угадали деревенщину. Я сделал самое удивлённое лицо, вытаращил глаза, выставил далеко вперёд палец и заверещал. - Ой, папа, какое дерево! А у нас таких нету! А почему?