- Он?

            Но я не кивнула, не показала, что именно об этом задумалась на секунду. И, чтобы не дать Тревору возможности ещё глубже меня ковырнуть или ранить, спросила о другом:

            - Говоришь, туда можно попасть?

            Мой старый знакомый смотрел на меня так, словно я и сейчас была не живым человеком, а подопытным кроликом. С изощрённым любопытством он таки ранил:

            - Хочешь?

            Я не знала, что мне ему ответить. Потому что ему отвечать не хотелось. Пусть он и являлся единственным, кто мог быть проводником, но такой радости, как новый азарт, я ему не предложу. Не знаю, какие мысли витали в этот момент в его голове, но он вдруг спросил:

            - А Дэвид?

            И тут меня прошиб холодный пот. Боже! Дэвид! Он… неужели он тоже всё знал?

            - Тревор, скажи мне, Дэвид… он… тоже был… в курсе?

            Подобравшийся было перед последним своим вопросом,  мужчина оттолкнулся от стола и снова упал спиной на кресло.

            - Он твой муж, сама его спроси.

            Я сидела разбитая, раздавленная на мелкие части. Это были даже не осколки последних счастливых лет. Нет, это было похоже на то, как невидимую стену, защитную, оберегающую, поддерживавшую меня, вдруг взяли и убрали. Была, и нет её, этой стены. Не на кого опереться, не к кому бежать, идти… А я, оставшаяся без этой своей защитной стены, упала на пол, раздавленная и разорванная на клаптики, и эти клаптики последним ответом Тревор просто ногой в начищенном туфле растёр по полу – бесстрастно и жестоко.

            Нужно было ещё много чего спросить. Вопросы были. Но только не сейчас. Не сейчас. Боже, как же мне плохо! Я медленно встала на ватные ноги и направилась к двери: хочу уйти отсюда сейчас! Всё остальное – потом. Я вернусь за остальными ответами, но потом. Дойдя до двери, я взялась за ручку, медленно нажала её вниз – дверь приоткрылась. Тревор не предпринял попытки меня остановить. Я развернулась вполоборота и, прежде чем уйти, тихо и разбито спросила:

            - Что со мной теперь будет?

            - Не понял?

            - Если это всё, как ты говоришь, секретно, что вы сделаете со мной? Убьёте?

            - Зачем?

            - А если я решу рассказать? Всем.

            - Кто тебе поверит? – голос Тревора не окрасился нотками тревоги. Он и в самом деле считал, что полностью способен всё контролировать. – Жёлтая пресса напишет очередную статейку? Посмеёмся вместе.

            - Но так нельзя. То, что вы делаете… То, что ты делаешь, - так нельзя. Это нужно закончить!

            - На всём белом свете есть только один человек, ради которого я готов и в свои восемьдесят шесть чем-то поступиться. Даже проектом. И это не ты, дочка. – впервые за всё время разговора в его голосе прозвучала сталь.

            Я повернула голову к двери, открыла её, переступила порог. Но перед тем, как эту дверь закрыть, я попросила:

             - Никогда больше не называй меня дочкой.

Есть три вещи, которых боится большинство людей – доверять, говорить правду, быть собой. (Автор неизвестен)

Принцип «око за око» оставит весь мир слепым. (Махатма Ганди)

            Эмма

            - Милая, ты дома? – я услышала, как Дэвид закрыл за собой входную дверь. – Ум-м-м, как вкусно пахнет!

            Конечно, я же старалась. Приготовила твоё любимое мясо по твоему любимому рецепту:  кроме главного ингредиента и соли больше ничего не добавлять. Как странно, что владелец ресторана, в котором готовят одни из лучших поваров, предпочитает самую простую пищу - на работе он всегда просит приготовить ему на обед обычную яичницу и положить рядом кусок простого белого хлеба, а мясо любит без всяких соусов и специй.

 Дэвид прошёл в кухню, а Дженни пролетела, крикнув: «Привет, мам!», к себе наверх. Он обнял меня со спины, прижался щекой к моим волосам, втянул носом воздух. А у меня нет сил, чтобы повернуться и обнять его в ответ. Я так и не решила, что мне дальше делать.  У меня как будто опустились руки, меня выжали, а полить забыли. Чтобы не стоять истуканом, я прочистила горло и оторвалась от мужа, принявшись быстро накрывать ужин на стол. Почему мне захотелось приготовить сегодня именно то, что он так любит? Не знаю.

            - Как день прошёл? – спросила я его.

            Дэвид стоял немного растерянный – я же всегда отвечала на его приветствие лаской, а сейчас он не мог не заметить мою холодную сдержанность, что уж говорить про мину на лице.

            - У меня хорошо. А ты… как?

            Я не ответила. Продолжала выставлять приборы на столе. Я спрошу его, обязательно, но хочется сделать это не при Дженни,  не перед тем, как она сядет с мамой и папой за стол.  Дэвид так и стоял, наверное, не знал, что ему думать. Стоит ли говорить, что ужин прошёл в натянутой обстановке – если бы наша дочь не щебетала про свои школьные дела, я бы и глаз от своей тарелки не поднимала.

            А потом, после ужина, Дженни убежала к подружке, живущей через несколько домов от нас.

            - Не хочешь мне ничего сказать? – спросил Дэвид. Он так и не поднялся в спальню, чтобы переодеться. Смотрел на меня серьёзно, выжидающе.

И мне стало страшно: оказывается, я совсем не знаю этого человека. Или знаю? Я запуталась. От страха начали дрожать руки, а голос и вовсе стал не моим:

- Дэвид, ты знал?

Он не понял о чём я. Переспросил.

- Что меня использовали. Тогда, в полёте. Ты знал, что моя кома была вызвана искусственно? Что я не ударялась головой? Что сделать это со мной планировалось изначально? Ты знал?

Он опустил голову и немного отодвинулся от стола, упёршись руками в край столешницы. Нет, не упёршись – он ухватился за неё, как за спасательный круг, сжал руками так, что костяшки пальцев побелели.

- Не сразу. Ты веришь мне?

Я посмотрела в его глаза – врёт или нет? Как мне понять? Я молчала, ожидая, что он сам мне расскажет всё, что знает об этом. Хватит, назадавалась я уже сегодня вопросов.

- Я заподозрил неладное, когда Раудж, вместо того, чтобы дать тебе время прийти в себя, отправил тебя в капсулу. Но что я мог ему возразить? Я же не доктор! И потом, когда началось расследование. – между каждой своей фразой Дэвид делал паузы, иногда в пару-тройку секунд, иногда в целую минуту. Я не видела по глазам, правду ли он говорит, но я видела, что говорить ему об этом больно. – Слишком странно оно проходило: как будто и не хотели искать виноватых. Таскали на допросы в основном меня, как главного в команде. А наш док, уложивший тебя в капсулу? Ему вынесли благодарность и выписали премию за спасение твоей жизни.

- Почему ты мне не сказал?

- О чём? О своих подозрениях?

Я кивнула.

- Что мне нужно было тебе сказать? Я же сам толком ничего не знал, как не знаю и по сей день! Голые, не подтверждённые никакими фактами, подозрения. Да и как я мог? Скажи? Тебе было так плохо! Ты была такая… ранимая. Я не мог.

- Ты поэтому тогда вернулся? Уволился – потому, что с моим возвращением надеялся что-то узнать?

Дэвид резко встал и подошёл к окну, встав ко мне спиной и глядя во двор. Руки он сунул в карманы брюк, но видно было, что там он их держит сжатыми в кулаки.

- Я чувствовал себя виноватым. Чувствовал, что у меня перед носом сделали что-то, о чём не посчитали нужным поставить в известность. Мне было жаль тебя.

- Здорово.

- Ты не так поняла, - обернулся он ко мне. Дёрнулся, словно хотел подойти ближе, присесть на корточки рядом, как было всегда, когда хотел меня успокоить, но, видимо, побоялся. – Я чувствовал себя виноватым перед тобой. Но я с тобой не из-за этого.

- А почему?

- Потому что я люблю тебя.