сли, и многие другие, – сказал Бэлвини.

– Созовите мне присяжных из них – это все люди до-

брые и верные, только любят управляться по-свойски. Ты

проследи, чтобы мерзавцев казнили, а я тем временем

проведу в большом зале суд, и посмотрим, кто быстрей

управится, судьи или палач. Сладим по джедвудскому

обычаю*: наспех повесить, а потом судить на досуге.

– Стойте, милорд, – сказал Рэморни, – вы раскаетесь в

своей опрометчивости… Не позволите ли вы мне сказать

вам одно слово на ухо?

– Ни за что на свете! – сказал Дуглас. – Если есть тебе

что сказать, говори во всеуслышание.

– Так знайте же все, – сказал громко Рэморни, – что при

благородном графе имеются письма от герцога Олбени и от

меня самого, которые переправлялись ему через этого

труса и отступника Банкла – пусть посмеет отрицать!.

Письма, в которых графу дается совет на некоторое время

удалить герцога Ротсея от двора и запереть его здесь, в

замке Фолкленд.

– Да, но ни слова не говорится о том, – возразил со

злобной улыбкой Дуглас, – чтобы бросить принца в под-

земелье, заморить голодом… удушить!. Уведите негодяев,

Бэлвини, довольно им грязнить своим дыханием воздух в

божьем мире!

Узников поволокли к бойницам. Но когда пошли при-

готовления к казни, аптекарь выразил вдруг горячее же-

лание еще раз увидеть Кэтрин – как он уверял, «ради блага

своей души». В надежде, что закоренелый грешник в по-

следний час раскаялся, девушка согласилась вновь под-

няться к бойницам, не отступив перед зрелищем, столь

претившим ей. Она сразу увидела Бонтрона, пьяного до

бесчувствия, обезоруженного, без панциря, Рэморни, ко-

торый тщетно старался скрыть страх, пока вел разговор со

священником, вызванным к нему для напутствия по его

особой просьбе, и увидела Двайнинга таким, каким знала

его всегда: смиренным, подобострастным, сгорбленным. В

руке он держал серебряное перо, которым что-то строчил

на клочке пергамента.

– Кэтрин, – сказал он, – я хочу – хе-хе-хе! – сказать тебе

кое-что о сути моих религиозных верований.

– Если таково твое намерение, зачем терять время со

мною? Обратись к этому доброму монаху.

– Этот добрый монах, – сказал Двайнинг, – хе-хе!.

давно уже поклоняется тому божеству, которому я служил.

Поэтому я предпочитаю привести к своему алтарю нового

почитателя – в твоем лице, Кэтрин. Этот клочок пергамента

расскажет тебе, как проникнуть в мою часовню, где я так

часто, укрытый ото всех, отправлял богослужение на свой

лад. Те иконы, что ты там найдешь, я оставляю тебе в на-

следство – просто лишь потому, что тебя я ненавижу и

презираю меньше, чем всех других безмозглых людишек,

которых я был принужден доныне называть своими

ближними. А теперь уходи… или оставайся, и ты увидишь,

как умирает знахарь, – так же, как жил, или нет.

– Да не допустит того пречистая! – воскликнула Кэт-

рин.

– Постой, – сказал аптекарь, – я должен молвить еще

словечко, а этот доблестный лорд пусть послушает, если

хочет.

Лорд Бэлвини подошел, влекомый любопытством: не-

поколебимое бесстрашие человека, который никогда не

обнажал меча и не носил брони, тщедушного карлика,

представлялось ему чем-то колдовским.

– Видишь ты это орудьице? – сказал преступник, по-

казывая серебряное перо. – При его посредстве я могу уйти

даже из-под власти Черного Дугласа.

– Не давайте ему ни чернил, ни бумаги, – поспешно

сказал Бэлвини. – Он наведет чары.

– Не бойтесь, ваше благородие и любомудрие, хе-хе-хе!

– возразил Двайнинг с обычным своим смешком и отвин-

тил верхушку пера, в котором оказалось запрятано нечто

вроде крошечной губки, с горошину величиной. – Теперь

смотрите, – сказал узник и поднес ее к губам.

Действие было мгновенным. Он упал перед ними

мертвый, с застывшей на лице презрительной усмешкой.

Кэтрин вскрикнула и, спасаясь бегством от страшного

зрелища, кинулась сломя голову вниз по лестнице. Лорд

Бэлвини окаменел на мгновение, потом закричал:

– Он, может быть, навел чары! Повесить его на бойнице

живого или мертвого! Если его гнусная душа только ждет в

сторонке и еще воротится, она найдет тело со свернутой

шеей.

Приказ был исполнен. Затем повели на казнь Бонтрона

и Рэморни. Бонтрон, видно, так и умер, не успев понять,

что с ним происходит. Рэморни, бледный как смерть, но

полный все той же гордости, которая привела его к гибели,

потребовал, чтобы ему, как рыцарю, дали умереть не в

петле, а на плахе.

– Дуглас никогда не меняет своего приговора, – сказал

Бэлвини. – Но твои права будут уважены… Пришлите сюда

повара с резаком.

Челядинец быстро явился на зов.

– Ты что дрожишь, парень? – сказал ему Бэлвини. – А

ну, сшиби-ка своим резаком этому человеку золоченые

шпоры с пят! Теперь, Джон Рэморни, ты уже не рыцарь, а

подлый виллан. Кончай с ним, прохвост-маршал! Вздерни

его промеж двух его товарищей – и, если можно, выше их

обоих.

Четверть часа спустя Бэлвини сошел доложить Дугласу,

что преступники казнены.

– Значит, следствие продолжать ни к чему, – сказал

граф. – Что вы скажете, господа присяжные, виновны эти

люди в государственной измене или нет?

– Виновны, – объявили угодливые присяжные с по-

хвальным единодушием. – Нет нужды в добавочных ули-

ках.

– Протрубите сбор – и на коней! Мы едем одни с нашей

личной свитой. Да накажите людям, чтоб молчали обо

всем, что здесь произошло, пока не доложим королю, а это

можно будет сделать не раньше как в вербное воскресенье,

по окончании боя. Отберите, кому нас провожать, и объя-

вите каждому – тем, кто поедет с нами и кто останется

здесь, – что болтун умрет.

Через несколько минут Дуглас и латники, отобранные

его сопровождать, уже сидели в седлах. Послали гонцов к

его дочери, вдовствующей герцогине Ротсей, с приказом,

чтобы она направлялась в Перт, держась берегов Лохли-

вена, в обход Фолкленда, и с просьбой принять под свое

покровительство Кэтрин Гловер и потешницу – двух девиц,

о чьей безопасности печется ее отец.

Проезжая лесом, всадники оглянулись и увидели тела

повешенных – три черных пятна на стенах старого замка.

– Рука наказана, – сказал Дуглас, – но кто потянет к

ответу голову, которая заправляла сделанным?

– Вы хотите сказать – герцога Олбени? – спросил Бэл-

вини.

– Именно, родич… И если бы я прислушался к голосу

своего сердца, я обвинил бы его в деянии, совершенном, я

уверен, по его указке. Но доказательств нет – только

сильное подозрение, а между тем у Олбени много сто-

ронников в доме Стюартов, которым, и то сказать, не ос-

тавалось другого выбора: не идти же за полоумным коро-

лем или за беспутным Ротсеем. Давно ли заключил я свой

союз с Олбени, но попробуй я его порвать, и сразу вспых-

нет гражданская война, а это будет гибелью для несчастной

Шотландии в такое время, когда ей грозят вторжением

Перси, поднявшие голову после предательства Марча. Нет,

Бэлвини, наказать Олбени мы предоставим небу, и оно в

добрый час свершит свой суд над ним и его домом.

ГЛАВА ХХХIII

Наш час настал, мечей металл

Остер, но страха нет.

Кто в битве пал, а кто бежал,

Поведает рассвет. Сэр Эпуолд*

Напомним читателю, что Саймон Гловер и его краса-

вица дочь, второпях покидая свой дом, не успели оповес-

тить Генри Смита ни о своем отъезде, ни о грозной опас-