— Да, думаю, найду, — охотно согласился он. —Никаких проблем…

Его тон и любезная улыбка привели ее в ярость. Лорен хотелосьего ударить.

— Но это буду не я!

— Неужели? — Он наклонил голову и медленно и с явнымудовольствием осмотрел ее с головы до пят. — А разве тебе ненравилось быть моей любовницей, Лорен?

Кровь бросилась ей в голову, и она ударила его так сильно, чтодаже ладонь заболела. Секунду Соломон смотрел на нее потемневшимиот ярости глазами, потом схватил за плечи. Как она ни билась,вырваться не могла. Лорен извивалась и отворачивалась, избегая егоищущих губ, которые добрались до шеи. Ее затрясло от гнева.

— Прекрати, перестань, отпусти меня, свинья! — кричалаона хрипло.

Не замечая крика, Соломон твердо взял ее за подбородок, так, чтоей стало больно, повернул к себе, и затем его горячий рот нашел еегубы, раскрыл их, и почва у нее под ногами заколебалась. По жилампробежал огонь, глаза сами закрылись, и она ощутила, как телоизогнулось, прижимаясь к нему. Его руки добрались до ее спины и,лаская, прижали еще теснее. Все тяжкие воспоминания испарились.

Она подняла руки и вцепилась в его рубашку. Тепло его телазаставило зашуметь кровь в венах. Какую пронизывающую сладость онаиспытывала, когда руки скользили по его твердым мускулам, какприятно было ее пальцам! Это чувство нельзя было сравнить даже стем ощущением, которое она испытывала, когда пальцы пробегали пострунам.

Отклик ее тела заставил сердце Соломона биться быстрее. С голойспины его руки скользнули на маленькие груди и накрыли ихладонями.

Тут она опомнилась и отскочила, тяжело дыша.

— Убери руки!..

Лицо у него раскраснелось, глаза блестели.

— Но тебе же приятно, — бормотал он, у него дажеслегка заплетался язык, взгляд затуманился. — Что ты со мнойделаешь!

— Это способна сделать с тобой любая, — ответила онагрубо.

Лицо его побелело.

— Нет, не любая. Никто, кроме тебя!..

— Барбаре ты это тоже говорил? — Она коротко и злоусмехнулась. — У тебя все это замечательно получается, видно,что отрепетировано много раз. Однако со мной уже ничего не выйдет,я не верю ни единому слову.

— Но это правда, — глаза его горели напряженнымвнутренним огнем. — Я люблю тебя. И с Барбарой, и со всемиостальными все было по-другому. С ними было удовольствие,развлечение. А когда я увидел тебя первый раз в жизни, у меняостановилось сердце.

Она хорошо помнила тот вечер, концерт, прием после концерта,толпу восторженных женщин, окружавших Соломона, которые ловиликаждое его слово. Помнила черный блеск его глаз, когда он заметилее, и то, как он потом держал ее руку, улыбаясь. Высокий,элегантный, во фраке…

— Ты была такая прелесть, — сказал он хрипловатымголосом. — Большие невинные глаза и робкая улыбка — Боже мой,я захотел тебя в ту же минуту, как увидел.

Так вот что он, оказывается, думал тогда, вот почему таксверкали его глаза! А ей казалось, что это триумфальное выступлениетак взбудоражило его. Лорен едва посмела взглянуть на Соломона, онпредставлялся ей волшебником, способным создавать удивительнуюмузыку. Она и вообразить не могла, какие мысли бродили в егоголове.

— Значит, ты всего лишь хотел заполучить новую любовницу,не так ли?

Она посмотрела на него, и глаза ее были полны горечи. Онпрекрасно понял, что она о нем думает, пожал широкими плечами ипринял вызов.

— Лорен, взгляни на наши отношения с моей стороны. Ты жевидела мою мать, представляешь, что она за человек. Меня с раннегодетства показывали всему свету, как ученую обезьянку. Я получалвсе, что хотел, но обращались со мной как с игрушкой. Матьраспоряжалась каждой минутой моего времени. У меня не было друзей,потому что они могли отвлечь меня от музыки. Отца мать простовыкинула из дома, из нашей жизни, чтобы он не стоял между ею имной…

Да, все это Лорен хорошо знала, потому что сама видела его матьи слышала рассказы Чесси. Лицо Соломона стало серьезным имрачным.

— Когда мне удалось вырваться, когда я освободился от нее,то твердо решил, что никогда в жизни не стану связывать себя сженщиной. — Глаза его блестели, он смотрел куда-то поверх ееголовы. — Женщины — обуза, они связывают тебя по рукам иногам, дай им хоть малейшую возможность. Это я понял, имея дело сматерью. Обвиваются вокруг тебя, как плющ, и душат. Я решил, что небуду избегать их, но мои женщины должны знать свое место. Янаучился пользоваться ими, получать от них удовольствие, а потомвыбрасывать из жизни, выплевывать, как жеванную жевательнуюрезинку…

Она отшатнулась, оскорбленная грубой жестокостью его слов.Соломон наблюдал, лицо его было в тени.

— Да, не очень красиво. Можно было соврать, скрыть все это,но я не хочу, чтобы между нами осталось что-нибудьнедосказанное.

Где-то глубоко в ней опять возникла грызущая боль, настойчивая,как зубная, но куда более разрушительная. Неужели это будетпродолжаться всю жизнь? — подумала Лорен.

— Не хочу больше слушать тебя, — сказала она сухо,бесцветным тоном.

Лорен повернулась к двери, но Соломон поймал ее за руку ипотянул к себе.

— Лорен… — тихо, хрипло и вкрадчиво проговорил он.

И тут она взорвалась:

— Оставь меня в покое! Пойми, ты мне не нужен, я тебяненавижу! Уходи!

Ее слова словно хлестали его по лицу, и рука Соломона упала.Лорен с мимолетной мстительной радостью заметила в его глазах боль.Хорошо бы удалось задеть его по-настоящему, тогда она отомстила быхоть немного за то, что довелось испытать ей. Впрочем, теперь ужевсе равно… Споткнувшись, она бросилась к двери.

На тропинке, что шла через скалы, Лорен заметила сгорбленнуюфигуру Чесси. Он тоже остановился, глядя во все глаза, стараясьпонять по лицу племянницы, что она думает по поводу того, чтоСоломон остался.

— Он умолил меня дать ему возможность поговорить с тобойеще раз, — волнуясь, сказал дядя. — Не надо было? Но яничего не мог сделать. Он же не слушает, и все.

— Я понимаю, — ответила Лорен. — Конечно, Соломонупрям и своеволен, его невозможно переубедить, если уж он что-торешил.

— Случилось что-нибудь? — спросил Чесси, внимательно кней приглядываясь. — Он остается? Ты сама что будешь делатьдальше?

— Не знаю. — Лорен говорила тихо, опустив голову. Надосказать все дяде, сейчас как раз подходящий случай. Глубоковздохнув, она начала после короткого колебания: — По-видимому, я несмогу стать тем, кем ты хочешь, Чесси. Чего-то во мне нехватает.

Дядя понуро замер, руки его сжались наподобие птичьих лапок.

— Да что ты говоришь! У тебя прекрасно получается! Тыбудешь первоклассной скрипачкой. Если бы не Соломон, уже теперь тысмогла бы показать, на что способна.

— Дело не в Соломоне.

— Именно в нем! — закричал Чесси вне себя. — Этоон разрушил твою карьеру, всю твою жизнь.

— Жизнь — пожалуй, но не карьеру, — вздохнула онапечально. — Рано или поздно мне пришлось бы тебе это сказать:я сделана из другого теста.

— Как ты можешь судить?

Она подняла к нему бледное лицо, обрамленное блестящими насолнце волосами, и грустно на него посмотрела.

— Чесси, я говорю правду, нравится тебе это или нет. У менянедостанет мужества на такую жизнь. Мне не хватает того, чтокогда-то руководило тобой, а сейчас толкает вперед Соломона,поэтому я не добьюсь успеха. Мне совсем не хочется бытьконцертирующим скрипачом. Я очень боюсь играть на аудиторию, простозаболеваю от этого. Терпеть не могу, когда меня слушает многонароду!

— Но ты ведь даже не пробовала. — Чесси смотрел на неесердито, ему, видимо, очень хотелось встряхнуть ее, чтобы привестив чувство. — Как ты можешь знать, способна ли выступать, еслиеще и не начинала? Все мы боялись сцены, всем нам казалось, что мыплохо играем. Начнешь выступать, и это пройдет.

Лорен покачала головой.

— Не в том дело. Неужели ты не понимаешь, Чесси? Я нехочу.

Дядя мечтал, чтобы она стала частицей его самого, точным егоповторением, чтобы еще раз, вместе с ней, он мог пережить ту жизнь,которую отняла у него злая судьба. Чесси до сих пор не примирилсясо своей потерей. Он любил тот мир, из которого был выброшенболезнью, и не мог поверить, что Лорен отказывается от негодобровольно.