— Что? — подтолкнул Бен, вдруг чувствуя в желудке волнение.

— Всё хорошо, — ответила Эллисон, на её лице по-прежнему отражалось замешательство. — Я просто удивлена, вот и всё.

Именно то, что сказал Крейг.

— Я не понимаю, что такого удивительного, — настаивал Бен, начиная чувствовать, что пора обороняться. — Гетеросексуальные люди не единственные, кто способен на романтичные чувства.

— В этом и дело, — сказала Эллисон, стуча газетой. — Ты написал о парне и о девушке.

— Что?

Бен выхватил газету из её рук. Его ладони сжались, пока он читал последние строки:

«Она смотрит пристально в мои глаза, во взгляде отражаются мои,

пред нами возникает родственная душа, познавшая блаженство нищеты».

— Эта стерва его изменила, — прорычал он. — Это не я написал!

— А кто?

— Миссис Джонс, — объяснил он. — Моя версия была про геев, но она изменила на это.

Он отбросил от себя газету, не желая больше на неё смотреть.

— И она даже сначала не поговорила с тобой об этом?

— Нет! Я бы предпочёл, чтобы это вовсе не публиковалось, чем чтобы она так всё разрушила.

Он подумал о Тиме, источнике своего вдохновения. Он прочёл это? Подумает ли он, что Бен более скрытный, чем утверждал раньше? Или это заставит его думать о Кристе Норман и скучать по тому, что у них было вместе?

— Ты должен пойти и поговорить с ней, — сказала Эллисон. — Скажи ей, что она не может изменять то, что пишут другие люди. Это хуже, чем цензура! Она задолжала тебе извинение.

— В этом нет смысла! — пожаловался Бен. — Эта тупость уже опубликована.

Но Эллисон была права. Он не собирался стоять в стороне и молча терпеть это. После уроков он пойдёт к миссис Джонс и скажет ей, что именно думает по этому поводу.

После шестого урока Бен стоял перед дверью в класс журналистики, стараясь собраться с силами. Психовать или не психовать, вот в чём вопрос. Он постарается вести себя спокойно во время разборки, но не знал, сможет ли сохранить хладнокровие, и вообще стоит ли. Он открыл дверь. Комната была тёмной и пустой. После мгновения раздумий, он щёлкнул выключатель и ступил внутрь.

Конечно, журналистику преподавали не шесть раз в неделю, как другие предметы. Он никогда раньше об этом не думал, но теперь это стало очевидно. Он задавался вопросом, какие ещё уроки преподаёт миссис Джонс. Возможно, историю, судя по её собственным детским воспоминаниям столетней давности и изменению правды на свой вкус, как проделала с его стихотворением.

Бен подошёл к её столу и начал шуршать бумагами на нём. Он хотел вернуть оригинал своего стиха. Он хотел увидеть его. Она посмела зачеркнуть его слова красными чернилами и заменить их своими собственными? Прошло десять минут, но его поиски не принесли результатов. Ему просто придётся попросить вернуть его завтра, когда он снова её увидит.

Он вернулся в теперь уже пустой коридор и заметил другого ученика, проходящего мимо. Испытывая чувство вины, он начал пятиться обратно в класс, когда осознал, что это Тим.

— Эй! — прошептал он.

Тим увидел его и нервно огляделся.

Бен молча поманил его пальцем, отступая назад через дверной проём. Тим пошёл следом, взглядом ища в комнате кого-то ещё, пока заходил.

— Здесь больше никого нет, дурачок! — произнёс Бен, как только дверь закрылась.

— Что ты здесь делаешь? — рассмеялся Тим.

— Ты видел сегодня газету?

— Да, милый стишок. Но ты потерял меня на "любви нищего".

Бен вздохнул.

— Когда двое людей настолько бедны, что у них ничего нет, у них всё равно остаётся любовь. В этом их счастье.

— О, но никто из нас не беден, — подмигнул Тим.

— А ещё мы не парень и девушка!

В глазах Тима отразился понимающий взгляд.

— Хах, кто-то испортил твой стих?

— Да, моя училка-кретинка изменила его, — Бен раздражённо покачал головой. — Я пришёл сюда поругаться с ней, но здесь пусто.

— Почему бы тебе не оставить сообщение?

Тим огляделся вокруг и заметил вешалку, которая у миссис Джонс стояла рядом с дверью, и играя ударил её наотмашь. Вешалка громко приземлилась на пол с треском, который означал, что она больше не состоит из одного куска.

— Не надо! — поругал его Бен, прежде чем довольно улыбнуться.

— Ты должен попробовать, — предложил Тим. — От этого тебе станет легче.

— Она этого заслуживает, — признал Бен. Он огляделся вокруг в поисках вдохновения. Схватился за ближайшую парту и перевернул её. Учитывая, что поверхность парты была пустой, это не особо впечатляло.

— Брось, ты можешь сделать получше, чем это. Как насчёт её стола?

Бен подделал озорную улыбку Тима, в нём возросла злость на плохое обращение по отношению к нему. Молодой человек подошёл к столу миссис Джонс и одним сильным толчком отправил всё содержимое столешницы на пол.

— Да! — маниакально рассмеялся Тим, схватившись за ящики и потянув их на себя, разбрасывая документы. — Что дальше?

— Хочешь увидеть её каморку? — с внезапным воодушевлением спросил Бен.

— Конечно.

Тим прошёл следом за ним по странному закрученному коридору в маленькую тесную комнатку, охваченную красным светом.

— Что у тебя на уме? — спросил Тим, прижимаясь к Бену сзади и обдавая дыханием его шею.

Бен не ответил. Его отвлекли обнаруженные фотографии, приколотые для сушки. На некоторых из них были спортивные сцены или улыбающиеся лица из драматического кружка, но на большинстве отражались пары, которые обнимались и льнули друг к другу. Эти фотографии никогда бы не подверглись цензуре. Их разместили бы в газете, и никто не ставил бы их под вопрос и не настаивал бы на изменении. Отношения людей на этих фотографиях всегда будут принимать мгновенно, и они никогда не подумают, каково чувствовать, что такой простой жест, как держание за руки, может быть осмеян публикой.

Взгляд Бена переключился на маленький огнетушитель, прикреплённый к стене. Он скинул руки Тима и взял огнетушитель, пытаясь сорвать пломбу и выдернуть чеку, прежде чем нацелить раструб на фотографии.

— Я ненавижу эту чёртову школу, — выругался Бен, прежде чем белая пена взорвалась на фотографии, пропитывая висящие нити негатива и просачиваясь в чувствительные запчасти оборудования.

Вскоре стало сложно дышать, так что они сбежали по закрученному коридору и вернулись в главную комнату, где Бен начал разбрызгивать искусственный снег на всё, что видел.

— Дай мне попробовать, — сказал Тим.

Он обошёл комнату, брызгая на книжную полку до такой степени, пока с неё не начала капать пена. Челюсти Тима сжались. В его глазах была ярость, которую Бен считал пленительной. Из-за чего Тима мог испытывать такую злость? Из-за своих родителей? Из-за своей неспособности открыто быть тем, кем он являлся на самом деле? Он ненавидел то общество, в которое так идеально вписывался?

Огнетушитель начал шипеть. Истощив своё оружие, Тим бросил его в маркерную доску на дальней стене, оставляя противную вмятину в центре. Они тихо покинули комнату. Впервые они шли по школьным коридорам рядом друг с другом. Выйдя из здания, они бросились бежать, и от смеха у них болели бока, пока они пытались оставить между собой и школой как можно больше расстояния.

Они добрались до велосипедных дорожек и прошли по ним в святилище леса. Там они упали на ковёр из хвои, смеясь и хватая ртами воздух, пока не выдохлись.

— Эй, — серьёзно произнёс Бен, когда ему что-то пришло на ум. — Тебе понравилось?

— Что понравилось?

— Мой стих.

— Ну, я не знаю, — сдержанно ответил Тим. — Я не слышал правильный конец.

Бен повторил для него изменённые строки, краснея от смущения.

Тим усмехнулся, всё это время зная, для кого был написан стих.

— Подойди и посмотри мне в глаза, мой милый нищий, — сказал он, притягивая Бена ближе для поцелуя.