Нападение на Петербург с шведской стороны и с так называемого Страндвегена[43] Толль «полагал поначалу наиболее правильным», однако по зрелом размышлении счел, что это займет слишком много времени, так как крепости Фредриксхамн и Выборг замедлят продвижение и столица успеет приготовиться к обороне, а флот и Кронштадт — вооружиться и обеспечить себя людьми и провиантом. Нападение на Лифляндию тоже не приведет к цели, поскольку на пути к Петербургу переправа и крепость Нарва так же замедлят продвижение, как Фредриксхамн и Выборг по северной дороге. Поэтому он смиренно предлагал: «Если высадка на берег в окрестностях Петербурга не окажется единственной возможностью нападения и если будет возможно, учитывая особенности гавани и местоположение Кронштадта, а также используя страх и беспорядок, которые обязательно должны возникнуть с нашим прибытием, то надо стараться со всей поспешностью застать врасплох и занять столицу или же, если к осуществлению этого возникнут непреодолимые трудности, так сильно ее бомбардировать и обстреливать, чтобы не дать времени подумать о чем-либо, кроме капитуляции. Подобным же образом генерал-майор смиренно предложил поступить с Кронштадтом».

Этот план, заявил король Густав, полностью соответствует его собственным соображениям. Он, кроме того, учитывал решимость, которая в таком случае «непременно должна иметь место вследствие несправедливости, которую испытывает великий князь из-за того, что императрица все еще держит в своих руках бразды правления, и намерение Густава — помочь ему в восстановлении своих прав». Далее следовало принять во внимание множество иноземцев, находившихся в Петербурге, которые едва ли помогут оборонять город. Густав также считал возможным «привлечь на сторону своих интересов» британского адмирала Грейга, который был комендантом Кронштадта и начальником русского флота; последнее имелось в виду в связи с трактатом, который Густав намеревался заключить с Англией. В конце обсуждения он заявил также, что уверен в том, что лифляндцы поднимут восстание.

Потом Толль снова выступил с речью, рекомендуя в качестве места высадки «ингерманландский высокий берег около или близ Ораниенбаума», так как по эту сторону у берега самая большая глубина и оттуда легче всего войти в сердце города, без необходимости форсировать реку Неву. Король Густав выразил на это свое милостивое соизволение и припомнил местность, где предстояло действовать его войскам. Наконец Толль зачитал список финской армии и шведских войск, которыми предполагалось усилить финскую армию при ее продвижении к Петербургу с севера.

Однако нет никаких сведений о войсках, которые должны были быть перевезены для нападения через ингерманландский высокий берег. Из некоторых заключительных рассуждений в промемории Толля видно, что речь шла о «войсках южных провинций», и Толль сомневался в том, что их транспортировка может быть произведена до того, как главный флот «предпримет что-либо решительное», то есть разобьет русский флот на море или в гавани и к тому же еще будет угрожать Кронштадту. По мнению Толля, от флота слишком многого ждут — он одновременно должен искать неприятеля, сражаться и охранять конвой. К этому покрывающему все тенью знаку вопроса и свелся доклад Толля.

Потом Руут «смиренно справился», как быть с флотом. Является ли необходимым сообщить обер-адмиралу Эренсвэрду королевское решение о нападении на Петербург с моря? Речь также могла идти об адмирале Шалмане и подполковнике Нурденшёльде. Король Густав заявил, что не хочет принимать решения по этим вопросам, но приказал Рууту, чтобы он, исходя из своего многолетнего знакомства с Нурденшёльдом, «постарался выяснить через него вопрос о состоянии флота, а также сколько понадобится времени на его вооружение и каковы адмиралтейские запасы провианта».

Очевидно, что Густав III и Толль обсуждали план нападения до этого совещания и что обмен репликами между ними был в основном заранее подготовленным спектаклем. Вероятно также, что этот план явился зеркальной копией плана нападения на Данию 1783 года. Теперь, как и тогда, стоял вопрос о молниеносном нападении с моря, успех которого зависел от внезапности. Разница — и огромная — заключалась в том, что в обсуждениях уже не принимал участия человек, подобный Тролле. Толль отвечал за штабную работу по сухопутной армии, но не брал на себя ответственности за военно-морскую часть предприятия, которая, однако, стала центральной после принятых в этот день решений. А король Густав не желал довериться Эренсвэрду, как и в 1783 году, когда тот осуществлял командование шхерным флотом. Вместо этого предстояло осторожным зондированием способного, но менее высокопоставленного морского офицера раздобыть сведения по таким жизненно важным вопросам, как состояние флота, срок, требуемый на его вооружение, и имеющиеся у него запасы провианта.

Естественно, как указал Бирк, и прежде вынашивались планы перевозок морем армии для нападения на Россию. Прежде всего это план, разработанный в 1751 году шотландским фельдмаршалом Кейтом для Фридриха II Прусского. Ранее Кейт, состоя на русской службе, во время веденной шляпами войны завоевал Финляндию и поэтому был весьма осведомлен в трудностях, с которыми для шведов сопряжена защита Финляндии на суше; напротив, его предположение о превосходстве шведов на море было чисто гипотетическим, высказанным как необходимое условие для успешной шведской защиты. План Кейта был известен в Швеции, но он так же мало, как план Толля 1784 года, годился для ситуации 1788-го. Эренсвэрду год за годом доводилось предоставлять королю Густаву сведения о величине флота и строительстве новых кораблей, но это было нечто совершенно иное, чем высказывания о крупной и сложной военно-морской операции, о которой его известили за считанные месяцы до ее начала. А потому планирование нападения на Россию на тайных военных совещаниях было странным и в главнейших отношениях несло на себе печать легкомыслия.

Само по себе это скрытничание понять можно. Форма правления 1772 года не давала королю права начинать наступательную войну без одобрения сословий, но только оборонительную, а по опыту 1786 года созывать с этой целью сословия было последним, чего бы хотел Густав. В 1783 году командующим флотом был старый заговорщик, помогавший в 1772-м совершить государственный переворот, но так же, как ему, Густав не доверял Эренсвэрду — ни тогда, ни теперь. Поэтому неожиданное нападение с моря должно было в настолько большой степени, насколько это возможно, стать импровизацией, и обсуждения велись в узком кругу доверенных людей. Некоторым отличием сравнительно с 1783 годом является формализация, заключающаяся в том, что совещания в Хага протоколировались. За протоколы отвечал Толль — сначала он вел их собственноручно, потом рукой Вреде. Можно заподозрить, что ему хотелось зафиксировать на бумаге свою собственную роль, пренебрегая риском неприятных последствий.

Следующее совещание состоялось спустя неделю, 3 февраля. Тем временем от Нолькена из Лондона успели прийти две депеши, в них подчеркивалось желание лорда Кармартена, чтобы переговоры меду ним и Нолькеном достигли уровня «формальных и санкционированных обеими сторонами предложений». Английский двор должен получить полную ясность относительно шведских намерений; пока же соблюдалась строжайшая секретность. На совещании все разделили мнение о том, что Франция идет к вступлению в тройственный союз с Россией и Австрией, а переговоры Нолькена не сдвигаются с места. Это действительно предвещало беду, но позиция Кармартена оставалась позитивной.

На совещании 3 февраля Толль принялся делиться сомнениями. Нет уверенности в том, что Дания, несмотря ни на что, не вступит в войну. Фуража не хватает; оружие и другое необходимое к маю не успеет быть распределено. Россия, возможно, успеет приготовиться, и одно морское сражение окажется неизбежным, поскольку застать противника врасплох невозможно, если высаживаться на ингерманландский берег. Шведскому флоту надо бы суметь встретить русский на Балтике на пути в Средиземное море или дать ему туда пройти. Затем в июле можно сделать то, что невозможно в мае. Кроме того, летом турки обычно дерутся лучше всего.