Хотя Мо Си был эмоционально холодным человеком, сердце его было не из железа. Конечно, он заметил ее душевную чуткость и сердечную привязанность к нему на протяжении стольких лет.

Раньше, когда она была еще здорова, то была истинной золотой ветвью с яшмовыми листьями[7] при дворе государя, но при этом всем сердцем стремилась отправиться за ним на поле боя. Отказываясь признавать, что это из-за того, что она боится отпускать его одного, принцесса оправдывала это тем, что хочет сама набраться опыта и доказать, что женщины ни в чем не уступают мужчинам.

[7] 金枝玉叶 jīnzhī yùyè «золотые ветви и яшмовые листья» — обр. члены императорской фамилии, высшая аристократия, голубая кровь.

Как-то она обрабатывала его раны и наносила лекарство. В неярком свете свечей было заметно, что ей хочется немного поговорить с ним о чем-нибудь, но в то время Мо Си лишь одарил ее самым холодным взглядом. Она все видела и все поняла, поэтому промолчала.

Мужун Мэнцзэ была настолько терпелива и сдержанна, что со временем у Мо Си возникла иллюзия, что он ей больше не нравится, а ее былая привязанность была незначительна и после нескольких отказов развеялась как дым.

Но так было лишь до того момента, когда он был смертельно ранен Гу Маном. Гу Ман пронзил его сердце, оставив в нем кровоточащую дыру, и его духовное ядро почти разрушилось. Именно Мужун Минцзэ возглавила подкрепление и привела с собой лучших целителей, практикующих лечение совершенствующихся.

Вот тогда эта девушка, которая, как он думал, любила его недостаточно сильно, без колебаний крепко сжала его руку и вернула его в мир живых.

Когда-то он поверил, что их с Гу Маном любовь была искренней и глубокой, в то время как привязанность Мужун Мэнцзэ была поверхностной.

Но на деле все оказалось иначе.

Он отдал Гу Ману все, что у него было, но так и не смог заставить его повернуть назад.

В то время как она ничего от него не хотела, но отдала ему без остатка всю силу своего духовного ядра, надеясь лишь, что это поможет ему выжить.

В тот год, пытаясь спасти его жизнь, она серьезно пострадала. Фактически, ради того, чтобы сердце Мо Си не остановилось, и ядро не было разрушено, Мужун Мэнцзэ обменяла собственную жизненную силу на его… и с тех пор больше не могла иметь здоровое тело и использовать мощную магию.

Когда-то она с улыбкой призналась ему, что хотела бы «как женщина завоевать всю Поднебесную и сотрясти до основания весь мир».

Но этому видению больше не суждено было стать явью.

«В мире множество прекрасных вещей и много людей, которые могут сделать тебя счастливым. Ты непременно их встретишь».

Когда Мо Си очнулся и узнал, что Мэнцзэ использовала собственное ядро, чтобы уберечь его, он пошел к ее постели. Тогда он едва стоял на ногах, его предал самый любимый человек, а сам он не оправдал надежд женщины, которая так долго и глубоко втайне любила его.

На самом деле, он не знал, что делать. Он не мог понять, почему Гу Ман был таким безжалостным, а Мэнцзэ такой преданной.

У ее постели он спросил, почему она повела себя так глупо.

Губы ее были бледны, но она все равно улыбнулась ему:

— Никогда больше не поддавайся искушению обесценивать собственную жизнь. Я не прошу тебя полюбить меня, — она подняла руку, чтобы коснуться груди Мо Си. — Я лишь прошу, чтобы в следующий раз, прежде чем действовать в порыве чувств, ты подумал о моем сердце. Этого будет достаточно.

Она сдержала свое слово и с того дня больше никогда не упоминала о том, что пожертвовала своим духовным ядром ради Мо Си.

— Не стоит заставлять себя из чувства вины или благодарности. Я знаю, что ты по-прежнему не любишь меня, я вижу это по твоим глазам.

После его выздоровления она продолжала прятаться в тени, молчаливо заботиться о нем и в своей манере следовать за ним. Даже если весь Чунхуа считал, что Мо Си должен проявить благоразумие и наконец жениться на ней, сама Мэнцзэ прекрасно все понимала. Она никогда не стала бы тревожить его и без того израненное сердце.

Но чем больше она терпела, тем глубже была вина Мо Си.

Пусть Мужун Мэнцзэ не стала той, кого он полюбил, пусть не стала его женой, в конце концов, после десяти лет самопожертвования она стала единственный девушкой в мире, которой князь Сихэ дорожил и к которой испытывал нежность и жалость.

В конечном итоге, она все-таки стала для него особенной.

— Князь Сихэ, что с вами? — спросил Юэ Чэньцин, заметив досаду и разочарование на его лице.

Мо Си тут же пришел в себя:

— Ничего. Где она?

— Она пошла на террасу Фэйяо[8]. Сказала, что там красивые цветочные фонарики, и она желает на них полюбоваться.

[8] 飞瑶台 fēiyáo tái «терраса парящего нефрита».

Мо Си нахмурился:

— Такой холод, а она слаба здоровьем, как можно... — он не стал задерживаться и сразу направился на террасу Фэйяо. — Я пойду к ней.

Автору есть что сказать:

Желаю всем счастливого дня Айдола! Хороших выходных!

Было у меня предчувствие, что барышню Симэй снова сегодня побьют (в комментариях), так что я одолжу ей свою бамбуковую пароварку, чтобы было куда спрятаться! Ха-ха-ха!

Принцесса Мэнцзэ: — Думаю, я все еще могу спасти его. Хочу пойти в раздел гетной романтики и получить главную женскую роль в сценарии.

Сун Цютун: — Хе-хе, сестренка, я с соседней съемочной площадки, просто мимо проходила. Послушай мой совет, здесь никто не сможет получить ведущую женскую роль, кроме героини с большим членом. Так что, душечка, придется тебе остаться в роли пушечного мяса вместе со мной.

Принцесса Мэнцзэ: — Эта достопочтенная рождена в самой знатной семье этой страны. Не к лицу принцессе мараться в грязи, якшаясь с презренными крысами, вроде тебя.

Сун Цютун: — Эй?! Сестрица, а ты ничего не попутала?! На съемочной площадке экранизации новеллы, что снимается по соседству, я все-таки императрица! Если уж говорить о рангах, по статусу ты все еще мне уступаешь?!

Глава 64. Связь[1]

[1] 结 jié — узел; петля; связь; завершение; обязательство; тяжесть на сердце; будд.: узы мирской суеты.

Терраса Фэйяо была увешана цветочными фонариками из бамбука и бумаги, которые издали напоминали текущую по ночному небу звездную реку. Поблескивая в ярком свете фонарей, мелкий снег с тихим шорохом ложился на покрытые красным лаком перила.

Среди фонарей и снегопада стояли две женщины: одна, в расшитой бабочками красной юбке и короткой накидке из толстого хлопка, со смехом что-то говорила другой, одетой в украшенные вышитым бамбуком и цветами сливы гусино-желтые одежды. Она стояла у красных перил и, подняв голову, разглядывала фонарь в форме рыбы.

Хотя память его была повреждена, Гу Ман почти сразу опознал во второй женщине Мужун Мэнцзэ.

Незадолго до этого, в приемном зале, он почувствовал, что выражение лица Мо Си вдруг как-то неуловимо изменилось. Он знал этого человека уже достаточно давно и никогда не видел, чтобы кто-то вызывал у него такое беспокойство. В тот момент он подумал, что, должно быть, эта легендарная «Принцесса Мэнцзэ» – необычайная красавица. Сейчас же, глядя на нее сквозь сияющие в свете фонарей падающие с небес снежинки, он почувствовал, что «красавица» — слишком поверхностное описание.

Хотя Мужун Мэнцзэ не могла похвастаться женственностью форм, но она была стройной, высокой, элегантной и, несомненно, обладала незаурядным[2] интеллектом. Свет фонаря освещал ее изысканно-белое лицо, придавая ее коже сияние нефрита, белоснежная лебяжья шея выглядывала из-под воротника, словно стебель цветка, еще больше подчеркивая невероятную красоту этой женщины.

[2] 阳春白雪 yáng chūn bái xuě «белый снег солнечной весной» (название песни, распространенной в княжестве Чу эпохи Воюющих царств, отличавшейся трудностью исполнения и понимания); обр. в знач.: утонченный, элитарный, доступный только для избранных.

— Мэнцзэ…

Обернувшись, Мужун Мэнцзэ на миг замерла, а затем улыбнулась:

— А, старший брат Мо. Давно не виделись.

Девушка в красном, что стояла рядом, была ее личной служанкой по фамилии Юэ[3]. Барышня Юэ тоже почтительно поклонилась Мо Си и с улыбкой сказала:

[3] 月 yuè юэ — луна; 娘 niáng нян — барышня; девушка.

— Большая честь встретить князя Сихэ. Всех благ вам, князь.

Мо Си подошел к Мэнцзэ:

— Почему ты стоишь здесь? Тебе не холодно?

— Я буквально только что набралась сил в горячих источниках дворца, а такие красивые фонарики можно увидеть лишь раз в году, — Мэнцзэ улыбнулась. — Ничего страшного.

После этих слов Мо Си не знал, как еще ее убедить, но в этот момент в его поле зрения появилась рука, которая коснулась ее виска.

— Возвращайтесь, на улице холодно.

В конце концов, тело принцессы Мэнцзэ было драгоценно, и никто не смел оскорблять его подобным образом, поэтому она инстинктивно сделала шаг назад. Стоило ей разглядеть, кто стоит за Мо Си, как выражение ее лица изменилось.

— Генерал Гу…

Как у мужчины, когда-то прославившегося тем, что был способен расположить к себе любую девушку в Чунхуа, в костях Гу Мана до сих пор сохранилась почти подсознательная нежность ко всем дамам. Поэтому, хотя он смутно ощущал недовольство от близости Мо Си к этой женщине, Гу Ман все же очень любезно обратился к ней:

— Такой сильный снегопад, у вас уши покраснели от холода.

Мужун Мэнцзэ на несколько мгновений потеряла дар речи.

Конечно, она узнала о ситуации с Гу Маном еще до своего возвращения, но, внезапно оказавшись совсем рядом с этим чудовищем и предателем, все же не могла смириться и принять это как должное.

Барышня Юэ отличалась куда более вздорным характером, так что не стала сдерживаться и сердито закричала на Гу Мана:

— Ты, вероломный предатель, псина вороватая, как смеешь тянуть свои грязные лапы к моей госпоже?! Да если бы не ты…

— Хватит, — мягко оборвала ее Мужун Мэнцзэ. — Не продолжай.

Барышня Юэ обиженно поджала губы: