В той степени, в которой это было для меня возможно, я ознакомился с важными источниками, прежде всего, конечно, опубликованными: перепиской с матерью, письмами к Армфельту, к государственному дротсу Вактмейстеру и другим близким советчикам. Но опубликованных материалов было явно недостаточно, и поэтому я посвятил свои действительно кропотливые изыскания источникам неопубликованным. Это прежде всего собственные деловые и частные письма Густава в Густавианском собрании библиотеки Упсальского университета и письма к Густаву Кройтца, братьев Шеффер, Хенрика аф Тролле и многих других, хранящиеся в том же большом собрании; подборка переписки с коронованными особами в Государственном архиве Швеции, собрание автографов в Архиве Эриксберга, акты риксдага, дипломатические донесения от шведских посланников в разных европейских столицах и т. д. В Королевской библиотеке особенно полезным оказалось собрание Энгестрёма. В Лунде я просмотрел в университетской библиотеке собрание Юхана Кристофера Толля, а также архив Поссе в местном архиве. Далее, я ознакомился с переговорами Густава III с государственными деятелями и дипломатами других стран в соответствующих делах Датского государственного архива (Копенгаген), в лондонских Паблик Рекорд Оффис и Британском музее (Бумаги Окленда), в парижском Архиве иностранных дел, в Главном архиве Симанкаса и мадридском Национальном архиве. Дополнительные разыскания были предприняты в венском Архиве дома, двора и государства, но что касается и австрийских, и прусских донесений из Стокгольма, то в основном оказалось достаточно оставленных Никласом Тенгбергом выписок, которые хранятся в Государственном архиве Швеции, особенно после того как труд Альфонса Зигеля «Густав III Шведский и политика Пруссии после кончины Фридриха Великого» (Эрланген, 1933) очень хорошо осветил эти донесения цитатами из документов и их изложением и тем самым до некоторой степени заменил собственно исследование прусских дипломатических документов. Изучение русских дипломатических донесений может быть произведено, по крайней мере, отчасти, по микрофильмам из Москвы, хранящимся в Государственном архиве Швеции. К сожалению, в Стокгольме не было никакого посольства от турецкого султана, а потому эта важная часть внешнеполитической игры Густава III может быть прослежена лишь по депешам шведской миссии в Константинополе.
На поездки, которые были необходимы для разысканий в этих архивах, я во время работы в качестве профессора в Гётеборге получал средства из фонда Эмили Вийкс. В последние годы щедрую поддержку оказывала мне Шведская академия. Я глубоко, признателен за все эти средства, выделенные на поездки. Что касается прочтения документов, то всю ответственность за это несу только я сам и могу лишь надеяться, что верно истолковал тексты, прежде всего вышедшие из-под пера самого Густава III с его весьма своеобразным французским и написанные в стиле, который был совершенно неистовым, когда король находился в состоянии аффекта.
В остальном я могу лишь надеяться, что мои, а прежде всего Густава III, цели будут ясны из текста. Игра может начинаться.
Гётеборг, сентябрь 1985 года,
Эрик Лённрут.
Введение
Маленький, впечатлительный мальчик имел несчастье с самого рождения жить на глазах у общества. Перед ним не стоял вопрос, какой избрать жизненный путь. Он должен был стать королем, и почти во всех других странах это означало бы, что он получит неограниченную власть. В Швеции он будет вынужден делать вид, что руководит страной. Целью воспитания было научить его играть роль, даже притворяться. Многие, слишком многие серьезные, честолюбивые мужи были заинтересованы в его воспитании.
Его отец был добродушным, вялым человеком, который уже в зрелом возрасте, будучи мелким немецким фюрстом из секуляризованного немецкого епископства, переехал в Швецию, чтобы стать королем. Матерью Густава была Лувиса Ульрика, одаренная, истеричная и властолюбивая прусская принцесса, одержимая идеями о королевской власти и величии. Она искренне любила своего апатичного мужа, родила ему четверых детей и хотела дать ему действительную власть. Дети с самого начала впитали в себя ее идеи, особенно старший сын, который должен был унаследовать корону. Она была склонна наблюдать за воспитанием старшего сына. Это беспокоило противников двора из ведущих политиков страны, которые желали, чтобы будущий король Швеции усвоил образ мыслей своей страны и привык к ее политической среде.
В раннем детстве гувернером кронпринца Густава был Карл Густав Тессин, превосходный человек, переполненный максимами своей исключительности. Он был высокообразованным человеком, располагавшим выгодными международными связями со времени своего пребывания министром в Париже, и был искренне заинтересован в воспитании и развитии своего маленького ученика. Густав привязался к нему и сохранил преданность до взрослых лет, несмотря на то, что Лувиса Ульрика довольно рано порвала с Тессином. Однако все нравоучительные максимы Тессина, во всяком случае, не способствовали тому, чтобы сделать маленького принца естественным. Уже в пятилетием возрасте ему постоянно говорили, что он должен избегать детского легкомыслия, всегда размышлять, всегда помнить, что за ним наблюдают, плакать лишь от искренней печали и стремиться к душевному равновесию.
В десять лет, после предпринятого матерью и ее сторонниками неудавшегося переворота, Густав получил нового гувернера и более строгие правила. Он был зло и враждебно настроен против навязанного ему образа жизни, и это отношение определялось влиянием матери. Новый гувернер, Карл Фредрик Шеффер, станет со временем его близким другом и надежным приверженцем, но тогда напряжение было слишком велико для такого ребенка, каким он был. За ним постоянно наблюдали, его испытывали и оценивали. С одной стороны, требования к нему предъявляла мать, с другой — совсем иные требования исходили от официальных воспитателей. Для ребенка живого и открытого результат мог быть только один: притворство. И поскольку литературная жизнь, с которой он столкнулся и воздействие которой испытывал, имела в значительной степени драматургические формы, и поскольку театр стал для него великолепной возможностью для бегства от действительности, притворство легко нашло выход в разыгрывании роли. При некотором истерическом недостатке выдержки в своей воображаемой жизни, он обладал богатой фантазией и вследствие этого разыгрывал роль усиленно и часто.
Этого очень не одобрял один из молодых придворных Густава, Фредрик Спарре, оставивший негодующие записи о его поведении. Замечания Спарре о недостаточной искренности кронпринца и склонности к театральности повлияли на взгляды потомков на Густава III, однако заметки Спарре являются субъективным источником, отмеченным отсутствием чувства юмора у их автора. Это был маленький человечек с большой головой, и Густав Мауриц Армфельт будто бы однажды сказал о нем, что его голова обладала всеми свойствами воздушного шара, кроме одного — способности подниматься в воздух. Как из этого можно понять, Спарре мог сделать блестящую карьеру чиновника, но между ним и кронпринцем Густавом не было сколько-нибудь глубокого взаимопонимания.
В действительности сама королевская роль, к которой готовили Густава, была в какой-то степени театром. Быть отличным от всех других людей своей нации, быть обязанным совершать церемонии, произносить реплики независимо от того, желаешь или нет. Жить всегда в центре внимания окружающих. В Европе XVIII века монарх должен был излучать великолепие; не обладавшая властью шведская королевская семья жила в своего рода унижении. Это очень сильно переживала королева Лувиса Ульрика. Как сестра Фридриха II Прусского она находила устрашающим контраст между своей прежней и своей новой родиной, и новая олицетворяла для нее все отрицательное. Поскольку королева не смогла сделать так, чтобы с ее волей считались в шведской политике, то компенсировала это установлением правил для королевской семьи. Для Густава это означало, по крайней мере, требование раздвоения в разыгрывании королевской роли. Семья была его внутренним кругом, замыкавшимся в себе самом, где действовали наиболее важные обязательства. Снаружи находились отечество, нация, народ, которые нередко представлялись вполне аморфной массой. Это накладывало обязательства, но отнюдь не связывало.