Отвращение к этим существам, злость на «мудрого» предка, и страх, что не смогут найти иного решения — это всё, что испытывал Ашмернот, глядя на тех, кому жить осталось не дольше нескольких минут. Проклиная Дистрога, ступил он в воду — сначала медленно и осторожно, затем же метнулся вглубь, занеся кверху меч. Всколыхнулись воды, волна прокатилась по бесформенным светлым телам двух существ. Зажмурились или отвернулись все те, кто остался стоять вдоль стен пещеры. Громкий, полный боли крик их Правителя отразился от скального свода, и мутная серая слизь загрязнила прозрачную голубую воду. Ещё несколько резких движений твёрдой руки, несколько ран, нанесённых стальным и острым мечом, — и две жизни, непонятные нам, потому что они не такие как мы, оборвались. Без крика, без стона, без права и возможности выпросить пощаду.

***

Постепенно жизнь в Делении Сильных, равно как и в других делениях, налаживалась. Нельзя сказать, что все абсолютно были довольны новыми правилами и новым Правителем. Всегда найдутся те, кого что-либо не устраивает. Возможно, не стоит их обвинять в недальновидности или предвзятом отношении, но Ашмернот знал, что головы они не поднимут и подчинятся.

Но сам он с каждым новым днём ощущал пустоту внутри. Не радовала победа, потому что главной его проблемы она не решила. А становиться вторым Шиа он не желал. Не для него такая жизнь — просиживать на троне, решать мелкие распри, возглавлять ненужные в большинстве случаев Советы. Механизм налажен, хоть и требует постоянной твёрдой руки, только для Ашмернота это уже не представляло интереса. Всё чаще и чаще он просыпался, сжимая в кулаках шелка простыней на том месте, которое не должно было бы пустовать. В этом мире вечного лета он, один из немногих, чувствовал холод внутри, сковывавший не только сердце, но душу и чувства. Одиночество не давало покоя и окрашивало все достижения в мрачные краски бессмысленности. Наступившие мир и покой не радовали, потому что не с кем было их разделить. Окружённый верными друзьями и довольными подданными, он оставался один и один боролся с глубокой сосущей болью в груди, от которой не находил избавления с течением времени. Часами Аш мог пропадать на пустых просторах за пределами города. Часами мог изнурять себя тренировками или делами. С утра и до вечера он мог тягать камни наравне с обычными строителями, не верящими до конца, что Правитель мог снизойти до работы плеч о плеч с ними. Но изнуряя тело, он каждый раз понимал, что погубит душу и сойдёт с ума, если не найдёт ответа.

Всё чаще и чаще он возвращался мыслями к тому, что ему пора уходить — туда, где впервые повстречал эту странную женщину, всколыхнувшую в его душе неизведанные ранее чувства. Нет, он не думал, что она сидит там и ждёт, когда же он придёт за ней. Но что-то загадочное, что-то таинственное, какое-то необъяснимое знание толкало его туда. Манило и обещало — пойди и успокоишься. Ашмернот понимал, что не всё желаемое можно получить в этом мире, но если верить и искать, то хотя бы узнаешь причины, почему не дано тебе прикоснуться к мечте.

И этот день настал. День, когда открыв утром глаза и встав с постели, он выглянул в окно на распростёртый внизу город, где кипела и бурлила жизнь под жаркими лучами огненного светила, и единственной мыслью в сознании билось: «Больше мне нечего делать здесь». Оставалось лишь найти того, кто станет его наместником на время отсутствия. Ашмернот и сам не знал, как долго он пробудет на мёртвой земле. Просто чувствовал, что пора идти.

Из приближенных он выделил одного — Карвадогза, свою правую руку, сына Кирванзеса, — его и сделал наместником. Не растягивая прощание, он обнял Ивриганз, заглянув в её кухонные владения после того, как все приказы и печати были переданы в тот день Карвадогзу, а сам он объявлен Временным Правителем Деления Сильных перед государственными мужами и воинами. Он ничего не произнёс, пока сжимал дорогого сердцу человека в своих объятиях. Затем развернулся и ушёл — не в спальню, а в ночь, распростёршуюся за пределами дворца и города. Ничего Ашмернот не взял с собой, кроме двух клинков и фляги с водой. Пешком он решил дойти и до границы с мёртвой землёй и уже через несколько недель стоял перед безжизненной на первый взгляд пустыней, дышащей жаром от раскалённого песка. Нога переступила незримую черту, и впервые за последнее время Ашмернот счастливо улыбнулся.

Мудрость мира сего есть безумие перед Богом. (Апостол Павел — 1-е послание к коринфянам, 3, 19)

Если Бог сотворил человека по своему образу и подобию, то человек отплатил ему тем же. (Вольтер)

 Лёгкие втягивали в себя раскалённый воздух, глаза болели от яркого солнца, воды не хватало, и приходилось идти, как и когда-то, на одной лишь силе воли и на пределе сил. Но ноги несли его туда, где должен был находиться летательный аппарат, — странная штука, с помощью которой Эмма попала сюда. Ашмернот зашёл в Половину Становления со стороны Деления Тихих, потому что отсюда путь к тому месту был ближе. Ничего не изменилось в этой пустыне, да и что могло измениться? Всё тот же песок, земля без травы и норы подземных тварей. И тишина, пугающая своей всеобъемлющей властью под раскалённым светилом.

Планов у Ашмернота больше не было, да и о чём их строить, когда не знаешь, что найдёшь, когда цель лишь одна — узнать, что случилось. И вместе с жарким воздухом, опаляющим лёгкие, вокруг него и в нём кружили воспоминания. Так долго он старался не возвращаться к ним, живя несколько лет лишь идеей о будущем, которое наступив, перестало его волновать. Он шёл, не замечая, как переставляет ноги, а перед глазами всегда было две картины: одна — бесконечный жёлтый мёртвый пейзаж, другая постоянно менялась, но всегда в ней он видел странные голубые глаза и тёмные волосы, непривычно короткие, влажными от пота прядями облепившие дорогое лицо. Незаметно в эту картину, словно из-под тишка, пробрались давно позабытые запахи — вот так она пахла, выйдя из озера, а вот так — наиболее сладко — во время и после незабываемых мгновений любви, наслаждаясь которыми когда-то он понял, для чего и кого он рождён на этой земле.

Ночами он долго лежал без сна, не смотря на уставшее тело и измученное сознание, и вглядывался в бесконечный и тёмный купол звёздного неба над собой. Ненадолго он забывался во сне лишь для того, чтобы с первыми лучами рассвета вновь подняться на ноги и продолжить свой путь. Туда, где надеялся облегчить боль потери, съедающую его изнутри, и с облегчением этим найти хоть какой-то смысл, ради которого сможет вернуться и вновь видеть будущее перед собой.

Размытыми участками, перемежавшимися первыми признаками травы и источников, подходила к концу пустыня. Телу стало легче, чего нельзя было сказать о душе. Ещё один день, и ещё один, а за ними вереница таких же, счёт которым он в этот раз не пытался вести. Его не гнело одиночество, к нему он давно привык. И только завидев впереди то самое озеро, в котором когда-то едва не погибла его любимая женщина, каждой клеточкой кожи и частичкой души Ашмернот ощутил, как чёрными лапами его затягивает это чувство в свои глубины, и говорит: не отпущу. У самой воды, холодной, как лёд, он остановился, замер, пытаясь не поддаться той власти наваждения, что снова взору его подсунула милый образ. Казалось, руку протяни и сможешь схватить, как когда-то, и притянуть к себе, ощутить плотность тела и близость, услышать дыхание и слова, впервые произнесённые на его языке.

Зажмурив глаза, пытаясь сдержать скупые слёзы, дрожащими руками Аш отбросил на берег клинки, затем обувь и флягу, и, понимая всю бессмысленность этой надежды, он бросился в воду. В том самом месте он снова нырял и снова руками и окоченевшими пальцами пытался словить знакомое ощущение от прикосновений к нежному телу в этой тёмной глубине холодной воды. И ничего не нашёл.Дрожащий и мокрый, вылез он на берег, уткнувшись лицом в тёплый песок. И впервые с того самого дня, как узнал, что её больше нет, он позволил себе заплакать. Пусть всего несколько капель стекли по щекам и смешались с озёрной водой на песке, но он плакал. И в этот момент что-то внутри оборвалось, потому что из ниоткуда пришло осознание, что он не найдёт её и не вернёт. Но, не желая обращать на это внимания, он встал, подобрал клинки, обулся и упрямо пошёл вперёд.