Раньше люди верили слову, голосу, жесту врача, а теперь сплошь и рядом занимаются самолечением, самодиагностикой и жонглируют медицинскими терминами. К врачу приходят не узнать, а сообщить: «У меня повышенное давление», «у меня нулевая кислотность», «я чувствую, что у меня повышается протромбин». Популяризаторская медицинская пропаганда действует как бумеранг — люди сами себе назначают викалин, падутин, пенициллин…

Борис Васильевич вспомнил, как одна знакомая, показывая ему свои фотографии, искренне удивлялась: «Я четыре года посещала балетный класс, была лучшей гимнасткой в школе, могла плавать по три-четыре часа, а теперь боюсь заплыть на десять метров от берега. Каждый год езжу в Кисловодск, задыхаюсь и останавливаюсь после пяти шагов». А попробуй скажи ей, что надо меньше есть и больше двигаться! Иные тучники, полагая, что обманывают санаторных врачей, а не себя, в «разгрузочный день» наедаются в ресторане бифштексов. А скажи им, что укорачивают свою же жизнь, не поверят!

Содовые ванны, скипидарные ванны, новейшие средства от старения и увядания организма… Смешные и наивные люди! Они забывают, что ноги даны человеку для ходьбы, для бега, а руки — для физической работы, а не только для того, чтобы держать вилку, циркуль или авторучку. Забывают и о пользе тишины.

Блекнут краски, медленно, но верно угасает огонь — уходит молодость, а с ней и желания. У одних раньше, у других позже. Остывает страсть, замедляет свой бесконечный бег кровь. Появляются осторожность, спокойствие, рассудочность. Уже не хочется разбежаться и перепрыгнуть через канаву, свистнуть на стадионе, громко расхохотаться. Вырабатывается степенность движений. Затормозить этот процесс можно, но остановить — нет. Таков закон жизни.

Цари, короли, шахи и вельможи всех веков готовы были озолотить мудрецов, которые найдут секрет бессмертия. Эликсир графа Сент-Жермена. Корень женьшеня. Секреты молодости Броун-Секара, Штейнаха, Воронова… Простокваша и кефир. Иглоукалывание. Учение йогов. А пока… пока каждый второй старше пятидесяти лет умирает от сердечно-сосудистых заболеваний!

Антибиотики — новая эра. Антибиотиками лечат всех. Как-то на лекции Архипов спросил, кто из студентов получал антибиотики. Поднялись сотни рук. Поколение нафаршировывается антибиотиками с малых лет. А от раковой болезни — враг номер два — умирает ежегодно три миллиона людей на земном шаре. И почти незаметно, исподволь, из-за угла, появился новый жестокий враг — инфаркт, стенокардия, склероз сосудов. Война с ее потрясениями, страхом, тревогами отравила сотни тысяч людей. Все чаще и чаще человек задумывается — а много ли мне осталось? Быть или не быть? И если быть, то сколько? Появляются опасные, растлевающие мысли: хоть день, да мой, все равно превращусь в атомную пыль, в след на песке.

А ведь многое можно для себя сделать. Можно меньше волноваться, терпимее относиться к неприятностям, не ссориться по пустякам, не курить, не обжираться, не пить… Продлить жизнь — это прежде всего не сокращать ее. И не ждать чудес от медицины, потому что чудес пока не бывает.

Борис Васильевич много размышлял обо всем этом, а сам при этом терпеть не мог утренней гимнастики и хотя занимался ею, но ворчал: «Мне бы топор, лопату, пилу, а не болтаться на коврике и плясать на полу».

Он обладал способностью удивительно быстро находить контакт с больными и считал, что если Кулагин «берет» их импозантностью, то он, Архипов, вероятнее всего, простоватостью. Простоватостью облика и манер, то есть тем, что было самой его природой.

— Ну что, душа в пятки ушла? — спрашивал он у женщины, судорожно комкающей пальцами носовой платок.

Та молча кивала.

— Правильно! А как же иначе? Не в ресторан пришла. Но больно не будет. Верь мне.

— Боишься? — спрашивал он другого больного. — Обязательно надо бояться! Небось не каждый день оперируешься. Кого же и бояться, если не нас? Да не смотри ты так на меня, я не икона. Порядочек будет, попомнишь мои слова.

— Что, тесно в палате? А у нас не гостиница! Палат-люкс нет! И ковров нет! И картин. И фруктов не будет.

— Не нравится каша? А вам как раз кашу вообще не нужно есть. Экий живот отрастили! С завтрашнего дня назначаю овощную диету. Все!..

— Раздумываешь? Ну-ну, подумай. Только не долго! Без операции помрешь. Семьдесят лет? Самый раз! Прекрасно прооперируем, отец, не подведем…

— Курить, батенька, надо бросить раз и навсегда, иначе ногу придется отрезать. Соображаешь? Уговаривать больше не буду. Некогда!

— Запомните, пожалуйста! Как только вы вошли в клинику, вы для меня такой же человек, как и все другие в этой палате. Кто бы вы ни были: шахтер, академик, министр, служащий… Ни льгот, ни поблажек не будет. Если вас это не устраивает, прошу меня извинить! Есть вопросы? Нет? Тем лучше! Здесь у нас, как нигде: каждому по потребностям. Вот так-то!

А недавно Архипов получил жестокий удар от одной женщины и с тех пор «тыкал» больных с осторожностью. Обнаружив у пожилой больной опухоль, он обеспокоился до крайности.

— Ты, матушка, откуда? Из деревни, что ли? Почему так запустила болезнь?

— А ты-то сам откуда взялся? — невозмутимо сказала старуха.

— Я? — удивленно переспросил Борис Васильевич, опешив от такого обращения, да еще в присутствии других больных.

— Да! Ты!

— Я? Я-то городской!

— То-то и видно, батюшка…

— Что видно?

— Всем подряд тычешь или по выбору?

— Ах, вот вы о чем! — сказал Борис Васильевич, откровенно смутившись. — Неужели обиделись? Я же, так сказать, в простоте душевной.

— Я тоже.

— Ну, извините… э… — Он заглянул в историю болезни. — Надежда Васильевна? Будем знакомы! Борис Васильевич!

Об этом случае Архипов не раз с восхищением рассказывал знакомым. Молодец женщина! Правильно поставила его на место!

Но к пятидесяти годам человек начинает думать не только о своем здоровье. Возникает потребность как-то осмыслить, сконцентрировать обретенный за жизнь опыт. Возникла такая потребность и у Архипова.

Он не скрывал от жены, что пишет свои заметки, включая туда и наблюдения, и статистический, чем-то заинтересовавший его материал, и выводы, проверенные собственным опытом. Иногда он думал, что этот материал когда-нибудь с пользой прочтет какой-нибудь молодой хирург. Такой случай уже был. Один его ученик работал долгое время на Севере. Встретились, много говорили. Вот ему в работе над кандидатской архиповские записи кое в чем помогли.

Листая тетради, Борис Васильевич столкнулся с любопытными вещами, которые успел забыть. Вот, например, эскимосы питаются главным образом жирной пищей, а атеросклероз у них почти не встречается. Монголы едят много жиров, а инфаркт у них — редкость. Пастухи Восточной Сахары пьют много молока верблюдиц, а сосудистых патологий не наживают. У женщин коронарный атеросклероз встречается в три раза реже, чем у мужчин. Почему?

Много записей, понятное дело, было по хирургии сердца. Вел их Борис Васильевич с той незабываемой первой его фронтовой операции на сердце Капралова. (Даже фамилию на всю жизнь запомнил!)

Уже можно и должно раздумывать над тем, как заменять клапаны сердца, как заменять искусственными протезами старые, изношенные сосуды. Уже пересаживаем здоровые сердца, почки, печень от случайно погибших, а ведь каких-нибудь тридцать лет назад операции на сердце и сосудах казались фантастикой.

Во время войны от ранения в сердце погибал каждый второй. Но и в мирное время люди продолжают гибнуть от пороков сердца и инфарктов. И ведь никогда точно не знаешь, принесет ли операция облегчение или ухудшит состояние. Хирургу приходится дерзать, действовать в общем-то на свой страх и риск.

Борис Васильевич достал из тетради помятый листок, который недавно сунул ему Горохов. По сути — план операции. Ну что ж! Не раз и не два он возвращался к этому листку и был согласен с решением Горохова. Архипов и сам бы так решил.

«Если бы вообще решил, — мысленно поправил он себя, и вдруг ему стало страшно. Неужели все-таки годы накладывают свою печать, лишают смелости, обостряют чувство страха?.. Но можно этот же вопрос поставить иначе: посоветовал бы он идти на эту операцию какому-то близкому человеку? Пошел бы на нее сам?