Стремление к своего рода гражданско-религиозной преданности неизбежно требовало и привело к ослаблению множества субнациональных гражданских ассоциаций и практик, в которых большинство людей практиковало "искусство ассоциации", как его описал Токвиль. Для того чтобы воспринимать себя в первую очередь как члена нового национального порядка, другие ассоциации должны были отойти на второй план по своей центральности и важности, заменяясь все более непостоянной идентичностью индивидуального "я". Траектория от восприятия себя как субъекта Бога, к идентичности как принадлежности к нации и, наконец, к сущности как самости была задокументирована рядом выдающихся мыслителей - среди них историк Эндрю Дельбанко и политический теоретик Жан Бетке Эльштайн - которые подчеркивали, как требование национальной идентичности ослабляло местные, гражданские и религиозные формы привязанности, расширяя представление человека о "себе" и ускоряя тенденцию к индивидуализму. Первая траектория либерализма была направлена на национальную солидарность, которая требовала ослабления местных форм привязанности и, в свою очередь, вела к сильным утверждениям национального превосходства. Не случайно подъем прогрессивного национализма совпал с распространением националистического империализма - причем империалистическая вылазка Америки пришлась на пик прогрессивного национализма - веры в то, что собственная политическая форма и убеждения являются превосходными и должны быть навязаны другим.
Эта ограничивающая, "шовинистическая" форма национализма привела к его отречению со стороны наследников прогрессивной традиции - хотя по причинам, полностью соответствующим либерализму, который пришел к отказу от слишком ограничивающего национального контейнера, который он когда-то принимал. О ходе этой траектории можно судить по меняющемуся девизу Принстонского университета - учебного заведения, сыгравшего выдающуюся роль в инициировании американской нации в ее постепенном движении к глобализму. Джеймс Мэдисон - "отец Конституции" и выпускник Принстона - и Вудро Вильсон, позже ставший президентом Принстона, представляют собой фигуры на вершинах классического и прогрессивного либерализма, оба из которых рассматривали американскую нацию как вместилище прогресса. Как бы подчеркивая мэдисоновские корни Америки, неофициальный девиз Принстона был введен в 1896 году Вудро Вильсоном как: "На службе нации". Университет и его выпускники должны были видеть свое высшее призвание в служении консолидированной нации. Столетие спустя этот неофициальный девиз был дополнен одним из последующих президентов, Гарольдом Шапиро, следующим образом: "Принстон на службе нации и на службе всех народов". Нация становилась все более ограниченной, а ее преданность - слишком узкой. Совсем недавно, в 2016 году, президент Принстона Кристофер Эйсгрубер снова изменил его на нынешнее воплощение: "На службе нации и на службе человечеству". Идентификация в качестве члена какой-либо нации, наконец, оказалась слишком ограничивающей: служение человека должно быть не ограничено никакой национальной идентификацией, и возникает вопрос, не окажется ли "человечество" в конечном итоге также слишком ограниченным.
В силу своей абстрактности, в частности, оторванности от конкретных идентичностей в конкретных местах, националистический импульс в конечном итоге требовал выхода за пределы уз нации. Современные прогрессисты относятся к национализму с ужасом, но не потому, что они отказались от его логики, а потому, что теперь они тяготеют к его следующей логической форме: идентификации с глобализированным либеральным человечеством. Сама нация теперь рассматривается как слишком партикуляристская, требующая той же дезинтегрирующей логики, что и вчерашний национализм. Вчерашний либеральный национализм - это сегодняшний прогрессивный глобализм, требующий тех же мягких и жестких механизмов разобщения, которые проявляются во всепроникающем индивидуализме, разъединении и даже одиночестве современных людей. Конечной логикой является глобализированная дезинтеграция, ослабление и полная ликвидация всех культурных, географических, традиционных форм членства в пользу того, что Пико Айер ловко назвал «глобальной душой».
Неудивительно, что именно сегодняшние "консерваторы" встали на защиту нации как надлежащего объекта их преданности. На фоне сильно ослабленных, а то и вовсе несуществующих локальных и культурных идентичностей, абстрактная форма современной нации представляется сегодняшним консерваторам единственной "партикуляристской" идентичностью, которая все еще правдоподобно сохраняется как принадлежность, противостоящая индивидуализму освобожденной самости, с одной стороны, и униженной "глобальной душе" - с другой. Успешно устранив правдоподобность идентичностей, которые одновременно являются и локальными, и транснациональными, усеченный консерватизм оказывается подхватившим знамя вчерашних либералов. Особенно в свете недавних усилий сегодняшних прогрессистов - наследников национализма Вильсона, Рузвельта и Кроли - выйти за пределы нации, стремиться к членству в космополисе - кажется естественным, что консерваторы объединяются вокруг идеала национального сообщества. Но такие консерваторы, похоже, совершенно не осознают, что сегодня они занимают место, которое недавно освободили прогрессисты.
Либерализм сегодня предлагает глобализованную форму дезинтеграции, ложный универсализм, который разрушает все воплощенные и расположенные формы человеческого членства. Противостоять ему нужно не путем принятия предыдущей стадии этого процесса и простого принятия "национального консерватизма", который, по случайному совпадению, несет в себе историческую линию либерализма, а через новую форму интеграции местного, национального и международного.
Практики членства и принадлежности усваиваются сначала в самом маленьком обществе - семье. В идеальных условиях общины представляют собой совокупность семей, взаимно заботящихся о воспитании и формировании следующего поколения, обеспечивающих личное, социальное и общественное пространство для своих детей. Хиллари Клинтон не ошиблась, взяв на вооружение мантру "Нужна деревня". Проблема в ее понимании этого призыва заключалась в прогрессистской идеологии, которая на самом деле всегда была враждебна авторитетным претензиям деревни.
Однако такое членство всегда имеет, может и должно быть направлено и вовне. Мы готовим молодежь к жизни за пределами деревни не путем отгораживания от мира, но путем подготовки наших молодых людей к тому, чтобы принести ценности и истины, усвоенные в их семьях и общинах, в страну и более широкий мир - и, мы надеемся, наполнить эти места этикой заботы и преданности, которая выходит за пределы поколений. Как написал Папа Франциск в своем комментарии к этому многослойному опыту "членства", который охватывает местное и транснациональное, «Как не может быть диалога с "другими" без чувства собственной идентичности, так не может быть и открытости между народами, если нет любви к своей земле, своему народу, своим культурным корням. Я не могу по-настоящему встретиться с другим, если не стою на твердых основаниях, ибо именно на них я могу принять дар, который приносит другой, и в свою очередь предложить подлинный дар от себя».
Как признает Фрэнсис, открытость к более широкой сфере за пределами наших местных обстоятельств сама по себе является частью этой идентичности, и если она переживается как форма исключения, наши лояльность и идентичность легко становятся чахлыми и деформированными. Аналогичным образом, враждебность либерализма к такого рода локальным идентичностям привела к созданию собственной деформации - бесплодной пустоши глобалистской однородности. Идеал принадлежности к более универсальному человеческому родству не означает, пишет Фрэнсис, что мир будет «безвкусным, единообразным и стандартизированным на основе одной преобладающей культурной модели, поскольку это в конечном итоге приведет к потере богатой палитры оттенков и цветов и к полному однообразию». Деформирующий "универсализм" глобализма в конечном итоге враждебен всем конкретным культурам, будь то местные или национальные. Вместо этого, так же как нация должна восприниматься как "сообщество сообществ", все человечество должно пониматься как "сообщество наций", причем слово "международный" (которое сохраняет понятие конкретных наций, находящихся в отношениях друг с другом) заменяет идеологический ярлык "глобальный" (который предполагает стирание конкретного). Первый признает отличительную особенность наций и, как следствие, уникальность локальных мест, которые формируют нации; второй отражает попытку стереть отличительную особенность малых обществ, начиная от семьи и заканчивая такими массивными человеческими формами, как нации. "Национализм" как либеральный проект изначально был первым шагом в этом стремлении вытеснения, и от него следует отказаться, принимая, поощряя и защищая не только нацию, но и то, что меньше и больше нации.
Интеграция религии
Что может заменить распадающуюся логику либерализма? Конечное стремление либерального "глобализма" заключается в том, чтобы воздвигнуть универсальный зонтик над этосом фактического безразличия. В его основе лежит предположение, что не существует объективного "блага", с которым люди могли бы согласиться в любое время и в любом месте, поэтому единственной приемлемой политической формой является та, в которой каждый человек преследует свою, свою или ксирскую идею индивидуального блага, а глобальный космополитический порядок обеспечивает фон достаточного мира и процветания, оставляя всех в основном нетронутыми. Теоретически, большинство современных элит рассматривают это видение как потенциально неизбежное и поистине утопическое. На практике же - как пытались показать аргументы этой книги - результатом является глубоко дестабилизирующий результат победителей и проигравших, в котором наше предполагаемое "неосуждение" - наше безразличие - становится тонким оправданием для обвинения неуспешных.