Следует помнить, что в октябре 1787 года Густав велел Толлю известить генерала Поссе о том, что Турция как агрессор не может рассчитывать на выполнение Швецией условий договора и что в конце того года Густав в беседе с Госсаном согласился с таким пониманием дела, высказанным французским кабинетом. Что до этой единственной в своем роде благоприятной ситуации, то Густав ссылался на известие от Корраля, согласно которому Шакк-Ратлоу намеревался устраниться от всех проводившихся в Копенгагене министерских обсуждений. Собственные депеши Корраля в Мадрид не содержат чего-либо подобного, а намекают на продолжающуюся неопределенность в отношениях между Швецией и Данией; 13 июня он впервые затронул тему ухода в отставку Шакка и Розенкрантца. К тому же Эренсвэрд по-прежнему оставался вне военных совещаний и все же чуял достаточно, чтобы 3 марта подать специальную покорнейшую промеморию о готовности флота к войне. Промемория отнюдь не вдохновляла.

«В своей технической части» шведский флот был шедевром по сравнению с флотами прочих морских держав — корабли были конструкций Шалмана, заслужившего себе этим славу. Но во всех остальных отношениях шведский флот был, согласно Эренсвэрду, отсталым. Большая слабость заключалась в неукомплектованности кораблей командами и особенно в недостатке пригодного командного состава и более высоких, и более низких рангов. «Если ваше королевское величество не возродит кадетскую школу, не прикажет выделить денег на унтер-офицерскую школу, если ваше королевское величество после их учреждения не предоставит флоту по меньшей мере шестилетнего мирного срока, то адмирал, вышедший до того времени с флотом в море, либо падет жертвой собственного себялюбия, либо же окажется предателем своего короля, а государство в любом случае погибнет», — писал обер-адмирал, который, конечно, был мастером сочных выражений, но и явно был глубоко встревожен.

Из промемории не видно, что Эренсвэрд был посвящен в военные планы. Вопрос, не начал ли и Толль утрачивать доверие своего короля вследствие настойчивых подчеркиваний трудностей, стоявших на пути к осуществлению наступательного плана. Военные совещания в Хага стали менее значимыми, чем прежде. 27 марта Густав III гордо предъявил депешу в Константинополь, которую он не только сам сочинил, но и собственноручно зашифровал, и это нашло отражение в протоколе в виде лестных комментариев. 13 апреля состоялось последнее совещание. Король размышлял о том, как следует распорядиться флотом после победоносного десанта на ингерманландском берегу, а Толль хотел, чтобы приказ о вооружении шхерного флота был отправлен его командиру Микаэлю Анкарсвэрду. После 20 февраля король Густав по просьбе Толля выверял все протоколы совещаний в Хага, и затем Толль брал их себе на хранение. Едва ли что-либо другое яснее, чем такие поступки, обнаруживает тревогу Толля за результат и неприятные последствия совершаемого.

Мнением Анкарсвэрда тоже поинтересовались, и он написал, в соответствии с тем, что сообщил по просьбе Армфельта, «размышления» о нападении на Россию, сводившиеся к тому, что для такого предприятия в текущем году шхерный флот не готов.

Наиболее недвусмысленно взгляд Анкарсвэрда изложен в письме к королю от 26 мая, в котором флотоводец говорит, что старался скрывать происходящее «до тех пор, пока имел хотя бы искру надежды на то, что Ваше королевское величество мудро отклонит замысел войны, которой я всегда боялся, и чем она ближе, тем больше боюсь».

Таким образом, оба командующие флотами категорически не советовали воевать, а армейский генерал-адъютант предвидел сплошные осложнения. Все это нисколько не помогло. 3 апреля Густав в оборонном комитете сообщил о русской эскадре, которая должна отправиться в Средиземное море и о которой Разумовский объявил еще месяц тому назад. В качестве меры предосторожности при проходе этой эскадры Эренсвэрду надлежало снарядить 12 линейных кораблей и необходимое число фрегатов. Приказ о вооружении эскадры ушел в Карльскруну 5 апреля. Но еще в конце марта в Карльскруне было начато вооружение флота, о котором Разумовский мог доложить петербургскому двору. Вероятно, слух о вооружениях превзошел их истинные масштабы. Более чем оправдались опасения Толля, что о военных приготовлениях станет известно сразу, как только они начнутся всерьез, и это лишит нападающих преимущества внезапности.

С началом вооружения флота приготовления к войне развивались с логической неумолимостью. Вопрос был лишь в том, насколько они заметны и какова будет реакция иностранных держав.

В конце февраля и начале марта Разумовский докладывал о вооружениях и корабельного флота в Карльскруне, и галерного флота в Свеаборге. Он получил анонимные шпионские донесения, но писал также, что получил известия о вооружениях от Ферсена, который прежде никогда не поддерживал сколько-нибудь близких контактов с русскими посланниками. Ферсен будто бы сказал, что Густав III не может ни раздобыть денег для войны, ни получить согласия на нее сословий, но он непредсказуем, поскольку у него «la cervelle un peu dérangée», то есть он слегка «тронутый». Действительно, загадка, что имел в виду Ферсен под этим высказыванием, если сравнить его с тем, что он в то же время сказал Госсану и что было последним передано в депеше от 7 марта. Это было тогда же, когда Ферсен говорил о молодых людях в окружении короля, которые благодаря угощениям Роутона стали дружественными Англии. Их рассуждения — страннейшие из всех, какие только можно себе представить, но, сказал Ферсен, король, который очень умен, слушает их и оценивает их болтовню по достоинству. Тогда Госсан спровоцировал Ферсена, сказав, что короля Густава могло заставить слушать поступившее из Англии одно заманчивое предложение. Секунду помолчав, Ферсен ответил, что сомневается в этом; он имел на эту тему серьезный разговор с королем и напомнил ему из истории обо всех случаях, когда Швеция несла ущерб от союзничества с Англией, и насколько разорительно будет английское влияние для шведского судоходства, промышленности и мануфактур. В интересах всех морских наций — присоединяться к Франции, лишь она может уравновесить владычество Англии на морях. «Хочу отдать королю справедливость — он воспринял основательность моих суждений», — заключил Ферсен. Он скорее всего знал, что Госсан был во власти очарования короля Густава, но последовательное дружелюбие Ферсена по отношению к Франции делает все же вероятным, что он был более искренен с Госсаном, чем с Разумовским. Вероятно, Ферсен понял, что Разумовский проинформирован о происходящем в Карльскруне и Свеаборге и нет смысла опровергать сведения о вооружениях, а лучше преуменьшить опасность войны, назвав короля неспособным вести войну и невменяемым.

Несмотря на общение с Ферсеном, Госсан был в тот момент необычно плохо информирован наверняка вследствие недоверия короля Густава к французской внешней политике в целом. Госсан имел беседу с Армфельтом, которого считал будущим преемником Уксеншерны на посту президента канцелярии, и был угощен безмятежными известиями о предстоящих путешествиях: Армфельт должен был ехать в Норвегию, датского кронпринца ожидали в Стокгольме. Король одно время избегал Госсана, но 11 апреля последний смог сообщить, что Густав разговаривал с ним на бале-маскараде, подтвердил сведения Армфельта об ожидавшемся визите датского кронпринца, влиявшем на планы поездок самого короля. Только Густав хотел, по его словам, пуститься в путь в мае или июне, чтобы быть в Дроттнингхольме в июле и августе. Эти вводящие в заблуждение сведения не оправдались; вместо этого Госсан в пространной депеше от 18 апреля сообщал о еще одном вечернем разговоре, которым король его почтил. Беседа сводилась к тому, что вооружаемая в Карльскруне эскадра по числу линейных кораблей точно равняется ожидаемой русской эскадре, которая должна пройти у берегов Швеции и Дании, но русские суда вроде бы старые и хуже. Заговорили о том, что Густав назвал «union moscovite»[44] Франции; Госсан в соответствии с полученными им инструкциями заверил, что Франция ищет взаимопонимания с Россией в том, что не противоречит интересам Швеции, на что Густав ответил, что это наверняка приведет к краху турок и что он только что получил книгу, в которой утверждается, будто Франция заинтересована в изгнании турок из их европейских владений. Некая особа из «малого общества» сказала Корралю, что шведская эскадра попытается спровоцировать русскую на сражение, и, вероятно, предполагалось, что это будет передано Разумовскому. Обер-штатгальтер Карл Спарре, размышляя о вооружениях, сказал, что если король уверен не только в Дании, но и в Пруссии, то он, Спарре, может понять приготовления к войне: в этом случае замысел может состоять в том, что Пруссия получит Лифляндию, которую Швеция ей уступит, а Россия будет изгнана с берегов Балтики. Госсану это казалось невозможным, но горькая правда состояла в том, что Густав мог оказаться в зависимости от какой-то державы с лучшим финансовым положением, чем у него — подразумевалась Англия, — если ввяжется в авантюры.