Мальчик убежал, неловко спотыкаясь.

— Твоя проблема? — спросил Соломон тихо, новозмущенно. — Это же мой ребенок!..

— Ты же не хотел жениться и нести какую-нибудьответственность, разве не так, Солли? — спросила она с бледнымподобием улыбки на губах.

Его руки больно схватили ее за плечи, прижали к груди, щекой онкоснулся ее волос.

— Все это не имеет значения. Ребенок мой. — Он легкопоцеловал ее в щеку. — Выходи за меня замуж, Лорен. Я хочужениться. Признаюсь, раньше не хотел. Но я не желаю тебя терять. Ихочу, чтобы ребенок тоже был со мной. Будь моей женой.

Вдруг она ослабела у него в руках, ощутив, как уходит без следавремя, проведенное без него в одиночестве, и потеряла сознание.Лорен слишком долго готовила себя к жизни без Соломона и теперьпочувствовала такое облегчение, что счастье сразило ее. Сразу послеэтого они поженились, и она переехала в его чикагскую квартиру.Казалось, Соломон рад ее постоянному присутствию.

Теперь, отправляясь на гастроли, он брал ее с собой. Выходя насцену, он искал ее глазами. А когда, взвинченный, измученный иопустошенный, заканчивал выступление, ее ласковая рука иуспокаивающая улыбка помогали ему преодолевать нелегкий спуск свершин вдохновения.

Однажды Соломон заговорил о ее несостоявшейся карьере.

— Кажется, так бы и убил себя за глупость и эгоизм. Мнедаже в голову не приходило, что ты не принимаешь никаких мерпредосторожности, думал только о собственном удовольствии, а о тебене вспоминал. Дорогая, ты можешь простить меня?

Лорен могла простить ему все.

Музыкальные критики в один голос твердили, что исполнениеСоломона Кейда заметно улучшилось, появились глубина и настоящеечувство. Теперь замечательное техническое совершенство не заменяло,а дополняло экспрессию.

Срок беременности рос, Лорен выглядела утомленной. Соломон,хмурясь, поглядывал на ее бледное лицо.

— Поездка оказалась для тебя непосильной. Я думаю, тебестоит на несколько недель переехать к Чесси, отдохнуть в тиши и насвежем воздухе.

— А как же ты?

Она знала, что очень нужна Соломону после выступлений. Спускаясьсо сцены, он начинал искать жену глазами, в глубине которых сразувспыхивала радость, как только он видел ее.

— Не во мне сейчас дело, — успокоил он, погладив ее пощеке. — Ты такая маленькая и хрупкая. Я не могу видеть, как тыустаешь. Мне не хочется с тобой расставаться, но как-нибудьпереживу.

В улыбке и глазах у него нежность соединялась с заботой, и эторадовало Лорен. Теперь она знала, что нужна ему. Положив голову наего широкую, сильную грудь, она думала: пока он не сказал, чтолюбит меня, но непременно скажет. Возможно, Соломон и сам того неподозревает, но Лорен верила, что он ее все-таки любит, и готовабыла ради этого забыть всю боль, которую он причинил ей впрошлом.

Соломон Кейд, несмотря на весь свой опыт, пока действительно неосознавал произошедшей с ним перемены. Он был человекомсамонадеянным, очень уверенным в себе. Талант сделал егонедостаточно чутким к чувствам окружающих, да еще мать с детствавнушала ему — и внушила! — что он не такой, как все.

Лорен уже встречалась с ней и поняла, что это за человек.Свекровь приняла ее с ледяной холодностью, явно не желая видеть всемье нового человека. Теперь это уже не имело большого значения,потому что в нынешней жизни Соломона мать не принимала никакогоучастия. Ее эгоизм заставил сына защищаться таким образом.

Однако именно мать сформировала его характер. Соломон рособожаемым и балованным ребенком. Ему ни в чем не отказывали иприучили думать, что можно вести себя как заблагорассудится, неслишком оглядываясь на других людей.

Твердая скорлупа, всю жизнь защищавшая его от окружающего, какказалось Лорен, дала трещину. Сам того не подозревая, Соломон Кейдучился любить.

Живя у Чесси, Лорен много думала о муже. Она осознала, что еепоявление изменило его жизнь, в которой появилось чувство, и это всвою очередь отразилось в музыке. Лорен не знала, насколькоглубоким было это чувство. Но собственная любовь помогала ейпростить его эгоизм. Именно эгоизм — ведь поначалу он добивался ее,не любя.

Как только Соломон вернулся из поездки, он тотчас позвонил исказал, что скоро приедет, но прежде уладит кое-какие дела.

Лорен это расстроило, и Чесси, глядя на ее погрустневшее лицо,смеясь, предложил:

— Почему бы тебе самой не поехать в Чикаго?

Глаза Лорен загорелись. Соломон, наверное, не хотел, чтобы онапереутомлялась во время поездки в Чикаго, подумала она ирасцеловала дядю. Муж, конечно, обрадуется, увидев ее.

Но Лорен ошиблась. Войдя в квартиру, она сразу услышала голоса иощутила холодную дрожь дурного предчувствия прежде, чем открыладверь гостиной.

Соломон и Барбара сидели, обнявшись, на диване и целовались.Лорен повернулась и бросилась бежать. Дверь лифта была открыта. Оназахлопнула ее за собой и увидела за ней Соломона. Он что-то хриплокричал ей, но она даже не взглянула.

Час пик, все возвращаются домой с работы, улицы забитыавтомобилями. Лорен шла как лунатик, ничего не видя перед собой, идаже не услышала машину, под колеса которой попала.

Когда впервые после катастрофы Лорен открыла глаза, чтобы сноваувидеть мир, в который не хотела возвращаться, первое лицо,склонившееся к ней, было лицо Соломона. Она закричала так, как еслибы увидела убийцу. Прибежали сестры, врачи, кругом засуетилисьлюди, но Лорен продолжала кричать, скорчившись и закрыв глазаруками:

— Заберите его, заберите его!..

Эти слова и свет сквозь пальцы были последним воспоминанием отой, прежней жизни.

Лорен сидела на своей кровати, дрожа и глядя перед собой. Да,она все забыла. Не помнила, ни что произошло, ни сколько времениминуло с того дня. Умудрилась совсем забыть Соломона и все с нимсвязанное. И укрыться в мире детства, где ничто не причиняло ейболь.

Глава 6

Убирайся!.

За закрытой дверью тихо, стараясь убедить ее, прозвучал голосЧесси:

— Дорогая моя, пришел доктор Малруни, пожалуйста, впустиего.

Лорен медленно встала с кровати и открыла дверь. Чесси был серымот волнения, и она постаралась выдавить из себя улыбку.

— Со мной все в порядке.

Врач стоял у дяди за спиной и внимательно смотрел на нее. Оназнала его всю жизнь, но за последние месяцы он и намеком не давалей понять, что с ней было что-то неладно. Вспоминая недавнеепрошлое, она поняла, какой заговор молчания существовал в местечкевокруг нее. Лорен тронула любовь и забота тех, кто ее окружал.

— Давай-ка мы тебя посмотрим, — сказал доктор, проходяв комнату и улыбаясь.

— Я хорошо себя чувствую.

— Вот мы сейчас в этом и убедимся…

Он старался ее не огорчать, но говорил твердо. Доктор закрыл засобой дверь, оставив дядю в коридоре. Лорен села на кровать, потомучто у нее дрожали ноги. Голова была тяжелой и как будто чужой. Врачнащупал пульс, одновременно пытливо разглядывая ее лицо.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я же сказала — хорошо. — Она усмехнулась. — Акак я должна себя чувствовать, по-вашему?

Он не стал ей отвечать.

— Расстегни-ка рубашку, я хочу послушать сердце.

Какое еще сердце? — подумала она, но рубашку расстегнула, идоктор прижал к ее груди стетоскоп.

— Голова болит? — спросил он спокойно, будто это былобычный, рядовой визит.

— Немного.

В действительности голова раскалывалась от боли, и врач понялэто по расширенным зрачкам и сероватому оттенку кожи. Он задал ещенесколько вопросов, Лорен отвечала бесцветным голосом, выдававшимее внутреннее состояние.

— Можно мне спросить вас кое о чем? — сказала она,когда увидела, что врач убирает стетоскоп.

— Спрашивай. — По голосу было ясно, что онпочувствовал облегчение от ее вопроса.

Доктор Малруни выглядел человеком лет шестидесяти и былневысокого роста, крепким, спокойным, с внимательным взглядом. Сним работал напарник, молодой, интересный, завидный жених, нопациенты во всей округе предпочитали старого врача. В отличие отсвоего юного коллеги он пользовался непререкаемым авторитетом. Засвою долгую практику он насмотрелся столько болезней, что иной размог поставить диагноз с первого взгляда.