Лорен смотрела на дядю и думала: интересно, что он знает? У егоненависти должны быть какие-то серьезные причины. И она спросиланапрямую:

— Что он тебе рассказал, Чесси?

Тот медленно сел и взял ее руки в свои.

— Все, он ничего не скрыл. — По его голосу можно былоподумать, что он ненавидел Соломона даже за честность. — Тогдая был готов его убить и велел держаться от тебя подальше. Но разведля Соломона имеют значения чьи-то слова? Он всегда был такойсамоуверенный, желания и просьбы других людей для него ничего незначат.

Лорен кивнула. Закрыв глаза, она тихонько зевнула.

— Я, пожалуй, еще посплю.

— Можно я посижу с тобой?

Чесси почти умолял ее шепотом, и Лорен улыбнулась емуласково.

— Только не долго, пока я не засну.

Он погладил ее руки, а потом пересел в то кресло, где только чтосидел Соломон. Вскоре она заснула, провалившись в пустоту.

Проснувшись, она услышала внизу сердитые голоса и поняла, чтоСоломон еще не уехал. Чесси что-то кричал, а потом понизил голос дояростного шепота. Лорен догадывалась, о чем у них разговор: Чессипытается выгнать Соломона, а тот отказывается уезжать.

Лорен села в кровати. Ей многое нужно было обдумать. Онавспомнила те несколько дней, которые провел Соломон в их доме, и вновом свете увидела многое из того, что прежде миновало еесознание. Прежде всего, она поняла, почему Соломон был так бледен ивзволнован, когда впервые увидел ее. И почему остановил тогдамашину и бросился к ней как сумасшедший. Заметив, что она стоит насамом краю скалы, он решил, что она собирается прыгнуть вниз. Тогдаон не сразу решился подойти. Потом понял, что она его не узнает, иподошел. И тут Лорен улыбнулась. Соломон был сражен.

Она и теперь помнила его лицо, потрясенное и недоверчивое.Смешно, подумала она, очень смешно. Лорен решила, что люди редкоему улыбались, и удивилась тогда. А удивляться-то нечему: ведьулыбка — это последнее, что он мог от нее ожидать. Все что угодно,но не улыбку.

Ах, какая свинья, думала Лорен, вспоминая, как он подбирался кней, все ближе с каждым днем. Спрятавшись под покровом анонимности,он обольщал ее заново, зная, что потеря памяти сделала еебеззащитной. Чесси старался защитить ее, но Лорен сама встала междуними, дав понять, что хочет, чтобы Соломон жил в их доме. Да, онумело и холодно воспользовался ее беспамятством, и Чесси ничего немог поделать.

Неожиданно она вздрогнула от воспоминания. И все ее теловспыхнуло.

Сон! — подумала она, глядя перед собой остановившимисяглазами. Сон? Да сон ли это был? Может быть, она все-таки пошла кнему в лунатическом трансе и Соломон взял то, что она сама, несознавая, предложила ему?

Этого Лорен не знала. Девочка, которой она себя считала, такогобы не сделала. Но женщина, растревоженная в тот вечер ласками ипоцелуями, могла пойти к Соломону в поисках того, чего так жаждалоее тело.

К горлу снова подступила тошнота, и она закрыла глаза руками.Неужели это случилось? Дверь отворилась, и Чесси спросилвзволнованно:

— Что такое? Голова сильнее болит? Может быть, позвонитьдоктору?

Лорен вытерла глаза и медленно опустила руки.

— Нет, все в порядке. — Она глубоко вздохнула испросила: — Он уехал? — Чесси заколебался. Лорен видела, чтосейчас он соврет. — Значит, не уехал? — спросила онарезко.

— Как бы я хотел выгнать его вон! — Дядя бормотал,злясь на свою телесную немощь. — Если б я был моложе, да ируки не были бы такими бесполезными… — Его слабые рукинапряглись, как бы желая схватить Соломона за горло. — Онотказался уезжать, и я ничего не могу поделать.

— Я поговорю с ним, — сказала Лорен, что-то решив просебя.

— Что ты! Нет! — Дядя смотрел на нее, как набезумную.

— Я поговорю с ним, — сказала она спокойно ихолодно. — И тогда он уедет.

Чесси попытался переубедить ее, но тщетно. В конце концов онвышел, а она осталась сидеть и ждать, глядя в окно на утреннийсвет, который казался ей тьмой без края.

Лорен хотела навсегда избавиться от Соломона, и хотя у нее небыло сомнений в мудрости такого решения, оно означало новую больсейчас и в будущем. Но боль стала привычной для нее в прошлом,значит, она сможет жить с ней и теперь. Уход Соломона будет для неепримерно тем же, чем были для дяди больные руки: потерей истинногосчастья и смысла жизни… Злую шутку сыграла с ними обоими жизнь —использовала для расправы то, что было им всего дороже.

Лорен услышала шаги и напряглась, ведь она не услышит их большеникогда в жизни. Соломон бежал, прыгая через ступеньку, и оначувствовала, как он торопится к ней. Вот он уже стоит в дверях иглядит на нее, потом подходит к кровати своей изящной, какой-тохищной походкой, опускается на колени и подносит ее руки кгубам.

— Уезжай-ка ты, Соломон, — сказала она тихо. Онвскинул черноволосую голову, темные глаза уставились на нее. Нопрежде, чем он заговорил, она продолжила тем же ровным тоном: — Яне хочу тебя больше видеть. Уезжай и не возвращайся. Подавай наразвод, или я это сделаю, мне все равно. Но я хочу, чтобы этокончилось.

— Послушай, Лорен… — начал он.

Но она прервала его, покачав головой:

— Нам не о чем говорить.

— Дай мне объяснить тебе, — начал он снова.

Лорен опять прервала:

— Ничего не надо объяснять.

— Неужели? — Он стоял, возвышаясь над ней, лицо егостало жестким. — Тогда почему же ты не даешь мне говорить?

— Не хочу больше вранья.

— Я никогда тебе не врал!

— Да?

Она опустила голову. Всего какую-то долю секунды звучал в ееголосе сарказм, но Соломон сразу напрягся и переступил с ноги наногу.

— Нет, — бросил он в ответ, — никогда! То, что тыувидела в тот день, было моей первой встречей с Барбарой с тех пор,как я полюбил тебя.

Это было первое признание в любви, которое она услышала отСоломона, но оно не принесло ей счастья. Лорен ждала его все время,пока была замужем, представляя, какое облегчение и радость придетвместе с ним. Сейчас она не чувствовала ничего, кроме холоднойтоски.

— Какая разница, сколько раз это случалось. И одного вполнедостаточно. — Она смотрела прямо на него, и глаза ее былиполны презрения.

— Да ведь ничего не было, — оборвал он ее. —Сверх того, что ты видела. Барбара поцеловала меня, а не я ее.

— Не войди я в эту минуту, разве этим быограничилось… — сказала она, брезгливо изогнув губы.

— Послушай меня, — проговорил Соломон, опускаясь накровать и крепко беря ее за плечи. Темные глаза его горели. —Ты должна мне верить.

— Я никогда тебе больше не поверю. — Ее глаза отвечалиему ледяной холодностью. — Не хочу тебя видеть. Между нами всекончено.

— Нет, не все!..

Она заметила в нем какую-то расчетливую мысль. Она так хорошознала все выражения, которые принимало его смуглое, твердое лицо,что ей не трудно было понять, о чем он думает. Он вспоминал, какона потянулась к нему в эти дни, глаза его заблестели, лицосмягчилось.

— Вчера ночью у меня создалось совсем другоевпечатление, — сказал Соломон хрипло, и взгляды ихвстретились.

Теперь она знала наверняка: то, что произошло в его спальне, ейне приснилось. Она пошла к нему, как наркоман за наркотиком, и онвзял ее, хотя знал, что она не в себе. Лорен изо всех силоттолкнула его и отвернулась, чтобы избежать чувственных губ.

— У тебя нет никакого права на это! — воскликнула онасердито.

— У меня есть на это все права, — заверил он, и лицоего не предвещало ничего хорошего. — Ты пришла, потому чтохотела меня, как я — тебя, как я всегда буду тебя желать. —Его рука скользнула вдоль шеи, сильные пальцы добрались до мягкихсеребристых волос и стали нежно их перебирать. — Дорогая моя,я так скучал по тебе, что не могу передать. Поэтому и приехал, хотяЧесси просил меня оставить вас в покое, пока ты ничего не помнишь.Мне необходимо было тебя увидеть, хотя бы издалека. Целый год я жилодними воспоминаниями…

— Мог бы уже привыкнуть, — заметила она едко иуслышала, что у него даже дыхание прервалось.

— Нет! — воскликнул он, протестуя.