Вот они вместе спустились, и я поставила перед ними тарелки с блинчиками и пиалу с кленовым сиропом. Дженни выглядела совсем сонной и напоминала котёнка. Я улыбнулась. Обожаю свою малышку. Люблю Дэвида, люблю наш дом в пригороде Вашингтона. Но терпеть не могу соседей справа, которые никак не отучат свою собаку портить наш газон.

— Дженни, быстрее, мы опаздываем! — торопил нашу дочь Дэвид. — Нам ещё ехать целых пятнадцать минут!

— Я уже доедаю, — отозвалась она.

Когда с завтраком было покончено, я сложила грязную посуду в раковину и вышла их провожать. Моя семья уселась в машину, оба помахали мне ручкой из салона и поехали: Дэвид забросит Дженни в школу и отправится в ресторан. Он обещал сегодня привезти ужин на дом, так что я могу посвятить этот день себе и посетить салон.

Когда машина мужа скрылась за поворотом, я вернулась в дом, помыла посуду и поднялась в спальню, чтобы переодеться для выхода в город. За окном послышался лай собаки. Вот же ж, гадство, снова она бегает по моему газону! Я застегнула последние пуговицы на блузке и выглянула в окно — так и есть. Ненавижу пуделей! Придётся снова идти разбираться с соседом. Выдохнув, я закрыла глаза, чтобы настроиться на очередной нелёгкий разговор с тупым и толстым Джоном Котовски, которому принадлежал сей пудель. И вдруг услышала такой любимый и не позабытый мною голос Тима:

— Привет, любимая! Я так соскучился!

Пролог

Рано утром прозвенел будильник, оповещая спящих людей о том, что пора вставать, готовить завтрак и собирать ребёнка в школу. Эмма потянулась, открыла глаза и посмотрела на мужа, который так же, как и она, проснулся от настойчивого звона. Он протянул руку и выключил будильник, затем повернулся к Эмме, притянул её к себе и поцеловал.

— Доброе утро, родная. — сонным и немного хриплым голосом сказал мужчина.

Эмма улыбнулась и вернула мужу поцелуй.

— Доброе. — она смотрела на своего мужа и не могла перестать улыбаться. Вставать совсем не хотелось, а на ум приходили мысли о том, как было бы здорово, если бы сегодня был выходной. Тогда можно было бы позволить себе ещё немного побыть в постели, занимаясь... Но, ведь, понедельник. — Сегодня твоя очередь завозить Дженни в школу.

— Я помню, — ответил Дэвид.

Они встали и вместе прошли в ванную комнату, где, шутя и смеясь, толкались, подобно подросткам, возле раковины, умываясь и чистя зубы. После утренних процедур Эмма спустилась на кухню, а Дэвид отправился будить малышку. Дженни уже 6 лет и в этом году она пошла в начальную школу, однако Эмма, имевшая родителей-славян и посещавшая первые несколько классов на своей родине, упорно продолжала называть дочь первоклашкой.

Пока Эмма колдовала над блинчиками, Дэвид разбудил Дженни и заставил умыться и одеться. Хоть малышка и обожала посещать свою школу, тем не менее, ранний подъём оставался для неё большой проблемой. Но под строгим папиным взглядом девочке ничего не оставалось, кроме как заставить себя собираться, поэтому вскоре они вместе спустились в столовую, где Эмма поставила перед ними обоими тарелки с блинчиками и кленовым сиропом. Дженни выглядела совсем сонной и напоминала котёнка. Эмма улыбнулась: она обожала свою малышку, любила Дэвида и их дом в пригороде Вашингтона.

— Дженни, быстрее, мы опаздываем! — поторопил Дэвид дочку, глядя, как та медленно-медленно размазывает сироп по своему блинчику. Девочка даже не взглянула на отца, но, наконец, отправила первый кусочек в рот. И, поскольку жевала она, не торопясь, мужчина добавил: — Нам ещё ехать целых пятнадцать минут!

— Я уже доедаю, — отозвалась школьница, хотя на самом деле только подносила ко рту второй кусочек блинчика.

Когда с завтраком было покончено, Эмма сложила грязную посуду в раковину и вышла провожать своих родных. Целуя жену на пороге дома, Дэвид, улыбнувшись и глядя с любовью в её глаза, сказал:

— Ужин я из ресторана захвачу — отдохни сегодня. Может, родителей навестишь?

— М-м, — задумалась на несколько секунд она, — лучше мы все вместе к ним на неделе заедем. Они обрадуются Дженни, да и папа любит поболтать с тобой.

— Ок, — ответил Дэвид, ещё раз целуя жену.

— Не переживай — я найду, чем себя занять. — добавила Эмма, уже предвкушая посещение салона.

— Папа! Кто меня торопил, а теперь сам от мамы оторваться не может?! — вмешалась в разговор Дженни, уже устроившаяся на переднем сидении отцовского автомобиля.

Дэвид усмехнулся в ответ на понимающий озорной взгляд Эммы и обернулся к дочери:

— Бегу, радость моя, бегу! Только давай-ка перебирайся назад.

— Ну па, я же уже взрослая!

— Конечно, я и не спорю. Но автомобиль так не считает — ты же знаешь, он просто не заведётся.

Дженни нахмурила своё детское личико и с недовольным видом ребёнка, обиженного таким глупейшим по её взрослому мнению обманом, переместилась на заднее сидение. Дэвид также занял своё место за рулём и, помахав Эмме, тронулся с места.

Когда машина скрылась за поворотом, Эмма вернулась в дом, вымыла посуду и поднялась в спальню, чтобы переодеться для поездки в город. За окном послышался лай собаки. «Вот же ж гадство! — подумала женщина. — Снова она бегает по моему газону!» С соседями справа Эмма пыталась договориться уже не единожды, но те никак не могли отучить свою собаку портить соседские газоны. Застегнув последние пуговицы на блузке, Эмма выглянула в окно: так и есть, ненавистный пудель опять своими лапами рыл ямы в её ухоженном газоне. «Придётся снова идти и разбираться с этим тупым Джоном Котовски», — произнесла про себя она и закрыла глаза, чтобы настроиться на очередной нелёгкий, возможно, даже бессмысленный разговор. И вдруг услышала такой любимый и не позабытый ею голос Тима:

— Привет, любимая! Я так соскучился!

Эмма вздрогнула от неожиданности и, позабыв и про соседского пуделя и про всё остальное на свете, опустилась прямо на пол под окном. Губы её скривились, словно она плакала, но слёз ещё не было. Только вот глаза она боялась открыть, чтобы не потерять этот голос, потому так и продолжала сидеть, не зная, что сказать, лишь всхлипывая.

— Эмма, — снова услышала она его голос. Он был наполнен и радостью и болью.

— Этого не может быть. Этого не может быть! — сначала прошептала, а затем почти выкрикнула она, и после этих слов слёзы потекли по щекам. Не веря в происходящее, женщина всё же не раскрывала глаз. — Тебя нет, — пытаясь успокоить себя, прошептала она. Не верила, но надеялась. Потому что все те чувства, которые так старалась забыть, месяцами объясняя самой себе, что Тим и его мир — всего лишь плод её воображения, оказывается, никуда не исчезли. Сердце заколотилось в груди в бешеном ритме, и она прижала к ней руку, прося Бога, чтобы это было правдой. Чтобы его голос был правдой.

— Я есть. Я люблю тебя. И я так долго тебя искал, Эмма, так долго.

— Но как? — спросила она, глотая непрошенные слёзы. Этим вопросом она спрашивала одновременно обо всём: и как искал, и как нашёл, как быть теперь и как это вообще возможно.

— Я так хочу тебя увидеть... — снова услышала она и тогда, словно испугавшись чего-то, открыла глаза и побежала прочь из спальни, на улицу, всё ещё рыдая, но повторяя себе:

— Нет! Нет! Невозможно!

Выберите идею. Превратите её в смысл жизни, думайте о ней, мечтайте о ней, живите ею. Пусть мозг, мышцы, нервы, каждая часть вашего тела будут наполнены этой идеей. Пусть другие идеи пройдут стороной. В этом состоит путь к успеху – так и появляются гиганты духа. (Swami Vivekananda)

Когда голова Зирры упала с её плеч, Ашмернот обернулся к дому, ища глазами то окно, где он точно знал, сердцем чувствовал и каждым своим нервом, следила за боем его любимая. Глаза безошибочно нашли тот самый проём в стене и встретились с глазами Эммы. Губы тронула усталая, но счастливая улыбка, но в тот же самый момент, скорее шестым чувством, чем зрением или слухом, Аш ощутил предчувствие опасности. И ужас, отразившийся на лице его женщины доли секунды спустя, а затем и её полный отчаяния крик, разрезавший установившуюся после боя тишину, подтвердили опасность. Воин обернулся, но предпринять ничего не успел — клинок, брошенный его отцом, достиг своей цели и вонзился в тело по самую рукоять. Ашмернот упал на колени, прижав руку к тому месту, где плоть разрезало острое лезвие, но вытаскивать его не стал. Он поднял голову и взглянул в глаза отцу — тот восседал на своём любимом скакуне с привычным спокойствием на лице, словно не сына только что пытался убить. Аш видел, как отец отдаёт кому-то приказы, но слов не слышал, так как в ушах звучало громкое биение сердца и звон ударяющихся друг о друга мечей — отголосок недавнего боя с бывшей невестой.