— Даже не представляю, зачем Эмма понадобилась моим братьям. Но у вас своя задача, и моего приказа их действия не отменяют. Не вижу смысла сейчас прочёсывать мёртвые земли, раз этим занялись другие, — не думаю, что отец пошёл бы на нарушение таких важных для него традиций и спрятал бы Эмму там. Поэтому пока — ищем на этой половине. Идите.

Ночи Ашмернот предпочитал отныне проводить в их с Эммой спальне. Казалось бы, тут он должен был погружаться в воспоминания, но этого не случилось. Только планы, только мысли о будущем — он верил, что найдёт. И войну прекращать не намерен — медленно, но верно, не вступая пока в открытые бои, он вновь собирал свою армию, искал новых сторонников, и вскоре силы, поддерживавшие его, не уступали по численности сторонникам Шиа Мегмо. Да, вести войну можно и в постели, поправляясь от ран, — ни одного дня не проходило, чтобы не собирал Ашмернот своих воинов, чтобы не собирал информацию и не переманивал к себе новых сторонников, в каждом конкретном случае не оставляя ни одному из них ни малейшей надежды на то, что пощадит их жизни, не если, а когда свергнет Шиа.

За несколько месяцев работы поисковиков не было найдено ничего, что хоть косвенно указало бы на местонахождение Эммы или её тела. Это не могло не злить Аша, потому, уже чувствуя себя достаточно окрепшим, он вновь встал во главе своей армии и продолжил борьбу.

Поначалу, обрадованные выздоровлением своего предводителя, военачальники и простые воины берегли Ашмернота, не пуская его в пыл сражений, однако вскоре тело будущего Правителя стало покрываться новыми ранами и шрамами. В обеих армиях — его собственной и его отца — находились воины гораздо более сильные, чем Ашмернот, но всем его соратникам и противникам было абсолютно очевидно, что не физическая сила является тем чудом, которое раз за разом позволяет этому человеку возвращаться из самых страшных, жестоких и кровопролитных сражений живым. Он сражался в числе своих воинов, с ними на равных, он проносился по полю боя, подобно урагану, сбивая со скакунов и лишая жизни тех, кто был сильнее, крупнее и даже опытнее. Внутренний стержень, подпитываемый целью, украденной любовью, не ненавистью, но злостью — вот то самое чудо, которое берегло его жизнь. И каждый, кто видел его в пылу сражения, не мог не восхищаться этим запалом, этим огнём, который горел внутри бунтовщика. Его внутренняя сила, уверенность в своей правоте, и даже удача, сопутствовавшая ему в боях, вели за ним всё новых и новых людей, пусть даже те и понимали, что, возможно, им не увидеть уже никогда рассвет следующего дня.

За год военных действий и сражений Ашмернот так и не встретился с отцом лицом к лицу. Он видел его несколько раз лишь издали — тот, будучи главнокомандующим своей армии, предпочитал, в отличие от сына, наблюдать за боями с безопасного расстояния. А война тем временем распространилась на все семнадцать делений — отдельные бунты постепенно перерастали в открытые бои, охватывая всё большие территории и все слои общества. Но главным очагом всё же оставалось Деление Сильных.

После долгих изнурительных боёв, в результате которых Шиа бежал со старшими сыновьями из столицы, Ашмернот вернулся в своё логово. Ивриганз, не видевшая его уже несколько недель, не сдерживала слёз радости. Накормив своего господина, она по привычке не спешила покидать его общество. Усевшись напротив Ашмернота, взволнованно сообщила она ему о том, что слухачи вчера сообщили, будто вернулись из Половины Становления поисковики его братьев с неутешительными известиями.

— Почему-то я и не верил, что они что-нибудь найдут, — печально произнёс Аш, встав из-за стола и направившись во двор. Там он присел на большой плоский камень, служивший скамьёй у небольшого пруда. Солнце уже готовилось спрятаться за горизонтом, и первые луны украшали небосвод.

Ивриганз подошла и присела рядом, почти касаясь плечом молодого воина.

— Мне жаль, Аш, мальчик мой. Я бы хотела, чтобы ты её нашёл.

— Мне тоже жаль. Может, я должен был бы сам её искать? — ответил он, глядя на резвящихся в пруду существ, чем-то напоминавших земных рыб обтекаемой формой. Не проходило ни дня, чтобы он не вспоминал свою Эмму, так же загадочно исчезнувшую из его жизни, как и появившуюся в ней. Ни одного следа, ни одной зацепки — никто ничего не видел, не слышал, не знал. Иногда ему казалось, что надежда увидеть её ещё хоть раз рассеялась безвозвратно, иногда он не мог найти в себе силы и дальше верить в то, что он сможет её отыскать, и только преданность любимой женщине заставляла его упрямо посылать измученных и разочарованных отсутствием результатов поисковиков обратно. Пусть разойдутся по всей обитаемой половине, пусть говорят с каждым, даже с детьми, заглянут во все подвалы и укромные уголки.

— Думаешь, это что-то изменило бы? Вряд ли она найдётся, если ты сам пройдёшь теми же тропами, о которые сбили ноги наши поисковики. Ты нужнее здесь — без тебя наша армия не одержала бы столько побед.

Ивриганз подняла руку и распустила волосы Ашмернота, завязанные на затылке тугим узлом. С тех пор, как встал после ранения, он всегда носил волосы, убранными подобным образом. Красноволосая женщина печально смотрела на мужчину, и сердце её сжималось каждый раз, когда взгляд натыкался на тот или иной шрам, коими было покрыто его тело вдоль и поперёк. Сейчас их частично скрывала засохшая кровь — она надеялась, это кровь противников, не его — и тем не менее, мало сегодня он напоминал того красавчика, которого несколько лет назад Ивриганз провожала в Половину Становления. И всё же, им нельзя было не залюбоваться: смесь красивых тонких черт лица, чёрный космосглаз, в бездонности которых можно затеряться, и сила, исходящая не только от развитых, рельефных мускулов, пересекаемых шрамами, но и откуда-то изнутри него, — не встречала Ивриганз никогда кого-нибудь, равного Ашмерноту. Никогда и никого, кроме одного — смутные воспоминания о том, для кого её саму создали, но кто отказался от неё, растревожились, всколыхнулись от вида молодого воина, сидящего рядом. Кому, как не ей понять его боль и глубину потери?

— Иври, объясни мне, почему ты меня поддерживаешь?

— Я хочу твоего счастья, потому что люблю тебя — как сына, которого мне не суждено было иметь. Мне бы хотелось, чтобы вы с Эммой были вместе.

— Я не об этом. Почему ты поддерживаешь меня в этой войне? Ведь я бьюсь за то, чтобы не было таких, как ты. Иногда я думаю, что, возможно, не прав — ведь у нас нет других женщин.

— Мальчик мой, ты бьёшься не только за это. А что до нас... возможно, нас и не должно существовать. Знаешь, я давным-давно почувствовала свою ущербность — ты ещё малышом был. Марбертруг отказался взять меня в жёны. Он сказал... — севший голос и вовсе смолк, а когда Аш повернул лицо к Ивриганз, та отвернулась и убрала от него свою руку. Она встала, смахнула непрошенные слёзы со щеки и, стоя спиной к мужчине, нашла в себе силы открыть ему свою боль, которую раньше никому не доверяла: — Он мне сказал, что с таким убожеством, как я, никогда не разделит ни постель, ни тем более жизнь. И ушёл. Не знаю, где он теперь, да и жив ли он. Может быть, сейчас Марбертруг воюет где-то в числе твоих сторонников, а может, и нет его давно.

— Разве ни один род не захотел тебя забрать?

— Я не захотела никуда уходить. Зачем? Я любила его, я росла с мыслью о том, что только ему и буду принадлежать. И только, когда я увидела твою Эмму, поняла, почему он так поступил. К тому же, он тихо и тайно покинул наше деление для того, чтобы я, не покрытая позором отказа, смогла остаться. Я благодарна ему даже за такую малость — пусть и так больно, но всё же, он позаботился обо мне.

— Иври, прости...

— А за что? Ты в этом не виноват. Я вот только недавно поняла, до какого маразма может довести жизни всех без исключения один человек, облечённый безмерной властью и силой. Я про Дистрога Мудрого. Это же было его озарением — создать нас.

— Я-то сам был вполне доволен Зиррой, хоть и не любил её. В этом плане меня всё устраивало, пока я не встретил Эмму. Я и её не сразу полюбил — сначала она мне казалась нелепостью и ключом к трону. Только потом я понял, как всё неправильно. Я принял решение, Иври, — следующий шаг будет последним. Я доберусь до отца — давно уже мне следовало это сделать, но я сам себя тормозил. Боялся, наверное, переступить эту черту. Его смерть положит край всей войне — не будет его, не будет оплота старых порядков. Остальные сложат мечи, на их места встанут новые Правители или же действующим придётся менять свои взгляды.