- Они нужны тебе, - усмехнулась Марина.

- Я не заинтересована в твоей изоляции, - ответилаЗаваркина, - ты же должна Лавровича контролировать, помнишь?

- У меня ведь нет выбора, верно? – спросила Марина. Анфисаотрицательно покачала стриженой головой.

Марине самой хотелось избавиться от записей и забыть о нихнавсегда. Как материал для шантажа они ей больше не были интересны.

- Открой шкаф, в нем – сумка. В сумке – карман, в кармане –ключ от автоматической камеры хранения. В ней – двадцать девять DVD-R, на них –все, что нужно.

- Камера хранения? Как-то ненадежно…

- Перенесла на время из домашнего сейфа. На случай обысков.

Заваркина подошла к шкафу и порылась в оранжевой «биркин».Марина не обманула: в кармашке действительно нашлась магнитная карточка отячейки в камере хранения.

- Когда я увижу, что Лаврович под контролем, я пришлю тебевсе, что наснимала сегодня. Надеюсь, ты меня не обманываешь…

- Не обманываю, - уверила ее Марина и вдруг неожиданнодобавила, - может, закончим?

Заваркина непонимающе уставилась на нее.

- Развяжи меня, и мы начнем все сначала, - предложилаМарина.

Ей понравилось то, как уверенно и жестко обходилась с нейАнфиса в самом начале. Она даже порядком завелась, пока та тащила ее за волосыот двери.

- Если хочешь, можем сходить на настоящее свидание, -затараторила она быстро.

Анфиса опустилась перед Мариной на колени и стянула с плечсвою кожаную куртку с шипами, оставшись в белой майке-«алкоголичке».

- Посмотри, - сказала она и провела пальцем по тонким белымшрамам на своих руках.

Она была так близко, что Марина чувствовала тепло ее кожи.Похоже, животный магнетизм в семье Заваркиных – это семейное.

Анфиса стянула с себя майку, под которой оказался телесныйкружевной бюстгалтер, обнимавший внушительного размера грудь. Анфиса провеларукой по животу, отвлекая Марину от своих сосков. Ее живот украшали такие жедлинные тонкие шрамы, когда-то бывшие порезами от скальпеля или очень острогоножа.

- Я – «нижняя». Как и ты, - пояснила она, - просто моймастер взял отпуск.

Марине непроизвольно вытянула шею, пытаясь разглядеть еще что-то.Анфиса, улыбнувшись ее телодвижениям, отогнула пояс джинсов и показала Маринешрам от кесарева сечения. Та улыбнулась и опустила взгляд на свой живот, указавна точно такой же шрам.

Марина подалась вперед, звякнув кандалами, и аккуратнокоснулась своим ртом губ Анфисы. Та мягко отстранилась и легонько погладилаМарину по щеке. На ее лице не было абсолютно никаких эмоций.

- Я сплю со своими врагами, только если мне нужен образец ихДНК, - прошептала она и усмехнулась.

Заваркина натянула майку, надела куртку и, подхватив сумку,направилась к двери.

- Я скажу твоей секретарше, чтобы развязала тебя.

С этими словами Анфиса Заваркина навсегда исчезла из жизниМарины Проценко.

Главаодиннадцатая. 2010 год. Демоны ищут тепла и участья.

Прошло несколько месяцев…

Пьеса вчера стартовала в Осло: Алиса договорилась о трехспектаклях с маленьким экспериментальным театром. «Кто-то» шел по-русски ипривлекал к себе довольно разношерстную публику: эмигрантов, соскучившейся породной речи, столичных бездельников, целенаправленно убивающих время,отмороженных любителей искусства, которым было все равно, что смотреть и чтооценивать.

Нина Смоленская была в восторге. Она с удовольствием рассказалавсему Б о премьере за границей, организовав восемнадцать интервью, в том числеи для критиков из «Б-Афиши». Она привезла с собой Павла Проценко и заставилаего фотографировать рукоплещущий ей сброд, велев выбрать «интеллектуальные»ракурсы. Фотографии с премьеры Нина выложила в блог: на них мелькалиседобородые завсегдатаи премьер с наливным брюшком в буржуазных рубашках,молодые парни в кожанках, больших смешных кепках под руку с девушками в дырявыхкардиганах и Анфиса Заваркина в смокинге на голое тело.

- Слишком надрывно на мой вкус, - Заваркина то и деломорщилась, - мы же сможем продолжить вечер?

- Я покажу тебе группу, в которой хочу играть на басу, -поведала ей Алиса, не отрывая взгляда от сцены.

- Ты играешь на басу? – удивилась Заваркина и уставилась насестру.

- Хотела на лид-гитаре, но им не хватает как раз басиста.

- Я не знала, что ты умеешь…

Анфиса разглядывала сестру. Ее глаза были ярко подведены,зад обтягивали узенькие кожаные штаники, а на ногах красовались черные боты наплатформе из тонкой замши. Выглядела она сногсшибательно. Напитанные влажнымвоздухом светлые кудри теперь ровной завесой лежали на плечах, глаза сияли, нащеках, словно покусанных сентябрьским ветром, розовел румянец. Гармония,которую она обрела в этой холодной северной стране, была ей к лицу. Словно еедуша задубела под ветрами, стряхнула из себя толстый слой пыли, состоящей изнавязанных сомнений, наполнила ее невидимой, но явно ощутимой силой. АлисаЗаваркина не расцвела. Она расправила плечи, словно ветер выполоскал из неенакопившуюся слизь.

Во время финального монолога на сцену вдруг вышел худенькийкудрявый мальчик в очечках и со скрипочкой. Это была задумка Алисы. Юныйскрипач был встречен ею на набережной, где он сосредоточенно выдавливал изсвоего инструмента жалобные ноты. Алиса в тот момент усердно размышляла надпостановкой, и паренек со всхлипывающей скрипкой напомнил ей грустногохерувима, не справившегося со своей работой и теперь скорбящего над осколкамиразбитого сердца главной героини. Нина приняла ее идею и нарядила юного потомкавикингов в старомодные джинсы, в каких ходили в России в начале девяностых, иочки типичного ботаника. Смоленская заявила, что это барахло будетсимволизировать желание божка любви вписаться в современный мир, и в то же время– его провал и бесконечную усталость от черствости и пустоты.

Так или иначе, из Смоленской и Заваркиной-младшей получилсяотличный тандем, и уже на втором спектакле зал был наполнен до отказа, даввозможность Павлу Проценко – несчастному фотостарателю – запечатлеть настоящийуспех. Внушительный, по меркам  новой драмы.

Скрипка взвизгнула, Нина Смоленская, наконец, «утонула»,после чего вылезла из ванны, залив водой первые ряды, раскланялась и со сценыпредставила Алису, стоящую позади зрительских рядов, как автора. Осветительнаправил на нее софит, она скромно махнула рукой. Бородатый критик, которыйстрочил что-то в блокноте на протяжении всего спектакля, тихо ахнул.

Анфиса Заваркина закатила глаза. Если она не уведет своювеликолепную сестру сейчас же, эти норвежские черти ее до смерти затискают. Онарешительно взяла ее за руку и вытащила из круга ослепительного горячего света.

Они пили в каком-то прокуренном баре, перекрикивая рокотгитар, после шатались по улицам Осло. И говорили, говорили, говорили. Обо всемна свете: о хюльдрах, о счастье, о предательстве, о будущем. Когда речь зашла оЛавровиче, Алиса закусила губу и робко взглянула на сестру.

- Что ты с ним сделала? – спросила она.

- Пока ничего, - соврала Анфиса и скривилась, - жду, когда тыпопросишь.

- Я не попрошу, - задумчиво пропела Алиса, наматывая напалец свою светлую прядь, - я не знаю, как к этому относиться. К нему. Я незнаю, как относиться к нему.

- Вспомни, что ты пережила, когда вернулась из лагеря, -тихо сказала Анфиса.

Алиса задумалась.

«Ничего я не чувствую. Не хочу ни думать, ни вспоминать».

Анфиса похлопала ее за плечо и сменила тему.

- Как твоя книга?

- Продвигается, - поедала Алиса с улыбкой, - теперь это нефольклорный сборник, а роман.

- Ты меня весь вечер шокируешь! – Анфиса всплеснула руками инедоверчиво уставилась на сестру.

- Я сама себя шокирую, - рассмеялась та, - я, оказывается,столько всего умею! И мне можно просто играть музыку и писать тексты, и не надоникуда стремиться, чтобы «кем-то стать»! Это жутко приятно! Вот что значит житьв Европе!

- Это не Европа, а правильный мужчина, - пробурчала Анфисасебе под нос.