В духовном сословии законопроект был одобрен после коротких и не особенно заинтересованных дебатов. Лишь сословие горожан, которых этот вопрос касался меньше всего, провело действительно оживленные и деловые дебаты, завершившиеся явным большинством в пользу законопроекта. Однако отказа двух сословий было достаточно, чтобы провалить вопрос, — согласно порядку, о котором сословия и король договорились в начале риксдага. Оппозиция показала свою силу.
Лишь по инерции был провален и законопроект об учреждении государственных складов зерна, так как подозревали, что главная цель этого предложения — прежде всего облегчить подготовку к войне. Ферсен вроде бы намеревался пойти в этом вопросе навстречу королю, но оппозиция землевладельцев была дружной.
За этими принципиальными вопросами, в которых оппозиция нацеливалась на военную политику Густава, стояли интересные в социальном отношении вопросы, которые больше затрагивали различные экономические и профессиональные интересы сословий. Финское дворянство принесло многочисленные жалобы на результаты генерального размежевания земель, которое уменьшило земельные участки владельцев из-за того, что сельские общины делились между хемманами. Согласно этим жалобам, землемерное ведомство получило слишком большие полномочия. И дворяне, и крестьяне возражали против дробления хемманов, которое приведет к трудностям в планировании семейной экономики и даже ухудшит отношения между родителями и детьми. Для крестьян винная регалия была злом, вызывавшим громогласные протесты. И крестьяне, и духовенство, и горожане жаловались на наличие «исключительных привилегий или монополий». Наконец, был ряд пожеланий у духовенства: упразднение спектаклей по воскресеньям, устранение числа кабаков и пьянства у больших дорог и церквей и, что действительно было важно, урегулирование назначений на должности пасторов, так чтобы их занимали действительно выдержавшие надлежащую проверку теологи.
Для Густава III это означало необходимость спасать то, что еще можно было спасти. Давно уже был выбран важный вопрос, при помощи которого можно было уступкой достичь примирения: винная регалия, которая отменялась, но взамен на ограниченный срок вводился чрезвычайный налог. Одобрялось также урегулирование вопроса о назначениях пасторов. Театр по воскресеньям должен был остаться только в четырех крупных городах — Стокгольме, Гётеборге, Норчёпинге и Або, но представления должны будут начинаться не ранее 6 часов вечера; то был пристойный компромисс со стороны помешанного на театре Густава III. Спорные вопросы, оставшиеся от риксдага 1778 года, были заметены под ковер; это постановления о терпимости в отношении католиков и иудеев, положение о слугах и смягчение наказания для женщин-детоубийц. В некоторых случаях Густав не поддался на жалобы сословий: он не согласился упразднить предписание 1780 года об ответственности книгопечатников за преступления против постановления о свободе печати — то был слишком серьезный инструмент контроля за печатной агитацией, чтобы его отменять без действительно большой необходимости. В вопросе о монополиях ответ короля на жалобы вылился в благожелательно сформулированную неопределенность. Монополии могут быть вредными, писал он, но, учитывая профессии и свойства торговли, промыслов и особенности характеров людей, компании и монопольные учреждения должны существовать, чтобы нести ответственность за обучение, расходы и поощрение новых предприятий. Следовательно, такие учреждения так же необходимы поначалу, как бесполезны во время роста и успехов торговли и ремесел, а потому не следует издавать никакого общего постановления, но Его величество должен иметь возможность поступать в соответствии с обстоятельствами.
22 июня сессия риксдага была закрыта, и на следующий день король Густав попрощался в тронном зале с сословиями. Его прощальная речь сохранилась в собственноручном конспекте, в ней мало исправлений, но вовсе отсутствуют точки над ä и ö и кружки над å, что указывает на его волнение. Выражения несут на себе отпечаток оскорбленного доверия и разочарования. «Если опасения, по своей природе необоснованные, и повода к которым не давал вам тот, кто дал вам свободу (кто ныне собрал вас исключительно ради вашего спасения), если эти опасения, эти блуждающие огоньки возникли и стали угрозой единству, которое я на протяжении четырнадцати лет старался сохранить ценой столь больших усилий и, пренебрегая всеми своими огорчениями, то я смотрел на них как на облака, которые возникают после долгого затишья, но которые могут быть развеяны лишь непоколебимым терпением». Густав воззвал к памяти героя, опознаваемого в шедшей в том году опере «Густав Эрикссон, освободитель отечества», который не был понят, но, наконец, признан потомками, «хотя зависть, личные намерения, тщеславие, легкомыслие и болезненная жажда власти старались в его время потревожить его правление и измучить его скипетром, который он вырвал из руки тирана. Лишь к суду потомства могут взывать конунги…»
Это была опасная мысль, но, кажется, она помогла освободиться от некоторых ложных представлений. Густав навсегда излечился от идеализации умонастроений дворянства и от представлений об их приверженности королевской власти. В следующий раз он соберет сословия с готовым планом уничтожения силы и влияния первого сословия.
До риксдага и в его начальной стадии усердно велись интенсивные приготовления к устройству большого полевого лагеря в Бунарпсхед в Сконе. Был положен под сукно специальный проект, который наряду с военными последствиями мог, однако, иметь и значительные внешнеполитические, — после того как 15 февраля Толль доложил военной экспедиции, что не получается прорыть канал от Ро близ Хельсингборга до Крокенеббена в заливе Шельдервикен. Цель устройства канала состояла в том, чтобы благодаря ему избежать зундской пошлины в Хельсингёре и тем самым лишить датскую корону значительных доходов. Король Густав «с неудовольствием» констатировал, что осуществить этот полезный проект невозможно. 1 марта Толль и Эренсвэрд представили подробный план снаряжения флота, где были приняты во внимание как легкая эскадра, расположенная в Гётеборге, так и готовность флота к десантным операциям. 15 марта Эренсвэрд сообщил о флотских работах, в том числе о том, что к весне флот будет усилен тремя линейными кораблями и тремя фрегатами. Просто поразительно, что вооруженные силы Швеции готовились вот-вот приступить к боевым действиям, между тем как не видно было никакой военной угрозы и не обсуждался никакой новый план нападения.
Из-за сессии риксдага устройство лагеря в Бунарпсхед было отложено до 17 июня, а потом и на более отдаленный срок. Развитие событий на рискдаге приглушило все военные настроения. Внешнеполитические конъюнктуры тоже не подталкивали к военным авантюрам. Вместо этого в военных мероприятиях по обе стороны Зунда начали просвечивать идиллические черточки.
Самый старший из братьев Спренгтпортенов, Юхан Вильхельм, снова пребывал теперь шведским посланником в Копенгагене в ранге посла и был этим очень доволен. Однако, докладывал он, летом Копенгаген убийственно скучен, так как светское общество выехало в сельскую местность, в замки и имения. Этой скуке способствовал юный кронпринц Фредрик, который ежедневно и с фанатическим рвением муштровал за городом гарнизон. Можно понять, что известия о ярких признаках гениальности, проявленных восьмилетним шведским кронпринцем Густавом Адольфом на испытании перед сословиями, не остались незамеченными в Копенгагене; сам Андреас Петер Бернсторфф поздравил Швецию со «столь редким сокровищем». Сравнение способностей кронпринцев обеих стран было, казалось, в пользу Швеции.
В конце июня кронпринц Фредрик завершил муштру на Зеландии полков, замученных таким его усердием, и испытывал соответствующее любопытство по поводу учений шведской армии в Сконе. 29 июня Спренгтпортен переслал просьбу Бернсторффа о том, чтобы Фредрик посетил короля Густава в сконском лагере. Тогда Густав взял инициативу в свои руки, заявив, что с удовольствием встретится в Сконе с датским кронпринцем. Визит состоялся, был приглашен также русский министр в Копенгагене Разумовский. Эти посещения, а также ответный визит, нанесенный Густавом III в Мариенлюст, казались чрезвычайно удачными — если Густав и владел каким-то искусством, так это искусством очаровывать царственных персон, особенно же в сочетании с показом силы своей армии.