решительно:

– Отбиваясь, милорд, я найду в себе не меньше силы

для честной обороны, чем вы в себе – для бесчестного на-

падения. Не позорьте же и себя и меня, прибегая к силе в

этой борьбе. Вы можете избить и оглушить меня, можете

позвать на помощь других, чтобы меня одолеть, но иным

путем вы не достигнете цели.

– Каким скотом изобразила ты меня! – сказал принц. –

Коли я и применил бы силу, то лишь в самой малой мере.

Просто чтоб у женщины было извинение перед самой со-

бою, когда она уступит собственной слабости.

Взволнованный, он сел на своем ложе.

– Так приберегите вашу силу для тех женщин, – сказала

Кэтрин, – которые нуждаются в таком извинении. Я же

противлюсь со всей решимостью, как тот, кому дорога

честь и страшен позор. Увы, милорд, если б вы добились

чего хотели, вы только разорвали бы узы между мною и

жизнью… между самим собою и честью. Меня заманили

сюда как в западню, – уж не знаю, какими кознями. Но если

я выйду отсюда обесчещенная, я на всю Европу ославлю

того, кто разбил мое счастье. Я возьму посох паломника и

повсюду, где чтут законы рыцарства, где слышали слово

«Шотландия», прокричу, что потомок ста королей, сын

благочестивого Роберта Стюарта, наследник героического

Брюса показал себя человеком, чуждым чести и верности,

что он недостоин короны, которая ждет его, и шпор, ко-

торые он носит. Каждая дама в любой части Европы будет

считать ваше имя столь черным, что побоится испачкать им

свои уста, каждый благородный рыцарь станет считать вас

отъявленным негодяем, изменившим первому завету воина

– оберегать женщину, защищать слабого.

Ротсей глядел на нее, и на его лице отразились досада и

вместе с тем восхищение.

– Ты забываешь, девушка, с кем говоришь. Знай, от-

личие, которое я тебе предложил, с благодарностью при-

няли бы сотни высокородных дам, чей шлейф тебе не за-

зорно нести.

– Скажу еще раз, милорд, – возразила Кэтрин, – при-

берегите ваши милости для тех, кто их оценит, а еще лучше

вы сделаете, если отдадите время и силы другим, более

благородным устремлениям – защите родины, заботе о

счастье ваших подданных. Ах, милорд! С какой готовно-

стью ликующий народ назвал бы вас тогда своим вождем!

Как радостно сплотился бы он вокруг вас, если бы вы по-

желали стать во главе его для борьбы с угнетением слабого

могущественным, с насилием беззаконника, с порочностью

совратителя, с тиранией лицемера!

Жар ее слов не мог не подействовать на герцога Ротсея,

в ком было столь же легко пробудить добрые чувства, как

легко они в нем угасали.

– Прости, если я напугал тебя, девушка, – сказал он. –

Ты слишком умна и благородна, чтобы делать из тебя иг-

рушку минутной утехи, как я хотел в заблуждении. И все

равно, даже если бы твое рождение отвечало твоему вы-

сокому духу и преходящей красоте, – все равно я не могу

отдать тебе свое сердце, а только отдавая свое сердце,

можно домогаться благосклонности таких, как ты. Но мои

надежды растоптаны, Кэтрин! Ради политической игры от

меня отторгли единственную женщину, которую я любил в

жизни, и навязали мне в жены ту, которую я всегда нена-

видел бы, обладай она всей прелестью и нежностью, какие

одни лишь и могут сделать женщину приятной в моих

глазах. Я совсем еще молод, но мое здоровье увяло, мне

остается только срывать случайные цветы на коротком

пути к могиле… Взгляни на мой лихорадочный румянец,

проверь, если хочешь, какой у меня прерывистый пульс.

Пожалей меня и прости, если я, чьи права человека и на-

следника престола попраны и узурпированы, не всегда

достаточно считаюсь с правами других и порой, как се-

бялюбец, спешу потешить свою мимолетную прихоть.

– Ах, господин мой! – воскликнула Кэтрин с присущей

ей восторженностью. – Да, мне хочется назвать вас моим

дорогим господином… потому что правнук Брюса поис-

тине дорог каждому, кто зовет Шотландию своей матерью.

Не говорите, молю вас, не говорите так! Ваш славный

предок претерпел изгнание, преследование, ночь голода и

день неравной борьбы, чтобы освободить свою страну, –

проявите подобное же самоотречение, чтобы освободить

самого себя. Порвите со всяким, кто прокладывает себе

дорогу к возвышению, потакая вашим безрассудствам. Не

доверяйте этому черному Рэморни!. Я уверена, вы этого не

знали… не могли знать… Но негодяй, который склонял

дочь на путь позора, грозя ей жизнью старика отца, – такой

человек способен на все дурное… на любое предательство!

– Рэморни тебе этим угрожал? – спросил принц.

– Угрожал, господин мой, и он не посмеет это отрицать.

– Это мы ему припомним, – сказал герцог Ротсей. – Я

его разлюбил, но он тяжело пострадал из-за меня, и я

должен честно оплатить его услуги.

– Его услуги? Ах, милорд, если правду рассказывают

летописи, такие услуги привели Трою к гибели и отдали

Испанию во власть неверных!

– Тише, девочка! Прошу, не забывайся, – сказал принц,

вставая. – На этом наша беседа кончена.

– Одно только слово, мой государь, герцог Ротсей! –

сказала Кэтрин с воодушевлением, и ее красивое лицо за-

горелось, как лик ангела – провозвестника бедствий. – Не

знаю, что побуждает меня говорить так смело, но горит во

мне огонь и рвется наружу. Оставьте этот замок, не медля

ни часа! Здешний воздух вреден для вас. Прежде чем день

состарится на десять минут, отпустите Рэморни! Его бли-

зость опасна.

– Какие у тебя основания так говорить?

– Никаких особенных, – ответила Кэтрин, устыдившись

горячности своего порыва, – никаких как будто, кроме

страха за вашу жизнь.

– Пустому страху потомок Брюса не может придавать

значения… Эй, что такое? Кто там?

Рэморни вошел и низко поклонился сперва герцогу,

потом девушке, в которой он, может быть, уже видел воз-

можную фаворитку наследника, а потому счел уместным

отдать ей учтивейший поклон.

– Рэморни, – сказал принц, – есть в доме хоть одна по-

рядочная женщина, которая могла бы прислуживать юной

даме, пока мы получим возможность отправить ее, куда она

пожелает?

– Если вашему высочеству угодно услышать правду, –

ответил Рэморни, – ваш двор, боюсь я, в этом отношении

небогат, откровенно говоря, приличней бродячей певицы

тут у нас никого не найдется.

– Так пусть она и прислуживает этой молодой особе,

раз нет камеристки получше. А тебе, милая девушка, при-

дется набраться терпения на несколько часов.

Кэтрин удалилась.

– Как, милорд, вы так быстро расстаетесь с пертской

красавицей? Вот уж действительно – прихоть победителя!

– В этом случае не было ни победителя, ни побежден-

ной, – ответил резко принц. – Девушке я не люб, а сам я не

настолько люблю ее, чтобы терзаться из-за ее щепетиль-

ности.

– Целомудренный Малькольм Дева*, оживший в одном

из своих потомков! – сказал Рэморни.

– Сделайте милость, сэр, дайте передохнуть вашему

острословию или же изберите для него другой предмет. Я

думаю, уже полдень, и вы меня очень обяжете, если рас-

порядитесь подать обед.

Рэморни вышел из комнаты, но Ротсей приметил на его

лице улыбку, а стать для этого человека предметом на-

смешки – такая мысль была для него пыткой. Все же он

пригласил рыцаря к столу и даже удостоил той же чести

Двайнинга. Пошла беседа, живая и несколько фривольная,

– принц нарочно держался легкого тона, словно стремясь

вознаградить себя за давешнее свое благонравие, которое

Рэморни, начитанный в старинных хрониках, имел на-