Густаву III не много перепало от бурных любезностей, которыми обменивались шведский и русский дворы, но у него имелись некоторые соображения помимо уточнения границы и субсидий, чтобы придерживаться ориентации на Россию. Одно из них было чистой воды химерой — идея о том, что с согласия Екатерины он мог бы быть избран королем Польши, идея, которая, кажется, возникла путем соединения одной сплетни польского высшего дворянства, пущенной по Парижу и с самого начала называвшей герцога Карла кандидатом на польский престол, и неприкрытой обходительности русских министров. Воображение Густава теперь так разыгралось, что потребовался весь авторитет Ларса фон Энгестрёма как специалиста по польскому дворянству, чтобы убедить Густава в бессмысленности своей кандидатуры; повороты русской политики, вероятно, довершили дело. Другое соображение было, однако, серьезнее и глубже: то был план общего выступления в защиту Бурбонского дома во Франции, побуждавший испанский королевский кабинет искать союза на севере в качестве противовеса британскому влиянию на континенте.

Густав продолжал держать открытыми для себя все возможности; Листон 25 января записал, что после победы русских при Измаиле король Густав снова начал беседовать с ним, интересоваться возможностями для английского флота отправиться в Балтийское море, если Дания будет этому противиться, и утверждал, что он там ничего не сможет сделать без помощи его, Густава, шхерного флота. Но альтернативный союз с русскими все еще стоял на переднем плане; реакции британского кабинета на намеки шведов были по-прежнему вялыми, а Пруссия после внезапной кончины фон Борке, последовавшей 15 января, не имела в Стокгольме энергичного поборника своих интересов. Правда, ведущий петербургский министр Безбородко досаждал Стединку вопросом, не закрыть ли гавани для судов, несущих новый французский флаг — он надеялся увидеть два десятка таких судов в Черном море в качестве помощи против английского флота, если таковой там объявится. Но Густав оставался при своем мнении и переправил в феврале Палену собственноручный проект союзного договора между Швецией и Россией. Густав обещал в нем против Пруссии вспомогательное шведское войско численностью в 18 000 человек и участие Швеции в недопущении английского флота в Балтийское море. Россия, со своей стороны, должна прежде всего пообещать выполнить данные Игельштромом в Вереля обещания и предоставить 70 000 риксдалеров наличными, с тем чтобы Швеция могла выплатить свой долг Пруссии. Наконец, Густав должен будет получить меньшую часть Норвегии — какую, не сказано, — а Дания получит взамен Ольденбург и Дельменгорст. Одновременно Густав приказал Стединку попросить у императрицы аудиенцию, чтобы пожаловаться на то, что ее министры не держат данных при заключении мира обещаний. Бедняге Стединку было трудно найти верный тон при выполнении этого неприятного поручения, но он, по-видимому, подключил свое личное обаяние и получил помощь от императрицы, которая хорошо отзывалась о кузене Густаве и избегала ответов по существу дела. Ему нужны деньги — разумеется, но она верит в его чувства к ней и не хочет оказывать нажим на союзников. Она слышала, что он вооружает и строит линейные корабли, — она надеется, корабли предназначаются для защиты ее, а не против нее. Надо бы велеть Армфельту и Игельштрому провести новые переговоры об условиях мира. С тем Стединк и вышел, кланяясь, из покоев.

Русская сторона избежала, однако, своей обычной ошибки — высокомерного тона. Только время шло, а предложенный Густавом проект союза оставался без ответа. Прежде чем решать столь важное дело, надо было дождаться возвращения в Петербург всемогущего фаворита князя Потемкина. Но было ошибкой и думать, что можно было держать Густава на привязи любезностями и невнятными речами в адрес Стединка о желании заключить союз.

17 февраля, в тот же самый день, когда Стединк докладывал о своей трудной беседе с императрицей, Листон написал донесение о состоявшемся важном обмене мнениями с королем Густавом. Тот сказал, что хотя переговоры с Россией продвигаются, он по-прежнему не связан и может вести переговоры с Англией. Он желает, чтобы Листон сделал предложение от имени союзников. Из дальнейшего разговора Листон «pretty nearly»[73] узнал выдвинутые Густавом условия союза, они были следующими: 1. Помощь в его финансовых затруднениях. 2. Все расходы на военные операции, которые он может предпринять, исчисляемые семью миллионами риксдалеров на каждую кампанию, что, по мнению Листона, не должно показаться чрезмерной суммой. 3. Главнокомандование над военно-морскими силами, которые будут действовать в Балтийском море. Ему нужно также войско из 20 000 ганноверцев для десантных операций. 4. Менее строгое толкование общего требования относительно состояния статус-кво по вопросу о границах между его страной и Россией. 5. Трактат о союзе и субсидиях, который должен действовать определенное число лет после заключения мира. На прямой вопрос Густава, обладает ли Листон полномочиями подписать конвенцию «на его окончательных условиях», дипломату пришлось ответить уклончиво, и это не произвело никакого впечатления. Согласно последовавшему затем в донесении долгому разъяснению, Листон советовал пойти довольно далеко навстречу условиям Густава.

Спустя два дня Листон отправил дополнительную депешу, свидетельствующую о его ощущении, что время поджимает. Для Густава, писал он, невозможно провести кампанию такими же силами, как раньше, за 300 000 фунтов стерлингов. Ни один из фаворитов короля не хочет поддержать такие условия. По мнению Армфельта, король, если ожидаемый от императрицы ответ будет удовлетворительным, по соображениям чести будет вынужден сохранить нейтралитет. «Но исключительно благоприятное решение Англии может, пожалуй, поколебать этот принцип». И Листон завершает донесение цитированной выше характеристикой Густава III и его позиции силы, которая делала его значимым как друга или врага.

Весной 1791 года Густав III так и не пошел дальше этого в своих переговорах о союзе с Великобританией. Пруссия на сей раз притормозила и предложила Густаву конвенцию, которая подразумевала нейтралитет, открытие шведских гаваней для английского флота и некоторые военные демонстрации, но не участие в войне. 22 марта Листон писал, что прусский кабинет нашел предложенные Густавом условия союза чрезмерными и продолжил линию нейтралитета, поддержанную, в частности, Армфельтом при условии, что Швеция получит гарантии от русского нападения. Король Густав сам «намекнул и дал понять», что его окончательный выбор будет предпочтительным для союзных держав. Когда в конце марта угроза войны против России со стороны Пруссии и Англии быстро миновала вследствие того, что парламент воспротивился планам Питта, исчезли предпосылки к тому, чтобы Густав III связывался с союзниками. В конце апреля Листон обнаружил, что Густав заговорил иначе и в сильных выражениях высказывался об опасности, которой подвергается. 3 мая Листон доносил, что двумя днями ранее Густав сказал ему, что не может не поздравить себя самого с тем, что в феврале не дал более точного и благоприятного ответа на предложения, которые Листону было поручено передать ему. Сделай Густав это, и он был бы поставлен против русских флотов, которые теперь готовы выйти в море, между тем как среди членов берлинского кабинета царят открытые разногласия, а британский кабинет министров нарвался в парламенте на такую сильную оппозицию, что министрам скоро придется выбирать между отказом от планов войны против России и отставкой. Существовала опасность того, что Густав, если он продолжит пребывать в том же настроении, уступит выгодному предложению императрицы и возьмет на себя обязательство как минимум соблюдать строгий нейтралитет. «В действительности его идеи идут гораздо дальше. Он ежедневно повторяет всем, кто его окружает, что если на Балтийском море разразятся военные действия, то он не сможет остаться сторонним наблюдателем, а прусскому министру он не раз заявлял, что в тот момент, когда заслышит грохот пушек, для него станет невозможным оставаться спокойным и он должен будет принять в войне активное участие на той или другой стороне». К счастью, снисходительное равнодушие русского двора до сих пор этому противодействовало.