- Мне кажется, ты в последнее время немного погрустнела.

- Это только кажется. На самом деле всё в порядке. – и я улыбнулась во все тридцать два, сжав при этом его руку, державшую мою ладонь в своей.

- Я люблю тебя, всегда помни об этом.

- Никогда не забывала.

Дэвид перегнулся через стол и поцеловал меня, но через несколько секунд с раздражённым рычанием оторвался от моих губ и, наклонившись вбок, протянул мой стул вместе со мною по полу к себе, а когда наши бёдра соприкоснулись бок о бок, снова прижался к моему рту. Страстно, горячо, с намёком на продолжение.

- Пошли в кабинет, - прошептал он, найдя в себе силы оторваться от моего рта.

А я застыла и не знала, что ответить, потому что внутри возникло какое-то гадкое чувство, будто я изменяю. Только, хоть убейте меня, не смогу ответить, кому я изменяю: Дэвиду, думая в это время о Тиме, который неизвестно где, неизвестно как, неизвестно кто, но он помнит меня и ищет, или Тиму, наслаждаясь поцелуями законного мужа?  Хотелось сказать, что сегодня я не могу – особые дни или головная боль, но комок встал в горле, когда Дэвид на руках нёс меня в свой кабинет. Усадив меня на свой стол, он не просто принялся целовать меня, а сразу снимать с меня платье и трусики. Послышался шум сдвигаемых со стола предметов, потом спиной я ощутила прохладу гладкой поверхности. Да, именно так, как я люблю. Я  лежу, он стоит, перевёрнутая Т. Обожаю.

Вот и пятница. Хоть бы постарались сделать вид, что сюда ходят другие пациенты – одного актёра было бы вполне достаточно. Но нет, ждут только меня, не хватает красной дорожки и толп поклонников за спиной, а так – чувствую себя звездой.

- Добрый день, Алексис!

- О, миссис Войнс. Доктор уже ждёт вас. Если хотите, чай я могу принести в кабинет.

- Ну что вы, Алексис, не стоит. Я прохожу?

- Да, да, я же сказала, доктор ждёт.

Конечно, я снова приехала немного раньше, а ждут меня уже, оказывается. Но в отличие от вас, я актёра наняла. Актрису, точнее, которая позвонит в одиннадцать двадцать три и вынесет мозг Алексис, представившись одной из пациенток Дженнифер, имя которой я подсмотрела на одной из папок.  У Алексис не останется выхода, кроме как позвать Джека Смита к телефону, иначе моя актриса пригрозит немедленным суицидом. Ей нужно будет удержать внимание Джека всего пять-семь минут, за это время я успею сфотографировать свою папку. Дома уже разберусь с фотографиями. Я уверена, что мой план сработает и ставка - на Алексис. Если Дженнифер сообщила, куда нужно, о новостях, то Алексис вряд ли вовлечена в этот маскарад. Нет, скорее всего, она, обычный помощник-секретарь, на самом деле думает, что Дженнифер сидит дома с красным носом и кашлем.  Хм, тогда наверняка они пускают некоторых пациентов для отвода глаз, только уже после моего визита. Поэтому Алексис позовёт именно Джека, не кинется звонить Дженнифер.

Тридцать минут бессмысленных исповедей – да, ребята, выкладываюсь на все сто процентов, как домохозяйка, дорвавшаяся до свободных ушей. Мне кажется, этот экзамен я сдала на «отлично».

Нашу беседу с Джеком прервала Алексис:

- Джек, - боязливо заглянула она в кабинет, - там… у нас ЧП. Вы мне нужны.

- Я занят, Алекс…

- ЧП!

С недовольным, крайне недовольным видом Джек вышел вслед за девушкой, и начались мои минуты. На телефон я сфотографировала некоторые страницы со своей папки – только те, которые были верхними, ведь всё, что было до голоса Тима,  для меня не имело сейчас никакого значения. И фотографировать я стала не ровные ряды записей Дженнифер, не её предположения и рекомендации – пометки карандашом на полях, вот что меня интересовало.  Да я справилась меньше, чем за минуту! Поэтому, когда Джек вернулся, я сидела в своём кресле со скучающим видом  и расплылась в улыбке при виде его.

- Всё нормально?

- Что? Ах, да. Одна из пациенток Дженнифер – обострение парасуицида.

- Пара-чего?

- Демонстративный суицид – она не хочет лишать себя жизни, ей нужно, чтобы на неё, её проблемы обратили внимание. Но вернёмся к вам. На чём мы…? Ах, да, - Эмма, вы хотите вернуться к профессии?

- Мне уже ход туда закрыт.

- Говорим исключительно допущениями. Если бы – то как?

- Да. Наверное. Не знаю. – я пожала плечами и задумалась. Такой вопрос я не задавала даже сама себе. Казалось бы, что проще, а нет ответа.

Ещё несколько минут ни о чём, и я уходила оттуда довольная, как никогда. Сев в автомобиль, я не стала бросаться рассматривать фото – кто их знает, не смотрит ли сейчас на меня из окон офиса Джек? Отъехав на несколько километров, я припарковалась у булочной и только тогда открыла фото. Увеличиваем, увеличиваем… напротив записей Дженнифер о том, что у меня случилась слуховая галлюцинация, вызванная тра-та-та – пропускаем – вот, рукой Дженнифер справа дописано: сообщить Т. Харрису. Это единственная заметка, достойная внимания. Всё остальное – несущественно для меня, но имеет значение, наверное, для самой Дженнифер, если у неё и правда есть желание добиться улучшения в моём состоянии. Хотя… стала бы она тогда «уступать» меня им?

Мир не просто удивительнее, чем мы себе представляем, - он удивительнее, чем мы можем себе представить. (Джон Бердон Холдейн).

Эмма

Я знаю Тревора Харриса. Когда работникам Управления разрешалось в дни открытых дверей приводить своих детей на работу, Тревор всегда угощал меня самыми вкусными конфетами. Конечно, они были обычными, из ближайшего к его дому супермаркета, но для меня они были особенными, потому что служили своеобразным пропуском к неизведанным пространствам.  Он никогда не был в открытом космосе, поскольку не был космонавтом, но, тем не менее, он, сколько я его помнила, всегда занимал самые высокие должности в управлении. На него многие смотрели, как на Бога. Возможно, я тоже. Особенно в то время, когда решался вопрос о составе команды, которая полетит в ту злополучную миссию к Марсу. И именно ему, так я думала, я обязана тем, что была включена в этот состав. Кто я? Механик, мечтавший о дальних полётах к далёким звёздам. Кто он? Тот кукловод, который знал, за какие ниточки нужно дёргать, чтобы всегда получать ответом «да».

Я помню, как мы с ним часто беседовали, когда я уже тоже была включена в штат НАСА. Не знаю, что он во мне увидел, – горящие мечтой безумные глаза или какие-то реально полезные способности, -  но он был тем человеком, который незримо сопровождал меня на этом тернистом пути. Мне часто, да в основном всегда, казалось, что я сама добиваюсь любого повышения, любой смены квалификации, не без помощи родителей, конечно. Пусть и не всегда я делала это только за счёт своих профессиональных способностей – бюрократия и лесть, куда же без них. Но иногда всё же бывало у меня такое ощущение, что кто-то помог. Кто? Только он, только Тревор был тем, на кого я могла подумать. Но доказательств тому у меня никогда  не было. И когда я приходила благодарить его, то всякий раз видела недоумённый взгляд, вместе с вопросом: «О чём это ты, Эмма?», дававший мне понять, что он – ни при чём. Сперва я верила. Потом – нет. Просто делала вид, что не догадываюсь.

Мой Ангел-Хранитель в стенах управления – вот кем являлся для меня Тревор Харрис. И при этом мы никогда не были друзьями. Мы никогда не встречались с ним за пределами кабинетов или тренировочных отсеков. Всегда только в пределах рабочих пространств.

Поэтому я совсем не удивилась, прочитав на фото его имя. Ведь это он курировал наш проект. Он был организатором моего последнего полёта. С одной стороны, я почувствовала некое успокоение, словно за моей спиной встал этот человек, чтобы прикрыть, как обычно, и помочь. Действительно, это именно его метод – узнавать обо мне за моей спиной, удостоверяться в том, что со мной всё в порядке и там, где это нужно, незримо помогать.  С другой стороны, почему так паршиво мне, словно только что я узнала, что меня предали? Что он знает такого, чего не знаю я? А он, совершенно точно, знает намного, намного больше, чем девяносто процентов работников управления. Что он знает о Тиме?