Движение за пределы прогресса

Гибель теории "смешанной конституции" стала результатом подъема и окончательного доминирования философии прогресса. Стремление к "смешанной конституции" опирается на идеал относительной стабильности и равновесия, подкрепленный социальным порядком, который опасается нарушить с таким трудом достигнутое равновесие сил, вызывающих разногласия в обществе. Философия прогресса неизбежно высвобождает эти разногласия в особенно дестабилизирующей форме, что неизбежно и прямо ведет к угрожающей цивилизации политической вражде, которая существует сегодня во всем западном мире.

Либерализм - это модернистская политическая философия, которая одновременно приняла веру Просвещения в прогресс и отвергла давнее одобрение "смешанных" конституций. Классический либерализм подчеркивал первостепенную цель экономического прогресса, цель которого Джон Локк описывал как "разврат тела" - материальные удобства, такие как "обладание внешними вещами, такими как деньги, земли, дома, мебель и тому подобное", которые, как надеялись, затмят духовные, культурные или трансцендентные стремления. Прогрессивный либерализм сохранил одобрение материального комфорта классическим либерализмом, но добавил веру в моральный прогресс, который сопровождает материальное развитие человечества. Как описал современное либерально-демократическое человечество Ричард Рорти, благодаря как материальному, так и моральному прогрессу, «у них больше бытия».

Отделение прогрессистов от рецидивистов стало неотъемлемой чертой современного либерального режима: прогресс может продвигаться только путем признания, выделения и поощрения тех элементов общества, которые в наибольшей степени обеспечивают поступательное движение истории. Восходящая элита отбирается за ее отличие от предполагаемых отсталых элементов общества, а не за какие-либо образцовые добродетели, которые следует широко разделять и которым следует подражать. Правящий класс и те, кем нужно управлять, воспринимаются как разные классы людей - предчувствие, которое преследует некоторые из наших популярных фантазий в таких вымышленных образах, как "Гаттака", "Элизиум" или менее известная, но превосходная антиутопия Маргарет Этвуд "Орикс и Крейк". Либералы расходятся во мнениях относительно того, кто должен возвышаться, но согласны с тем, что массы должны быть ограничены от вмешательства в траекторию прогресса. Классические либералы указывают на рост богатства и материального комфорта как на цели современного общества; прогрессивные либералы указывают на "дугу" истории, которая склоняется к просвещенным формам социальной справедливости - особенно к расовому равенству и сексуальному освобождению. Прогресс - это одновременно и желаемый результат, и неизбежная траектория развития человеческой цивилизации. В обществе возникает фундаментальное разделение, которое порождает основополагающий партийный раскол: те, кто на стороне прогресса, и те, кто выступает против веры в лучшее будущее. Сегодняшняя политика отражает растущий раскол между партией прогресса и теми, кто стоит на "неправильной стороне истории". Это разделение неизбежно и только усугубляется, поскольку правящий класс претендует на все большую диктаторскую власть над отсталыми во имя идеологии прогресса.

Таким образом, наши нынешние политические разногласия проистекают из более глубокого разделения: фрагментации времени. Идеология прогресса - та, которая лежит в основе современной политической философии либерализма и неомарксизма - утверждает, что время разделено на эпоху тьмы и света, и что часть человечества обретает свой дом по одну или другую сторону этого разделения. Современная политическая философия была воссоздана как борьба между теми, кто продвигается вперед или идет в ногу с прогрессом, с одной стороны, и непокорными остатками, которые либо отказываются догонять, сопротивляются прогрессу, или, что еще хуже, активно борются за сохранение настоящего (или прошлого), которое морально неоправданно. Режимы, возникающие на основе политических философий современности, таким образом, натравливают просвещенный правящий класс на отсталый, непрогрессивный элемент населения. На практике это приводит к ликвидации "смешанной конституции" в пользу правящего класса, который правит во имя прогресса, заметно и ощутимо за счет процветания большой части населения, которая - оправданно, по мнению элиты - "осталась позади".

На элементарном уровне "смешанная конституция" должна предлагать интеграцию времени, прежде всего путем замены идеологии прогресса на живой опыт непрерывности. Если идеал прогресса неизбежно порождает разделение между прошлым, настоящим и будущим, прежде всего, поощряя пренебрежение к прошлому, недовольство настоящим и оптимизм в отношении будущего, то политика непрерывности объединяет прошлое, настоящее и будущее в отношениях взаимного влияния и коррекции. Интеграция времени выдвигает на передний план важность памяти о прошлом, благодарности в настоящем и настороженной осторожности в отношении непредвиденных последствий, возникающих в результате слишком оптимистичного взгляда на будущее. Политика преемственности избегает ностальгии, которая слишком часто может быть инверсией прогрессивизма, помещая идеал в прошлое, а не в будущее; но в то же время она способствует благодарности к наследию и достижениям прошлого, признавая, что все мы сформированы нашим временем, его предположениями, а также неизбежным несовершенством и слабостями человечества.

Наше восприятие времени должно вести переговоры между двумя одинаково опасными склонностями, и обе эти склонности хорошо описаны биоэтиком Уильямом Мэем. В ответ на предложение поразмышлять над рассказом Натаниэля Хоторна "Родимое пятно", в котором изображены усилия ученого устранить небольшое пятно на лице своей жены, что приводит к ее одновременному совершенствованию и гибели, Мэй противопоставил императивы "преобразования" и "принятия". Описывая эти два импульса как особенно заметные в отношении родителей к детям, Мэй отмечает, что это одновременно глубоко межличностное напряжение, а также то, что определяет саму природу общества в более широком смысле. Импульс трансформации приводит к поощрению - иногда властному, но всегда необходимому - ребенка к самосовершенствованию, к стремлению реализовать заложенный в нем потенциал, таланты и дары. Если такого поощрения недостаточно, ребенок, скорее всего, не сможет реализовать свой потенциал; если оно чрезмерно, давление и нереалистичные ожидания могут подавить, разочаровать, перерасти в обиду и разочарование.

Второй импульс - принятие - выражается в любви к ребенку таким, какой он есть, - дар, который не требует каких-то фундаментальных изменений, чтобы стать объектом любви и принятия. Если такого принятия недостаточно, любой ребенок будет впадать в отчаяние от отсутствия безусловной любви; если же оно чрезмерно, результатом, скорее всего, станет некое спокойствие, которое слишком легко может перейти в безразличие. Подобно тому, как и то, и другое должно присутствовать в отношениях родителя к ребенку, так и наши человеческие отношения с нашим местом во времени, в нашем обществе, в нашей традиции: несовершенные и всегда сложные переговоры и отношения между импульсом к преобразованию и принятию. Современный мир принял императив преобразования в ущерб принятию, и - так же, как преобразовательный импульс может уничтожить ребенка - это поставило под угрозу перспективы нашей цивилизации.

Политический, социальный и экономический порядок, основанный на прогрессе, обязательно включает в себя трансформацию за счет принятия. Такое общество оценивает достижения по скорости изменений и очевидным достижениям науки, технологии и экономического процветания. Но, как часто отмечает писатель Венделл Берри, оно теряет способность к "вычитанию", к осознанию того, что то, что оно считает достижениями, также порождает растущие потери. В наше время эти потери - в виде справедливых и достойных экономических перспектив, социальной стабильности, принадлежности к семье и общине, перспективы передать наследие следующему поколению, материальное или мемориальное - гораздо сильнее сказываются на низших классах нашего общества. Поскольку они недостаточно "прогрессируют", их ухудшающееся состояние обычно, пусть и вскользь, рассматривается как справедливо заслуженное.

Эти неравные издержки прогресса были с особой силой исследованы поколение назад интеллектуальным историком Кристофером Лашем. Лаш также обратился к Хоторну как к источнику скептицизма в отношении современной и американской идеологии прогресса, назвав последнюю книгу, опубликованную при его жизни, "Истинный и единственный рай: Прогресс и его критики". Название было взято из аллегорического рассказа Хоторна "Небесная железная дорога", скептического пересказа "Прогресса пилигрима" Буньяна для того времени, когда американцы уже начинали думать о своей нации как о наступлении Царства Небесного. Те, кто ехал по "небесной железной дороге", были склонны верить, что город "ярмарки тщеславия" - наш нынешний мир - и есть "истинный и единственный рай", что заставило людей отказаться от стремления к "Небесному городу". В своем магическом отчете об американском (и британском) развитии веры в прогресс Лаш обратил внимание на ценный контраст, который подчеркивает, как вера в прогресс фрагментирует время, и вместо этого предложил другой набор предрасположенностей, которые могут двигаться к воссоединению прошлого, настоящего и будущего.