Густав медленно ехал по Даларна и говорил красивые речи населению, которое, согласно дневнику Терсмедена, находило его таким славным, что неудивительно, что финны его обманули. На взгляд крестьян, король был, судя по поведению, несколько изнеженным. Но он достиг своей цели — вооружил народ в этой провинции и продолжил путь по направлению к Карлстаду, куда прибыл 23 сентября.

В это время Густав, судя по всему, не верил, что датчане откроют военные действия. Но 27 сентября он через курьера узнал, что датско-норвежская армия переправилась через пролив Свинесунд и вошла в Бохюслен. Шведские оборонительные силы отступили перед многократно превосходящей вторгшейся армией. Одновременно Хью Эллиот спешно ехал по Швеции, чтобы встретиться с Густавом и получить у него согласие на англо-прусское посредничество в этом конфликте. Эллиот застал шведского короля в Карлстаде 29 сентября.

Согласно сделанному Эллиотом два месяца спустя описанию, то была встреча, исполненная хорошо аранжированного драматизма. Густав III выглядел больным и усталым. «Собственные слова короля были таковы, что я застал его в той же ситуации, в какой находился Яков II, когда был вынужден бежать из своего государства и бросить корону. Он в решающий момент мог пасть жертвой русского тщеславия, датской измены и предательства дворянской партии. В своей безутешной искренности король еще добавил: в результате собственных моих ошибок в действиях». Эллиот, за спиной которого была объединенная мощь Англии и Пруссии (но без личного мандата), воскликнул на это: «Sire, prêtez moi Votre Couronne, Je vous le rendrai avec lustre»[57]. Густав завел Эллиота именно туда, куда хотел, но он не желал вкладывать свою судьбу в руки Эллиота, не оговорив условий. После двухдневных переговоров Густав принял англо-прусское предложение о посредничестве и написал маркизу де Пону, что пойти на это его вынудила тяжелая ситуация. Это была смена внешнеполитической системы, и она требовала незамедлительных деклараций министрам Швеции в европейских столицах, а также к риксроду в Стокгольме. Кроме того, Густав написал личное письмо прусскому королю Фридриху Вильгельму, вложил свою судьбу в руки этого своего кузена, заклиная его не дать России погубить Швецию, а Дании — способствовать этому.

Соглашение с Эллиотом предполагало, что Дания не рассматривается как воюющая страна, Швеции надо лишь подавить вспомогательный корпус, который Дании пришлось выставить против Швеции в соответствии с союзным договором с Россией. Это означало, что вторжение норвежской армии в Бохюслен должно было восприниматься как своего рода демонстративные действия. Но в тот же день, когда было заключено соглашение, Густав получил известие о нападении датско-норвежской армии на шведские оборонительные позиции при Квиструме, завершившемся окружением небольших шведских сил многократно превосходящей неприятельской армией, и после боя, принесшего очень небольшие потери, шведам пришлось сдаться в плен. Это вызвало в шведском короле сильнейший взрыв негодования: он стал упрекать Эллиота в обмане и в том, что Эллиот к тому же лишил его возможности искать утешения у своих друзей в Париже в качестве побежденного и отрекшегося от престола. Воодушевленный этим Эллиот отправился в ставку принца Карла Гессенского, а Густав попытался добраться до Гётеборга дорогой западнее Венерна, но должен был вернуться, так как дорога теперь стала слишком небезопасной. Преисполненный драматического бешенства Густав выплеснул свои чувства на Армфельта, который, по-видимому, не настроился на эту эмоциональную волну. Когда Густав на призывы поспешить в Гётеборг не выразил ничего, кроме «готовности», Армфельт заявил, что Густав Васа и Густав II Адольф скорее умерли бы, чем пребывали в бездействии в столь затруднительном положении. На это Густав воскликнул: «Вы хотите, чтобы я умер, и ваше желание исполнится». Уверяя, что намерен умереть как король, Густав, не попрощавшись с Армфельтом, пошел к карете и уехал в Мариестад. Однако немилость к Армфельту продолжалась не дольше, чем карета короля ехала от Карлстада до Кристинехамна, откуда Густав дружелюбно написал ему.

В Мариестаде король встретился со своим старым советчиком Ульриком Шеффером, приехавшим из своего поместья Стура Эк, дабы быть к услугам Густава, и укрепившим его в намерении спешить на защиту Гётеборга. Густав отправил риксроду подробное и успокоительное сообщение о ситуации и с ним только что прибывшее от Карисьена донесение с обещаниями прусской помощи в мирном посредничестве, которое не допустит уменьшения территории Швеции ни на пядь и вмешательства извне во внутренние дела Швеции. Армфельту Густав успел написать два письма: первое содержало красочное описание боя при Квиструме и утверждало, что датчане потеряли в нем 1300 человек, и это было стократным преувеличением; второе письмо было преисполнено доброго расположения духа. Густав уже видел себя спасенным Англией и Пруссией, как сказочную принцессу, день и ночь бежавшую в одной ночной рубашке и со шкатулкой с драгоценностями, спасают дружественные тролли. Армфельт должен был поговорить с Эллиотом о возможности транспорта на английском флоте ганноверской и брауншвейгской пехоты. Счастливо фантазируя таким образом, Густав продолжал спешить в Гётеборг, куда прибыл в последний момент, в 11 часов вечера 3 октября, чтобы, узнанный ликующим населением, спасти город.

В действительности ситуация по-прежнему была гораздо худшей, чем Густав представлял себе в Мариестаде. Эллиот, конечно, убедительно представил принцу Карлу Гессенскому степень угрозы со стороны Англии и Пруссии в случае продолжения наступления, но принц Карл, сославшись на то, что должен получить приказ из Копенгагена, продолжил наступление. Он хотел успеть завоевать Гётеборг, казавшийся легкой добычей, и в этом намерении Карла поощрял кронпринц Фредрик, который следовал с его армией как волонтер и капральские инстинкты которого воспламенялись от легких успехов. Принцы продвинулись к реке Кунгельв, не встретив сопротивления, и через парламентеров предложили гётеборгскому гарнизону сдать город. К своему великому удивлению они обнаружили, что король Густав сам принял командование в Гётеборге и решительно отверг все мысли о капитуляции. Принцы, у которых не было осадной артиллерии и которые были теперь поставлены перед перспективой кровавого сражения, размышляли два дня — достаточно долго для того, чтобы Эллиот успел прибыть из Гётеборга с полномочиями от короля Густава на заключение перемирия и со страшными угрозами объявления войны Англией и Пруссией, которое, возможно, уже составлено. Принц Карл Гессенский согласился на восьмидневное прекращение огня, начиная с 8 октября, и это стало, как потом окажется, концом похода в помощь России, который датско-норвежский армейский корпус совершил с малой потерей крови.

Эти октябрьские дни в Гётеборге были для Густава III одними из самых успешных и, похоже, самыми удачными для него как ведущего войну короля. Он вдохнул в души населения волю к сопротивлению и торжествовал над пораженчески настроенным ландсхёвдингом Дю Риезом — в довершение всего «вещью» для Шарлотты. История о руководстве лена, писал он 4 октября 1788 года Армфельту, такая же, как в Финляндии: «восемь дней назад Гётеборг не мог обороняться; сегодня он может держаться четыре недели, а через несколько дней сможет и еще дольше. Если бы я мог рассказать обо всех глупостях, совершенных после дела при Квиструме, рассказ был бы бесконечен, но теперь уже это отчасти в прошлом; удивляет же меня то, что народ не напуган. Гвардия подойдет завтра, а во вторник емтландцы, и тогда нас будет больше четырех тысяч». Спустя два дня подходившие вспомогательные войска были все же на большем расстоянии, но зато пока Густав писал Армфельту, приехал Эллиот. И результатом общения Густава и Эллиота действительно стало решение дальнейшего развития военных действий.

Деятельность Эллиота, направленная на спасение Швеции и Густава III, находилась в общем русле интересов британской политики, но конкретное оформление его действий было целиком и полностью предприятием только его одного. Из-за медленности почты между островным государством и Скандинавией это было неизбежным условием в деле воздействия на внешнеполитическую ситуацию, развивавшуюся стремительно. Сказанное можно проиллюстрировать тем, что 14 октября, через шесть дней после того, как принц Карл Гессенский согласился на прекращение огня, Густав Нолькен написал из Лондона, что получил милостивые послания от 21, 24 и 30 сентября и узнал из них о неожиданном нападении датских войск и о решении короля Густава принять посредничество Англии. Нолькен узнал также, что Эллиот на свой страх и риск отправился в Швецию, но только 17 октября Нолькен сообщил, что смог поговорить с Кармартеном, осведомился относительно его позиции по вопросу о посредничестве и получил ответ, что англичане хотят «устроить дела к пользе Вашего Королевского Величества». Все это, таким образом, находилось совершенно за пределами острого развития событий, которое стало определяться своевольной и театральной инициативой Эллиота.