Хейденстам вел игру, насколько это возможно, если не располагаешь крупными денежными суммами на взятки министрам и пашам. Баланс между активной и пассивной внешней политикой был балансом между различными эффенди, где великий визирь султана был первейшим поборником осторожности и взаимопонимания с Россией, но его авторитет становился все более шатким. Положение непрерывно осложнялось, с одной стороны, восстаниями против султана в Албании и верхнем Египте, с другой — враждебными России волнениями среди кавказских народов. Французский посол Шуазель доставлял много хлопот Хейденстаму и интересам Швеции, поскольку последовательно делал ставку на мир и разрядку напряженности в отношениях между Россией и Турцией. Кроме того, во французских устремлениях промелькнул новый штрих: интерес к Египту, который спустя десятилетие при Наполеоне приведет к международной политической авантюре и который пока означал, что Франция с неудовольствием взирает на успехи мятежных беев в верхнем Египте. Шуазель рассыпал вокруг себя золото и был, по Хейденстаму, слабым и глупым. Группа французских офицеров работала инструкторами в турецкой армии, обучая ее тактике и дисциплине, согласно традиционным интересам Франции и в обстановке взаимопонимания с Хейденстамом. Работали, кажется, успешно, и со временем это могло помочь Турции стать несравненной военной державой. Шуазель противодействовал им, и ему удалось добиться, чтобы двоих самых энергичных из них отправили домой, во Францию. В мае казалось, что его позиция приведет к отзыву Хейденстама, а в июне — что домой будет отозван Шуазель. Создавалось впечатление, что Версаль проводит одну линию, Шуазель — ее крайний вариант, а французская армия — прямо противоположную. Ситуация была запутанной.

А определять развитие событий стало демонстративное русское высокомерие, которое круто изменило настроения среди советчиков султана, и они стали сопротивляться и проявлять агрессивность. Уже само уведомление о путешествии Екатерины II на юг в сочетании с сообщением, что Потемкин занимается всеми касающимися Крыма делами, вызвало у турок, согласно донесению Хейденстама от 10 февраля, раздражение. Они были, по его собственным словам, очень довольны его советами и предложениями, а также дружбой с Швецией и планировали отправить маршем 60 000 человек в Очаков и Бендеры и вооружить значительный флот для Черного моря. 23 февраля Хейденстам писал, что пришло русское предложение об отправке чрезвычайного турецкого посольства для поздравления императрицы при ее короновании в новоприобретенных черноморских областях. Турки выразили свою неприязнь к этому, а русские, несмотря на свой кажущийся легкомысленным поступок, не хотели войны, поскольку риск был слишком велик, в частности, из-за финансового состояния России. 10 марта Хейденстам сообщал, что еще 80 000 турецких войск находятся в пути к Силистре. Но и теперь, и в позднейших депешах описывается обеспокоенность турок тем, что австрийский император поддержит Россию, и в таком случае им придется отступить. Между тем турецкие представители уверяли, что император предпочитает, чтобы его соседом была Турция, а не Россия, и поощряет Екатерину II, стараясь лишь помешать ее сближению с Пруссией. Но все же в начале мая турки были обеспокоены приездом императора к Екатерине, несмотря на общее мнение, что император и императрица заинтересованы в демонстрации взаимопонимания, которого, собственно, никогда не было. Шведские донесения из Константинополя за весну и июнь-июль вообще несут на себе отпечаток неуверенности в вопросе о развитии отношений между Турцией и Россией. Судя по всему, многого не удалось узнать, хотя и располагали сведениями о значительных русских армейских силах на Украине и в Крыму и о попытках создать на Черном море флот, который, однако, не мог представлять какой-либо угрозы турецкому.

Следовательно, в Стокгольме не располагали сколько-нибудь ясными известиями относительно складывавшейся ситуации, а из-за отдаленности Константинополя эта нехватка сведений имела место еще и в сентябре. Однако в Швеции прослышали о прорусской позиции Шуазеля, и это должно было явиться поводом для зондажа у представителя Франции с целью получить дополнительные сведения.

9 августа Хейденстам смог донести о турецком ультиматуме русскому министру в Константинополе с требованиями к России отказаться от своих претензий к крымскому хану и притязаний на область Тифлиса. Русский министр держался насколько возможно миролюбиво и получил поддержку в своих мирных устремлениях со стороны представителей Австрии и Франции, но турецкие требования, предъявленные после триумфального въезда Екатерины в спорные области, делали ситуацию безнадежной, хотя великий визирь из чувства самосохранения высказывался за мир. 16 августа Хейденстам отправил известие о том, что турки объявили войну — еще не было известно, почему, но предполагались враждебные акты на границе или на Черном море. Это донесение достигло Стокгольма 25 сентября.

25 августа Хейденстам писал, что теперь уже не сомневаются в том, что неожиданное объявление войны было вызвано враждебными действиями на фронтах, и нападавшей стороной, вероятно, были турки. Всем было любопытно, что станет делать император, а прусский министр обнаруживал такое удовлетворение, что появились слухи о тайном договоре между Пруссией и Портой. Недостаточная выучка и дисциплинированность турецкой армии внушали озабоченность, хотя Турция имела сколько угодно людей и оружия.

В конце депеши содержится важное наблюдение: «Последнее путешествие императрицы в Херсон и Крым показало, как надо себе представлять это государство. Присутствовавшие там люди заверяли меня, что на протяжении всего своего путешествия императрица была окружена лишь всевозможными иллюзиями: был сотворен театр из всей страны, по которой она ехала, и государыня не видела ничего помимо того, что ей хотели показать. Поля вдоль большой дороги обрабатывались крестьянами, которых князь Потемкин доставил туда отовсюду. Везде высадили деревья, которых на следующий день после ее отъезда уже не было. Весь Крым был согнан в Севастополь и на дороги, которые к нему ведут; разрушенные деревни были отремонтированы и в полях возведены дома. Вообще говоря, это обеспечило полное представление о предприимчивости людей и значительной населенности вконец разоренной страны».

Сделав это первое описание потемкинских декораций, Хейденстам попросил инструкций, как ему теперь вести себя с Оттоманской Портой, которая, как все на это указывало, будет стремиться к тому, чтобы союзный трактат с Швецией вступил в силу. Пока же он намеревался говорить туркам, что доложит в Стокгольм об этом деле.

Это донесение достигло Стокгольма 2 октября.

2-м октября датирована та инструкция для посла в Копенгагене Спренгтпортена, которая обозначает смену внешнеполитических планов Густава III. «Внутреннее положение России кажется отнюдь не столь превосходным, как его рисовали», написано в инструкции. «Из более поздних известий следует, что сама императрица введена в заблуждение мерами, принятыми в местностях, которые она проезжала во время своего последнего путешествия, призванными представить народ счастливым, а военную мощь, равно как и гражданское управление, находящимися в наилучшем порядке; в результате оказались сильно преувеличенными все известия из России во время путешествия императрицы и сразу после ее возвращения. Ныне, кажется, вышла наружу правда, заключающаяся в том, что в действительности состояние этого государства таково, что неудачи в начавшейся теперь войне могут повлечь за собой самые значительные последствия для правительства в стране, в которой недовольство имеет всеобщие масштабы, хотя и остается скрытым из страха строгих наказаний». Не следует презирать и безрассудно раздражать Россию, но надо покончить с опасениями, которые до сих пор связывали руки Дании. Датский кабинет должен вернуть себе достаточно самостоятельности для установления системы, которая согласовалась бы с его действительным интересом и достоинством. Швеция и Дания должны найти друг друга в доверительности, с тем чтобы Россия не считалась всей Европой на вечные времена единственной державой на Севере, имеющей значение.