том, отбирающем у бедняка единственную овечку?

– Подумаешь, важность какая, – ответил сэр Джон, –

если у жены оружейника первый ребенок будет от принца

Шотландского! Иной граф сам домогался бы такой чести

для своей прекрасной графини! И вряд ли после этого он

лишился бы сна!

– Если мне разрешается вставить слово, – сказал лекарь,

– я напомню, что по древним законам Шотландии таким

правом пользовался каждый феодальный лорд в отноше-

нии жены своего вассала – хотя многие по недостатку му-

жественности или из любви к деньгам променивали это

свое право на золото.

– Меня не нужно уговаривать, чтобы я отнесся ласково

к миловидной женщине. Но Кэтрин всегда была ко мне

слишком холодна, – сказал принц.

– Ну, государь мой, – сказал Рэморни, – если вы, юный,

красивый и к тому же принц, не знаете, как расположить к

себе прелестную женщину, то я молчу,

– Если с моей стороны будет не слишком большой

дерзостью снова молвить слово, – вмешался лекарь, – я

сказал бы вот что: весь город знает, что Гоу Хром вовсе не

избранник самой девицы, отец навязал его ей чуть ли не

насильно. Мне доподлинно известно, что она не раз ему

отказывала.

– О, если ты можешь нас в этом заверить, тогда другое

дело! – сказал Ротсей. – Вулкан тоже был кузнецом, как

Гарри Уинд, и он женился на Венере против ее воли, а что

из этого вышло, о том рассказывают наши хроники.

– Итак, доброго здравия и вечной славы леди Венере, –

сказал сэр Джон Рэморни, – а также успехов учтивому

рыцарю Марсу, дарившему своим вниманием прелестную

богиню.

Разговор пошел веселый и пустой. Но герцог Ротсей

вскоре дал ему другой поворот.

– Я вырвался, – сказал он, – из душной тюрьмы, но не

стало мне веселей. На меня нашла какая-то сонливость, я не

сказал бы – неприятная, но похожая на грусть, как бывает,

когда мы устанем от трудов или пресытимся наслаждени-

ем. Теперь бы музыки, только негромкой, чтобы ласкала

слух, а открыть глаза не хотелось бы… Вот был бы ис-

тинный дар богов!

– Вы и молвить не успели, ваша милость, и нимфы Тэя

показали себя столь же благосклонными, как красавицы на

берегу… Слышите?.. Не лютня ли?

– Да, играют на лютне, – сказал, прислушиваясь, герцог

Ротсей, – и в необычной манере. Я узнаю эту замирающую

каденцию… Гребите к барке, откуда несется музыка.

– Это идет вверх по реке старый Хеншо, – крикнул

Рэморни. – Гей, капитан!

Корабельщики откликнулись и стали борт о борт с

лодкой принца.

– Го-го! Старая приятельница! – провозгласил принц,

узнав в музыкантше по лицу, одежде и всем принадлеж-

ностям француженку Луизу. – По-моему, я перед тобой в

долгу, хотя бы уже потому, что ты из-за меня натерпелась

страху в Валентинов день. В нашу лодку! Живо – с лютней,

собачонкой, сумочкой и прочим!. Я тебя поставлю в ус-

лужение к даме, которая будет кормить твоего щенка цы-

плятами и канарейками.

– Полагаю, вы посчитаетесь, ваше высочество… – на-

чал Рэморни.

– Я не хочу считаться ни с чем, кроме своего удоволь-

ствия, Джон. Не соизволишь ли и ты считаться с тем же?

– Вы меня, в самом деле, поставите на службу к леди? –

спросила певица, – А где она проживает?

– В Фолкленде, – ответил принц.

– О, я наслышана об этой высокородной леди! – сказала

Луиза. – И вы, в самом деле, замолвите за меня слово перед

вашей царственной супругой?

– Замолвлю, честью клянусь… когда снова приму ее к

себе как таковую. Заметь эту оговорку, Джон, – через плечо

бросил он Рэморни.

Все, кто был в барке, подхватили новость и, заключив

из слов принца, что царственная чета – на пороге прими-

рения, стали уговаривать Луизу воспользоваться выпавшей

ей удачей и вступить в свиту герцогини Ротсей. Многие

притом стали хвалить ее игру.

Во время этой заминки Рэморни успел шепнуть Двай-

нингу:

– А ну, подлый раб, сунься с каким-нибудь возраже-

нием. Девчонка нам только в обузу. Пошевели мозгами, а я

пока перекинусь словом с Хеншо.

– С вашего разрешения, – начал Двайнинг, – я как че-

ловек, обучавшийся наукам в Испании и Аравии, позволю

себе заметить, милорд, что в Эдинбурге появилась болезнь,

небезопасно давать бродяжке приблизиться к вашему вы-

сочеству.

– А тебе не все равно? – сказал Ротсей. – Я, может быть,

предпочту, чтобы меня отравили чумной заразой, а не ле-

карствами! Ты непременно должен испортить мне веселье?

Такими словами принц заставил Двайнинга умолкнуть,

а сэр Джон Рэморни между тем успел расспросить Хеншо и

узнал, что отъезд герцогини Ротсей из Фолкленда содер-

жится пока в строгой тайне и что Кэтрин Гловер прибудет в

замок к ночи или наутро, рассчитывая, что там ее примет

под свое покровительство благородная леди.

Погруженный снова в глубокую думу, герцог Ротсей

принял это сообщение так холодно, что Рэморни счел

возможным упрекнуть его.

– Милорд, – сказал он, – вы играете в баловня судьбы.

Захотели свободы – и вы свободны. Мечтали о красавице –

она ждет вас после небольшой оттяжки, чтобы тем драго-

ценнее стала услада. Даже мимолетные ваши пожелания

для судьбы – закон. Вам захотелось музыки, когда каза-

лось, что нет ничего несбыточней, – и пожалуйте, вот вам и

лютня и песня. Можно бы нам позавидовать, если бы мы не

вели себя как избалованные дети: выбрасываем, изломав,

игрушки, которых требовали только что, надрываясь от

плача.

– Чтобы насладиться удовольствием, Рэморни, – сказал

принц, – человек должен сперва помучиться, как надобно

поститься, чтобы вкусней показалась еда. Мы, кому стоит

пожелать, и получай что хочешь, – нас ничто

по-настоящему не радует. Ты видишь ту черную тучу, что

вот-вот разразится дождем? Она точно душит меня. Вода в

реке кажется темной и мрачной… и берега уже не так хо-

роши…

– Милорд, простите вашего слугу, – сказал Рэморни, –

вы слишком подпадаете под власть своего воображения.

Так неумелый наездник позволяет горячему коню вставать

на дыбы, пока тот не опрокинется назад и не придавить

собой всадника. Умоляю вас, стряхните с себя оцепенение.

Не попросить ли музыкантшу сыграть нам?

– Пожалуй… Только что-нибудь грустное. Сейчас ве-

селое будет резать мне слух.

Девушка запела печальную песню на норма-

но-французском языке. Слова, которые мы передаем здесь

в вольном переводе, сопровождались напевом таким же

заунывным, как они сами.

Вздыхай, вздыхай!

Окинь вокруг прощальным оком

Луг, солнце на небе высоком…

Смирись с приспевшим ныне сроком

И умирай!

Пока тепла

Хоть капля остается в теле,

Вели, чтобы монахи пели,

Чтобы колокола гудели –

Ведь жизнь прошла.

Настал конец,

Не бойся же внезапной боли,

За ней озноб и дрожь – не боле,

И вот конец земной юдоли,

И ты мертвец.*

Принц не сказал, понравилась ли ему музыка, и де-

вушка по кивку Рэморни время от времени вновь прини-

малась наигрывать, пока не смерклось. Пошел дождь,

сперва мелкий и теплый, потом проливной, с холодным

ветром. Ни плаща, ни кафтана у принца не было. Когда же

Рэморни предложил ему свой, он с гневом отказался.

– Не пристало Ротсею ходить в обносках с твоего плеча,

сэр Джон! Я продрог до мозга костей от этого мокрого

снега, а все по твоей вине. С чего ты вздумал отчалить, не

захватив моих слуг и мои вещи?