— Здесь никого не раздражаю.

Цзян Есюэ прекрасно понимал, как к Гу Ману относятся другие люди, поэтому лишь вздохнул:

— Где князь Сихэ?

— С принцессой.

— Вот оно что. Неудивительно, что он оставил тебя одного…

Гу Ман проглотил кусочек лепешки и тихо спросил:

— А ты почему пришел сюда? Тоже людям не нравишься[5]?

— Отчасти, — с улыбкой ответил Цзян Есюэ.

Он посмотрел туда, где вдалеке сияющий от восторга Юэ Чэньцин болтал о чем-то со своим обожаемым Четвертым Дядей. Как обычно, Мужун Чуи полностью игнорировал его, оставаясь равнодушным, и, возможно, вообще даже не слушая, о чем он говорит.

Цзян Есюэ какое-то время смотрел на него, прежде чем отвернуться и сказать Гу Ману:

— Я и правда тоже не нравлюсь людям[5].

[5] 讨人喜欢 tǎorén xǐhuan — вызывать симпатию; очаровывать людей.

Гу Ман пододвинулся, освобождая для него немного места.

Теперь они вдвоем наблюдали за тем, как снаружи медленно падают и кружатся снежинки. Внезапно Гу Ман взглянул на ноги Цзян Есюэ и спросил:

— Почему ты все время сидишь?

— Был ранен в бою и больше не смог подняться.

Какое-то время Гу Ман молчал, потом еще несколько раз откусил от лепешки. Не в силах больше терпеть вкус зеленого лука, в итоге он внезапно протянул украденное угощение Цзян Есюэ:

— Хочешь?

После нескольких секунд изумленного молчания, Цзян Есюэ со вздохом сказал:

— Ты такой же, как прежде.

— Ты тоже знал меня раньше? — широко открыв глаза, спросил Гу Ман.

— Кто же в Поднебесной не слышал о Вас? — со смехом сказал Цзян Есюэ.

— Я... не понимаю, — сказал Гу Ман.

— Я и правда знал тебя раньше. Ты, я, князь Сихэ и Лу Чжаньсин довольно часто вместе сражались во время разных военных кампаний, — на этих словах Цзян Есюэ посмотрел на лепешку в руке Гу Мана. — Тогда ты тоже постоянно пихал нам в руки то, что не мог доесть сам.

Гу Ман в ошеломлении уставился на него:

— Значит, ты тоже мой старый друг?

— Да, — ответил Цзян Есюэ. — С тобой мы делили жизнь и смерть, — он тихо вздохнул, — поэтому я не могу ненавидеть тебя.

Опустив глаза, Гу Ман сказал:

— Но Мо Си ненавидит меня.

Цзян Есюэ мягко рассмеялся. Ночь отражалась в его темных глазах, которые лучились безмятежностью и вместе с тем словно светились изнутри.

— Хотя это правда, но, возможно, в этом мире он тот единственный человек, который меньше всего хотел бы тебя ненавидеть.

— Правда?

— Да.

От снежинок, что прилипли к оконной решетке, отражался оранжевый свет из ярко освещенного дворцового зала.

Расправив наброшенную на плечи зимнюю мантию, Цзян Есюэ какое-то время любовался снегом вместе с Гу Маном, прежде чем сказать:

— На самом деле раньше он хорошо к тебе относился.

Гу Ман не проронил ни звука.

Голос Цзян Есюэ звучал низко и мягко:

— Когда ты оказался в ловушке, он не побоялся рискнуть жизнью, чтобы спасти тебя. Когда ты был серьезно ранен и лежал без сознания, чтобы выходить тебя, он несколько дней и ночей не отходил от твоей постели. Когда ты получал награды и почести, он радовался за тебя гораздо сильнее, чем когда сам добивался заслуженного признания. А когда ты травил байки... такой серьезный человек, как он, сидел среди солдат и не сводил с тебя восхищенного взгляда. Когда, окрыленный успехом, ты заканчивал говорить, он всегда был первым, кто поддерживал тебя смехом. Но обо всем этом ты забыл.

В словах этого человека, в жизни повидавшего немало боли и смертей, не было примеси каких-то сильных эмоций. Он как будто со спокойным сердцем говорил о прошлом со старым другом. Тон его голоса и выражение лица были очень умиротворенными. Но слушая его слова, Гу Ман впал в ступор. Казалось, в какой-то момент ему удалось уловить смазанные тени обрывков воспоминаний из их прошлого… В переполненной шумной таверне царила самая теплая атмосфера. Под веселый гомон солдат, стоя на стуле, он, ухмыляясь, бахвалился и болтал с людьми внизу. Его взгляд блуждал по незапоминающимся восторженным лицам галдящих людей до тех пор, пока не нашел сидящего у винного шкафа юношу.

У него была прямая спина и лучащиеся нежностью глаза, которые пристально смотрели на него сквозь оживленную толпу.

И в этот момент, совсем как тогда, его сердце затрепетало и забилось быстрее.

И те обещания, которые он только что вспомнил, несмотря на то, что его «я» из прошлого не решалось им верить, но, по крайней мере, он знал, что Мо Си был искренен, когда произносил их…

«Ты правда мне очень нравишься. Я дам тебе дом. Дождись меня…»

Гу Ман закрыл глаза и какое-то время ничего не говорил.

— Если бы ты не бросил его, не причинил ему боль, не перешел все границы допустимого и не ударил его в самое уязвимое место[6], разве смог бы он тебя возненавидеть? — сказал Цзян Есюэ. — Он всегда защищал тебя и был готов жизнь положить, чтобы уберечь от всех невзгод внешнего мира... Но ты напал изнутри и ударил его исподтишка.

[6] 逆鳞 nìlín «чешуя против ворса [под горлом дракона]» или «обратная чешуя» — обр. в знач.: затрагивать больное место, неосторожно возбуждая ярость влиятельного человека. По легенде, под горлом дракона находится обратная чешуя, и если до нее дотронуться, дракон впадет в буйство и убьет того, кто посмел к ней прикоснуться.

Сердце Гу Мана содрогнулось.

Это правда?

Неужели все так и было…

Он вспомнил, как Мо Си крепко сжал его руку и прижал к своей груди.

«Ты едва не убил меня», — хрипло сказал он тогда.

— Людские сердца не из камня, они созданы из плоти и крови. Он слишком долго тебя защищал, и заплатил за это всем, что мог отдать. Он ведь из знатного рода, один из самых высокородных молодых господ Чунхуа. На протяжении многих поколений его семья достойно служила стране, так что их репутация, слава и заслуги не имеют себе равных, но ради тебя он совершил почти все, что должен и не должен был делать. Именно тот твой последний удар штык-ножом лишил его возможности и дальше тебя защищать.

Никто никогда не говорил Гу Ману ничего подобного, не говоря уже о том, что если бы он услышал что-то такое несколько лет назад, то точно не поверил бы. Но после общения с Мо Си и возвращения части воспоминаний, слова Цзян Есюэ породили хаос в его мыслях и сердце.

Голубые глаза Гу Мана ярко вспыхнули:

— Почему ты говоришь мне все это?

— Когда-то я был твоим товарищем, и его тоже, — Цзян Есюэ задумался на мгновение, а потом со сложным выражением лица продолжил, — я не хочу видеть, как вы двое снова причиняете друг другу боль.

Какое-то время Гу Ман сидел в оцепенении. Казалось, он пытается зацепиться за соломинку, в стремлении обосновать свои прошлые неблаговидные проступки.

— Но он... он очень свирепый, — почти беспомощно пожаловался он. — И он сказал, что я грязный…

— Конечно, все потому, что ты не знаешь, что больше всего в жизни он ненавидит предательство.

— Почему он ненавидит это больше всего? — в изумлении переспросил ошеломленный Гу Ман.

Чуть помолчав, Цзян Есюэ ответил:

— Сегодня вечером я собирался просто перекинуться с тобой парой слов, но… — он замолк, но потом все же со вздохом продолжил, — Ну да ладно! Я и так рассказал тебе половину, хуже уже не будет. Скажи, знаешь ли ты, почему погиб его отец, князь Фулин?

Гу Ман покачал головой.

— Из-за предателя.

Взглянув на него, Цзян Есюэ продолжил:

— Князь Фулин[7] тогда сражался с армией королевства Ляо, но неожиданно его заместитель перешел на сторону врага. Это предательство стало причиной того, что осажденный город оказался на грани полного уничтожения. Чтобы у простых жителей была возможность спастись, князь Фулин живым сдался в плен предателю.

[7] 弗陵 fúlíng «не преступить [закон]», «отвести вторжение».

Гу Ман широко открыл глаза:

— А потом?

— Чтобы выслужиться перед правителем Ляо, этот предатель лично убил генерала Фулина, отрезал ему голову, украл его духовное ядро и преподнес его вражеской стране, за что получил большую награду… Впоследствии этот человек, так же как и ты в прошлом, был назначен генералом Ляо.

Эти кровоточащие слова вонзились в уши и ударили прямо в сердце. Руки Гу Мана задрожали.

— Самое ироничное в том, что в последнем письме, которое князь Фулин так и не успел отправить, он назвал этого предателя лучшим другом, хвалил его за верность и праведность, и говорил, что с таким братом по оружию его семье не о чем волноваться, — Цзян Есюэ посмотрел на свои колени и тихонько вздохнул. — А еще он написал, что они настолько с ним близки, что он готов разделить с ним не только все тяготы похода, но и последнюю рубашку[8].

[8] 与子同袍 yǔ zǐ tóng páo «дать сыну свой халат» — обр. разделить одну одежду (тяготы жизни/военного похода) с другом (собратом по оружию). Идиома из патриотической поэмы в «Книге песен».

— …

— Князь Фулин доверил этому человеку свою жизнь и свою семью, но его брат по оружию не отдал его семье даже целое тело. Когда гроб внесли в город, оказалось, что тело князя Фулин было расчленено: его конечности были отделены от тела, а плоть разорвана на мелкие куски.

Повернув голову, Цзян Есюэ посмотрел на бледного Гу Мана.

— В тот год Мо Си было всего семь лет.

Гу Ман хватал ртом воздух, не в силах произнести ни слова.

— Гу Ман, теперь ты понимаешь, почему князь Сихэ так ненавидит предательство? — Цзян Есюэ ненадолго замолчал, после чего продолжил: — Ты сделал почти то же самое, что и человек, который убил его отца.

Гу Ман в замешательстве смотрел на него, чувствуя, как его кости сковывает могильный холод.

— …

— Подумай об этом как следует и честно спроси сам себя, — Цзян Есюэ вздохнул, — каким святым он должен быть, чтобы не таить на тебя обиды?

Автору есть что сказать:

Хе-хе! Я, Мясной Пирожок, вернулась!!! Ах, да, аудиодорамой «Второй Пес» занимаются две команды, первый сезон одна из них выпустила уже вчера~ Кому интересно, может послушать ~ Целую!!!

Глава 65. «Сестричка[1]» умеет пить

[1] 妹 mèi мэй — младшая сестричка (обращение к младшей по возрасту); малой, младший.