Алиса согласилась с ним. Василий-старший не позволитсовершать никаких манипуляций со своей женой, какими глупыми они ему непоказались бы.

Доктор отсоединил аппарат, и из Анфисиных легких вырвалсявоздух. Дальше он вынул из ее горла длинную трубку и выключил звук у тревожнозапищавшего монитора, на который выводились параметры: пульс, сатурация крови кислородом и ещекуча всего непонятного. После чего доктор скорбно кивнул и оставил семьюЗаваркиных с их умирающей матерью.

- Это ты виноват, - сказал вдруг Вася-младший, - это ты ееубил. Перерезал бы ей горло и дело с концом!

- Ты можешь хоть сейчас помолчать?! – взорвался его отец.

- Не могу! – Вася вдруг громко всхлипнул и заплакал, - явообще не собираюсь сидеть тут и смотреть, как она умирает. Я должен что-тосделать!

С этими словами Вася вылетел вон из палаты и помчался срыданиями по коридору. Вася-старший, на секунду замявшись, устремился за ним.Их никто не остановил: персонал знал, что сегодня кто-то отключает родственникаот аппарата, а значит – возможна драма, в которую не следует вмешиваться.

Алиса по их уговору промолчала. Она смотрела только на своюсестру, из горла которой стали раздаваться страшные хрипы: ее легкиеотказывались работать.

Анфиса Заваркина страшно исхудала: настолько, что даже она,бывшая больная булимией, не осталась бы довольна своей худобой, если вдругочнулась бы. От нее остались лишь кости и натянутая на нее желтоватая сухаякожа. Волосы вновь были сострижены до сантиметрового ежика: так медсестрамлегче было за ней ухаживать.

Склеры глаз пожелтели: Алиса убедилась в этом, приподнявзапавшее веко. У Анфисы отказывала печень, за которыми должны были отключитьсяи другие органы. К тому же, война с пролежнями медленно, но верно подходила кконцу, и Анфисино тело проигрывало. Алиса прекрасно понимала, почему брат,наконец, решился отключить свою жену от аппарата.

Алиса вдохнула, выдохнула и решительно достала из своейогромной сумки шприц с коричневой жидкостью. Она аккуратно ввела его сестре ввену, туда, где еще несколько часов назад красовался катетер, через которыйподавалось внутривенное питание и лекарства. Выдавив все до капли, Алиса, вороватооглядевшись, сунула шприц в свою сумку.

Изначально Алиса была против введения эликсира 26 человеку сразлагающейся печенью: наркотик мог повредить ее совсем, что повлекло бы засобой отказ, заражение крови и смерть.

- Нам нужно достучаться до почти мертвого мозга, - возразилмаленький Вася, - риск того стоит. Печень можно пересадить, мозг – нет. Намнужна ее ярость! Та, что стены прошибала! Помнишь?

Алиса согласилась. Как только яд потек по Анфисиным венам,она положила одну свою ладонь на ее лоб, а другую – на грудь.

- Помнишь, что у Крысы зажило все, кроме костей? – спросилее Вася уже на пороге больницы, - здесь будет проще: ранения у нее зажили.

Насчет проще Алиса сомневалась, но возражать не стала.

- Когда начнешь, не думай! – велел Вася, - мы не знаем, чтоименно надо делать, поэтому доверься интуиции и смело действуй!

«Мысли – прочь! Пустота останься».

Алиса закрыла глаза и принялась напевать. Она отключилась отвнешнего мира. В ее голове не было ни единой мысли. В душе она не оставиламеста сомнению. Она вообразила себя хюльдрой, созидающей силой, созданная самойприродой и заключенной в человеческое тело.

«Так пусть же сила поделится надвое и займет два сосуда!».

Кожа под ее ладонями вспыхнула огнем. Алиса тихо вскрикнула,но рук не отняла и даже не открыла глаз. Она бросила напевать. Онапочувствовала вдруг как через пальцы утекает ее жизнь, а на смену ей приходитнечто ужасное: тьма, пустота, гниение. Она усилием воли подавила панику.

Алисе стало трудно дышать. Она делала глубокие вдохи, но этоне помогало: ее горло, бронхи, легкие словно сжались в маленький липкийкомочек. Из ее груди вырывались хрипы, а кишки будто намотало на колючуюпроволоку.

Алиса почувствовала, как ее мышцы будто разом ослабли: шеябольше не могла служить опорой для головы, позвоночник – удерживать тело прямо.Ее колени подогнулись, и Алиса упала на пол, оторвав ладони от тела своейсестры.

Она подняла глаза на монитор: показатели не изменились.

Всё, что она могла – это прочувствовать Анфисино тело, каксвое: ее слабость, ее боль, ее тяжелое дыхание.

Не в силах больше сдерживаться, Алиса разрыдалась. Она струдом поднялась на ноги и  закинула сумку на плечо, решив больше здесь неоставаться. Она не вынесет горя своего племянника. Чувство вины за то, что несмогла помочь сестре и оправдать Васиных надежд, буквально пригибало ее кземле.

- Прощай. Я люблю тебя, - сказала она Анфисе, сквозь слезыне заметив небольшой красноты там, где лежали ее ладони.

Алиса кинулась через коридор в туалет, где ее вывернуло наизнанку.Ее лихорадило и рвало желчью и чем-то мерзким, похожим на сгустки черной слизи.

Она не поняла, сколько времени провела в туалете, но,приоткрыв дверь, она увидела брата и племянника, возвращающихся в палату вобнимку. Они помирились, видимо, твердо решив, перенести это испытание вместе.

- Это больно и страшно. Но мы должны находиться с ней рядом,- говорил Вася-старший.

- Да, знаю, папа, прости, - грустно отвечал Вася-младший.

Едва за ними закрылась дверь, Алиса ломанулась прочь изтуалета. Она бежала так быстро, что воздух, пропитанный запахом мочи,антисептика и страданий, свистел у нее в ушах.

Алиса очнулась только у центрального офиса «Нордбанка»: ейвдруг перестало казаться, что за ней кто-то гонится. Здесь она остановилась исогнулась пополам: живот все еще болел. И паника, и боль – все это принадлежалоне ей, а ее сестре. Как и ключ от одной из ячеек в этом банке.

Алиса вошла внутрь, продемонстрировала служащей ключ и наавтомате велела проводить ее к ячейке. Она отвечала на какие-то вопросы,которые даже не отпечатались в ее мозгу.

Оставшись один на один с целой стеной маленьких дверец,Алиса сначала не поняла, что нужно делать. Потом забыла номер ячейки, как и то,что требуемый номер написан на бирке ключа, что она сжимала в руке.

Алиса не понимала, затуманен ли ее рассудок горем или онавсе еще чувствует растерянность, которую вытащила из Анфисы.

Собрав волю в кулак, она отперла нужную дверцу и вытащилапрямоугольник в алюминиевом корпусе. Это был жесткий диск.

В тот момент, когда Алису тошнило в туалете, в палате АнфисыЗаваркиной происходило кое-что странное. Температура поднялась на несколькоградусов, а жалюзи, повернутые так, чтобы пропускать совсем немного света сулицы, заколыхались, хотя в палате не было никакого движения воздуха.

Правая рука Анфисы едва заметно дернулась. За ней – левая. Вследующее мгновение обе руки, которые еще минуту назад лежали безжизненнымиветочками поверх одеяла, принялись пальцами загребать и отпускать воздух.Анфиса методично сжимала и разжимала кулаки, будто кисти были ее вторымилегкими, которыми она изо всех сил пыталась компенсировать недостачу кислороду,которую устроили ей первые. Когда она выпрямляла пальцы, то было заметно, какпо каждому пальцу пробегает судорога.

Губы Анфисы, сухие и потрескавшиеся, исказились вмучительном оскале, а тело выгнулось дугой, словно кто-то невидимый и сильныйподхватил его под поясницу и резко дернул вверх. Изо рта вырвался безмолвныйкрик, и она снова упала на кровать.

- Это больно и страшно. Но мы должны находиться с ней рядом,- донесся до ее ушей голос ее убийцы, ее любимого мужа.

- Да, знаю, папа, прости, - грустно отвечал ему ее сын, еемаленький обожаемый Васенька.

К Анфисе Заваркиной вернулась память, и заработали органычувств, но тело было по-прежнему неподвижно.

- О, Господи! – испуганно воскликнул Вася-младший.

- Не бойся, она еще жива, это пульсоксиметр соскочил, -успокоил его Вася-старший. Он снова закрепил на Анфисином указательном пальцепластмассовую прищепку. – Хм, странно.

- Что?

- Все параметры в норме! – Заваркин-старший щелкнул кнопкойна задней панели монитора, и он снова стал издавать звуки.