— Хорошая получилась вечеринка, — сказал я Биллу. — Спасибо.

— Он того стоит, — сказал Билл, бросая взгляд на Ноя.

— Если бы ты не любил его, то не лез бы вон из кожи, — отметил я.

— Он хороший ребёнок, — сказал он, ловко обходя мою точку зрения, которой я хотел дать ему знать, что понимаю, что в сердце он действительно желал моему ребёнку лучшего, несмотря на всю его высокопарность и религиозную чушь.

— Почему ты меня ненавидишь? — спросил я.

— Я не ненавижу тебя, Вилли, — сказал он, глядя на меня.

— Иногда так не кажется, Билли.

Он ничего не сказал.

Как раз когда я подумал, что отвечать брат не собирается, он прочистил горло.

— Меня это пугает, — тихо произнёс он. — Я не знаю, почему ты пошёл по этому пути. Я не понимаю этого, Вилли. Действительно не понимаю. Зачем тебе выбирать такое?

— Это не выбор, — отметил я.

— Выбор, — сказал он.

— Ты выбирал, чтобы тебе нравились девочки, когда рос?

— Это просто произошло.

— Так, может быть, со мной это тоже просто произошло, но произошло немного иначе?

— Это не просто произошло, — сказал он. — Ты выбрал это, Вилли.

— Но я не выбирал. Я просто решил быть честным.

— Тебя не влечёт к женщинам?

Я покачал головой.

Выражение его лица говорило, что это не может быть правдой.

— А тебя влечёт к мужчинам? — спросил я.

— Конечно, нет.

— Если это выбор, как ты говоришь, почему ты не можешь просто выбрать, чтобы тебя влекло к мужчинам, как меня?

— Не неси чушь.

— Ты несёшь чушь. Всё не так сложно. Большинству парней нравятся девушки, но некоторым из нас нравятся другие парни. Просто такова жизнь. Разве мы обязаны все быть одинаковыми?

— Нет.

— В чём проблема?

— Это мерзко, Вилли.

— Что мерзкого в том, что два человека любят друг друга?

— Не знаю, — признался он. — Просто это так.

— А я знаю, — немного настойчиво произнёс я. — Ты фанатик, Билли. Тебе не нравятся гомосексуальные люди. Это нормально. Но это твоя проблема, не моя. Я не могу ходить и притворяться, что мне нравятся девушки, потому что ты считаешь мерзким мою честность. Если бы ты хоть немного уважал меня, то не просил бы меня этого делать. Ты бы позволил мне быть тем, кто я есть, и переступил бы через себя.

— Я пытаюсь понять, — сказал он. — Тебе придётся дать мне время.

— Я по-прежнему твой младший брат. Всё тот же человек, которым был всегда.

— Мой маленький кусок дерьма, — сказал он, но не со злостью.

— А ты мой большой кусок дерьма, — с улыбкой добавил я.

Внезапно в воздух полетел первый залп фейерверков, и Ной загудел.

Глава 66

История любви

В воскресенье утром, после вечеринки, Ной прошёл на кухню, пока я сидел за столом в одних боксерах, с открытым ноутбуком, а мои пальцы летали по клавиатуре, потея от жары.

По «КУДЗУ» играла "И вот ты снова здесь" Долли Партон*.

* Долли Ребе́кка Па́ртон (англ. Dolly Rebecca Parton, род. 19 января 1946 года, Севьервилл, Теннесси, США) — американская кантри-певица и киноактриса, которая написала более шестисот песен и двадцать пять раз поднималась на верхнюю позицию кантри-чартов журнала «Биллборд». У себя на родине признана одной из самых успешных певиц в своём жанре, получив при этом титул «Королева кантри».

Ной подошёл ко мне, проверяя, опираясь рукой на мою спину и прижимаясь лицом к плечу. Затем он отстранился и повернулся ко мне, чтобы я мог его видеть.

Ты снова работаешь? — спросил он.

Я радостно кивнул.

О чём ты пишешь? — спросил он.

Я пишу о маленьком глухом мальчике, — сказал я.

Почему?

Потому что он удивительный, и я хочу, чтобы весь мир знал, какой он умный, и как сильно я его люблю.

Он улыбнулся.

Ты и о Джее тоже напишешь? — спросил он.

Да.

И о бабушке?

Да.

И о дяде Б.?

Да.

И о К.?

Конечно.

Думаю, тебе следует сделать К. вампиром. Ей бы это понравилось.

Понравилось бы, — согласился я.

Ной подошёл к холодильнику, чтобы взять «Поп-Тарт». Он положил один в тостер, нажал на кнопку и стал терпеливо ждать.

Я не спал с трёх утра. Проснулся с мыслью в голове, которая хотела, чтобы её написали, которая наставила на том, чтобы её написали, и прямо сейчас. Воспоминание, как я впервые увидел Джексона Ледбеттера в очереди, покупающим два ящика Dos Equis, сильно засело у меня в разуме. Это было началом моей истории, началом совершенно новой главы моей жизни, возможно, началом остатка моей жизни.

Или, по крайней мере, так будет в моём новом романе.

Таинственный мужчина покупает пиво для вечеринки по поводу новоселья. Вскользь звучит приглашение. Гей-радар зашкаливает. Что бы это могло значить? Он не знает, что я просто кассир? Это прекрасный принц, не на белом коне, а в медицинской униформе? У моего сына, наконец, появится второй родитель, полноценный дом? И я: я, наконец, найду настоящую любовь, спутника на старость, партнёра, мужа?

Это могло сработать.

Слова текли легко, и я написал больше трёх тысяч слов, когда на кухню зашёл Ной.

Но я раньше не писал таких книг. Я привык к условностям жанра ужасов. Что именно я писал? Роман? Драму? Кусочек жизни? Романтическую комедию? Найдётся ли аудитория для такой книги?

Глядя, как Ной садится, вгрызаясь в свой «Поп-Тарт», я понял, что все это не верно. Это была история любви отца и сына. Остальное было для дополнения. История любви между родителем и ребёнком была универсальной. Не имело значения, что я гей, что он глухой, что мы не вписываемся, что каждый из нас изгой в своём собственном смысле. Бог, судьба, вселенная, удача — нас бросили вместе в эту вещь, которую мы зовём жизнью по причинам, которые мы никогда не сможем понять. Как сказала бы миссис Хамфрис: «Господь найдёт способ». И Он нашёл.

Мы сегодня идем к дедушке? — спросил Ной.

Я кивнул.

Ненавижу туда ездить.

Мы всегда ездим туда по воскресеньям после твоего дня рождения.

Я знаю.

Мы можем и твоей маме отнести цветы, если хочешь.

Хорошо.

Глава 67

Снова прощания

Скамья в церкви Святого Франциска на утренней мессе была заполнена Кантреллами. Ной, я, мама, Билл, Шелли, дети, и сестра моего папы — тётя Мэри, её муж дядя Роуланд, их дочь Мэри Маргарет, двое её детей. Даже дед, который неловко выглядел в чистой рубашке и брюках. Джексон сидел рядом со мной, источая слабый аромат одеколона и хорошего воспитания.

Отец Гиндербах перед мессой подошёл поприветствовать Ноя, улыбаясь нам, счастливый, что мы пришли все вместе, даже если такое случалось раз в год. Мама сделала специальный заказ, чтобы мессу произнесли за упокоение души отца, что она делала каждый год, в воскресенье после вечеринки на день рождения Ноя.

После мессы мы поехали на кладбище и плелись вдоль могил, пока не дошли до угла на западной стороне, где традиционно укладывали на покой Кантреллов. Во главе одного участка земли стояло большое двойное надгробие. На камне были выгравированы папины дата рождения и дата смерти. Дата рождения мамы была на противоположной стороне, дата её смерти ещё ожидала своей очереди.

"Любящий муж и отец" было написано под папиной информацией.

Мама опустила на могилу венок, сложила руки на груди и молча помолилась.

— Ты мало говоришь о своём отце, — тихо сказал мне Джексон, пока мы стояли и смотрели.

В моей груди набух знакомый комок боли.

— Он был алкоголиком, — сказал я. — Жестоким человеком. Я ненавидел его характер и иногда думаю, что всё ещё ненавижу. Я стараюсь не ненавидеть. Он был моим отцом, но я не помню, чтобы он когда-нибудь говорил, что любит меня. Сейчас я помню только много воплей и криков и то, каким облегчением была его смерть.

Джексон обвил рукой мою талию, и мы стояли, неся своего рода дежурство.