22 ноября военная экспедиция отметила, что его королевское величество в следующем году намерен стянуть больше войск к Бунарпсхед в Сконе и что Толль получил широкие полномочия по сбору нужных для этого магазинов и по объявлению цен, по которым держатели рустхоллов могут продать поставляемый в магазины провиант. Ландсхёвдингам надлежало оказывать Толлю всяческое содействие и помощь, какие только могут ему потребоваться. Через два дня Густав писал Толлю из Дроттнингхольма, просил его заботиться о здоровье и приехать к нему. Смерть Кройтца оставила Густава без министра и некому было помочь ему в работе комиссии. Предполагалось возникновение волнений на Востоке, и оба императорских двора были, казалось, заняты своими проектами. Это побуждало к внимательности и подготовке на протяжении зимы, чтобы к весне воспользоваться тем, что должен был разузнать Густав.

Что это было такое, осталось тайной короля и Толля. Есть надежные основания предположить, что это имело отношение к подготовке к войне, так как 27 декабря Густав писал, что он согласен с Толлем по поводу его проекта необходимых приготовлений и что надо определить такие магазины, которые потребуются для проведения быстрых операций, если обстоятельства в Европе будут для них благоприятны. Лильенкрантс возражал против этого, и следовало найти другие пути, в обход его действий.

Толль явно находился в большой милости и был более необходимым, чем когда-либо.

19 января 1786 года состоялось самое первое представление оперы «Густав Васа». Она долго пролежала готовой как литературно-драматическое произведение; это было превосходно осуществленное Чельгреном в основном к концу 1782 года лирическое переложение прозаических набросков плодотворно работавшего в драматургическом жанре короля. Промедление с представлением этого произведения общественности имело несколько причин: разногласия между Чельгреном и композитором Науманном, а также неоднократное вмешательство примадонны фру Мюллер. Но ясно как день, что венценосный инициатор этого дела обладал большими амбициями, связанными с тем, что именно это произведение станет шведской национальной оперой, и выжидал подходящего момента. Осенью 1785 года он принял живое участие в приготовлениях и репетициях. Выдающийся живописец-декоратор Депре блестяще оформил сцену, а исполнительская труппа была столь звездной, какая только могла быть в стокгольмской опере того времени. И результатом стал бурный успех. «Густав Васа» шел при аншлаге и стал предметом обсуждения в столице.

Политический успех оперы не мог быть не преднамеренным. Роль деспота Кристиана изначально была задумана как объект ненависти, и восторг публики с готовностью нашел свое выражение в ненависти к датчанам. Ёрвелль в одном письме рассказывает, как датчане получают «чудовищный удар» и как на первых представлениях публика из народа в партере во время батальных сцен кричала «бей, бей, бей!». Среди статистов, игравших солдат и набранных из гвардии, было настолько непопулярным изображать датчан, что назначенные на такие роли пытались поменяться с товарищами со шведской стороны, выставляя им выпивку.

Было ли это военной пропагандой замедленного действия? Даже если направленность «Густава Васа» была подчинена художественному честолюбию, когда опера ставилась, невозможно предположить, что венценосный специалист по внешней политике простодушно не осознавал эффекта популярности в начале 1786 года. «Густава Васа» надо причислить к одному из аспектов подготовки к возможным быстрым изменениям на внешнеполитической сцене. Густав III не мог не понимать того, что настроения в народе не были для него столь же благоприятны, как прежде, и что ему трудно овладеть формирующим общественное мнение слоем населения. В 1785 году он носился с мыслью, что каким-нибудь образом спровоцирует внутренний конфликт в Дании, который сделает возможным вторжение в нее, не давая повода быть названным агрессором. Предпосылкой служило то, что России что-нибудь да не даст вмешаться в конфликт — отсюда внимательное отношение к восточной политике императорских дворов. Другой предпосылкой было то, что народное мнение поддержит его в конфликте с внешними врагами, особенно с Данией.

Весной 1786 года Густав предпринял два сенсационных мероприятия; они готовились параллельно. Он учредил Шведскую академию и реорганизовал Академию литературы, истории, языка, чтобы оставить литературную сферу свободной для новой академии. И он созвал риксдаг.

Учреждение и деятельность Шведской академии являются темой отдельного исследования и потому не будут здесь обсуждаться, разве только в связи с политическим самоутверждением Густава III. Между тем ясно, что его литературные амбиции должны были укрепиться успехом «Густава Васа», даже при том, что он оставил поэтическую славу Чельгрену и сам — скорее всего, при помощи текста Чельгрена — сыграл роль потомка и наследника Густава Васа. Когда Густав в своей большой речи при учреждении Шведской академии постоянно возвращался к теме исторической памяти и величия предков, это, как установил Свен Дельбланк, означало, что в центре задач новой академии стояло написание исторических биографий. Между тем с политической точки зрения самым интересным являлся подбор членов академии, которых Густав сам назначил в ее первоначальный состав. Те, кто представлял мужей государства, были отнюдь не надежными сторонниками короля и не поддакивающими ему — Андерс Юхан фон Хёпкен, Карл Фредрик Шеффер, Аксель фон Ферсен-старший и президент Каммар-коллегии Маттиас фон Херманссон были ведущими членами партии шляп эры свобод и в высшей степени самостоятельными людьми. Трое первых из названных прежде ясно выражали свое критическое отношение к правлению Густава в 1780-е годы, а фон Херманссон примкнет к оппозиции на риксдаге 1789 года. Противовесом в некоторой мере являлся Юхан Габриэль Уксеншерна, но он был прежде всего поэтом и потомком Акселя Уксеншерны, а не государственным деятелем с собственным лицом. Из любимцев короля среди академиков был только Элис Шрёдерхейм, но он как государственный секретарь пребывал высоко в чиновничьем мире и, кроме того, бесспорно был человеком культуры. Как на его заслугу Густав ссылался прежде всего на написанную им биографию генерала Ливена. Но среди членов академии не оказалось философа и адмирала Эренсвэрда, как и Толля, самого главного на весну 1786 года советчика. Армфельт, помощник Густава, прежде всего в драматургической деятельности, стал членом академии лишь в числе избранных позднее. Адлербет же, который с годами все более критически относился к королю Густаву и отдалялся от него, был настолько важен, что получил кресло №9. Мотив Густава Васа обеспечивался историком и епископом Улуфом Цельсиусом в кресле №3 и Чельгреном в кресле №4 — это был тот самый Чельгрен, свободолюбивый пафос которого вскоре обретет якобинский оттенок. Поэт Юлленборг представлял также героическую поэзию, а красноречивый епископ Юхан Вингорд и начитанный чиновник и эстет Нильс фон Русенстейн, первый постоянный секретарь академии, были избраны как лояльные люди культуры. Наконец, Аддерс аф Бутин был историографом, но прежде всего уважаем Густавом III как эксперт по финансам.

Леопольд был доизбран лишь позднее. Бельман и Лиднер не были достаточно чистоплотны, чтобы о них когда-либо зашла речь в связи с избранием в академию. Турильд как критик общественных явлений с плохой репутацией был совершенно неприемлем.

Это пестрое собрание людей, которых Густав назначил членами академии, имело общий знаменатель: их суждения обладали весом, и можно было ожидать, что с ними будут считаться. Другими словами, эти люди могли быть ценны как объединение для формирования общественного мнения на случай, если учредитель академии пойдет по следам великих Густавов и станет совершать военные подвиги, которые надо будет воспевать. Хёпкен, Шеффер, Ферсен и Херманссон могли быть докучными критиками в вопросах внутренней политики, но их надежность в делах внешнеполитических была несомненной. Шведская академия, в противоположность прочим академиям, вовсе не была «королевской» — она свободно могла высказывать собственные взгляды, как бы внимательно король Густав ни наблюдал за ее деятельностью и как бы ни пользовался своим правом присутствовать в академии. Он тоже уважал ее самостоятельность. Избрание в 1787 году поэта Нильса Лоренса Шёберга на последнее свободное кресло, №18, противоречило явно выраженному желанию Густава, но он послушно утвердил выбор. И тихо сносил иронические комментарии, когда в академии зачитывалось его анонимно переданное туда конкурсное сочинение — похвальное слово Леннарту Торстенссону, Чтобы все же пережить триумф, так как сочинение было удостоено премии, причем имя автора осталось нераскрытым.