К тому времени, когда Мо Си и Мэнцзэ вернулись с улицы, главный зал был полон гостей. Заметив их, принцесса Яньпин тут же же подбежала к ним и, одарив их самой сладкой улыбкой, затараторила:

— Сестричка, зятек! Мира и счастья вам!

Тихонько кашлянув, Мэнцзэ ответила:

— Девочка, не говори глупостей.

Мо Си мельком взглянул на принцессу Яньпин.

Он еще помнил, как по возвращении в столицу эта девчонка пыталась соблазнить его, но, похоже, на людях она решила притворяться, что ничего не произошло. Удивительное бесстыдство.

Яньпин очаровательно улыбнулась и подмигнула ему:

— Хе-хе, князь Сихэ каждую минуту думает о моей сестре. Вы двое собираетесь пожениться, так что плохого в том, что я называю тебя зятем?

Смущенная Мэнцзэ воскликнула:

— Яньпин!

— Ладно-ладно, больше не буду вас дразнить, — сказав это, Яньпин бросила на Мо Си последний кокетливый взгляд. — Красавчик зятек, еще увидимся.

Принцесса Яньпин исчезла в облаке аромата душистой пудры, оставив Мо Си и Мэнцзэ смущенно переглядываться друг с другом. Выдержав паузу, Мо Си взглянул на водяные часы и сказал:

— Государь скоро будет здесь, я провожу тебя к столу.

Мэнцзэ с улыбкой ответила:

— Это ни к чему, мне еще нужно переговорить с другими сестрами. Князь Сихэ может заниматься своими делами.

После этих слов она ушла. Какое-то время Мо Си стоял на том же месте, оглядываясь по сторонам. Не обнаружив и следа Гу Мана, он невольно нахмурился. Куда делся этот человек?

Хотя его можно было призвать, используя рабский ошейник, Мо Си испытывал стойкую неприязнь к подобному методу, так что ему пришлось изрядно побегать на своих длинных ногах, прежде чем он обнаружил укромный уголок, где Гу Ман разговаривал с Цзян Есюэ.

— Почему вы двое здесь?

Цзян Есюэ повернул голову и, увидев его, мягко сказал:

— Мы случайно встретились и просто болтали.

— Тебе с ним есть о чем поговорить?

Цзян Есюэ улыбнулся и без стеснения ответил:

— Болтали о тебе.

Мо Си перевел взгляд на Гу Мана и увидел, что тот, опустив голову, беспокойно теребит пальцами рукав. Он как раз собирался что-то сказать, но в этот момент глашатай громко объявил:

— Государь прибыл…

Из-за этого Мо Си так и не сказал, что хотел, а лишь холодно бросил Гу Ману:

 — Уходим, возвращайся вместе со мной к нашим местам.

С прибытием государя официально начался банкет в честь наступления лунного Нового года. Естественно, это было потрясающее воображение роскошью пиршество. Столы ломились от обилия еды, витиеватые тосты и хвалебные оды лились рекой. Гости наслаждались вкусной едой и вином, любовались самыми прекрасными танцовщицами и услаждали слух чудесной музыкой в исполнении лучших музыкантов страны.

После того, как были соблюдены все церемонии, банкет оживился и стал куда более шумным. Семьи обменивались хвалебными тостами, пытаясь привлечь нужных людей на свою сторону и создать новые союзы, на многих лицах цвели благостные улыбки.

Сидящий на троне государь откинулся на подушки и с ленивой улыбкой протянул:

— Господа, сегодня у моего величества к вам лишь одна просьба: хорошенько повеселитесь.

Все министры произнесли положенные благодарственные тосты, пожелав стране мира, гармонии и процветания.

После трех чарок гости начали расхаживать по залу и произносить заздравные тосты друг за друга.

Откинувшись на спинку стула, Мужун Лянь курил свою трубку. Похожие на лепестки персика, влажные и томные глаза были опущены, помимо легкого опьянения на его лице читалась лень, пресыщенность и усталость. Когда Мо Си повернул голову и взглянул на него, то обнаружил, что тот, прищурив глаза, смотрит на Гу Мана и в этом затуманенном взгляде, казалось, скрыты какие-то необъяснимые эмоции.

— Давайте, князь Сихэ, я выпью за вас.

На этот раз князь Чанфэн привел на праздник свою душевнобольную дочь. Мо Си повернулся к нему и, подняв заздравный тост, следуя обычаю, обменялся с ним несколькими добрыми пожеланиями, после чего спросил:

— Вашей дочери стало лучше?

Князь Чанфэн погладил малышку по голове и улыбнулся так, что в уголках его глаз появились морщинки:

— Да, мастер медицины Цзян заботился о ней с тех пор, как она вернулась в город. Благодаря его заботе все хорошо.

Стоявшая рядом малышка Лань-эр была ненамного выше пиршественного стола. Стоило ей увидеть Гу Мана, глаза девочки заблестели и она радостно воскликнула:

— Братик!

Голубые глаза Гу Мана распахнулись, лицо расслабилось, а брови выгнулись, словно листья ивы по весне:

— Маленькая стрекоза, — с улыбкой сказал он.

— Эй, меня зовут Лань-эр, я...

Но договорить ей не дали. На банкете было слишком много чужих глаз, а из-за близости с Гу Маном они легко могли стать мишенью для критики и пересудов, поэтому князь Чанфэн положил ладонь на голову своей маленькой дочери и жестом приказал ей молчать.

Ничего не понимая, Лань-эр смущенно спросила:

— Папа?

Но Гу Ман уже не был таким невежественным, как раньше. Теперь он тоже понял, что был «предателем», а это очень большой позор. Не говоря уж о том, что те вещи, о которых только что рассказал ему Цзян Есюэ, пробудили в нем чувство вины.

Раньше у него не было никаких ассоциаций со словом «предатель». Оно не вызывало у него душевного отклика или каких-то сильных чувств. Он только знал, что в глазах каждого, кто произносил это слово при нем, была невыразимая словами обида и ненависть. И еще, когда Мо Си как-то упомянул это слово, казалось, помимо ненависти, там была еще и боль, более глубокая, чем море.

Семь лет.

Совсем как волчонок, который еще не научился охотиться, а уже столкнулся с тем, что из-за предательства собрата его отец трагически погиб и у маленького Мо Си не осталось даже целого трупа для захоронения.

Гу Ман же сделал то же самое, что и тот человек. Неудивительно, что все испытывали к нему отвращение и презирали его. Волк, предавший свою стаю, заслуживал того, чтобы его разорвали на части и съели заживо.

— Братик, ты чем-то расстроен...

Взгляд Гу Мана потускнел. Он опустил голову и, погрузившись в свои мысли, так ничего и не сказал.

Лань-эр была еще слишком молода и ничего не знала о мире. Она подумала, что он отвергает ее из-за душевной болезни, и слезы тут же наполнили ее глаза:

— Братик, мы же раньше играли вместе, я...

— Ладно, Лань-эр, — поспешил прервать ее князь Чанфэн-Цзюнь, с натянутой улыбкой усадив дочь себе на колени. — Князь Сихэ, прежде чем мы уйдем, позвольте поднять за вас тост. Желаю вам счастья и благополучия!

После этого он поспешно увел девочку, которая, пока он тащил ее за собой, еще несколько раз оглянулась назад.

Почувствовав, что с Гу Маном что-то не так, Мо Си повернул голову, чтобы взглянуть на него:

— Что-то случилось?

— Ничего, — Гу Ман шмыгнул носом и, набрав полную грудь воздуха, на одном дыхании выпалил: — С Новым годом! Я тоже… — подражая другим людям, он взял со стола чарку с вином. — Я тоже подниму за тебя тост.

Мо Си: — …

Должно быть, Цзян Есюэ, этот беспринципный добряк, что вечно с благими намерениями лезет в чужие дела, что-то сказал Гу Ману.

Мо Си не принял чарку с вином, которую ему протянул Гу Ман, а просто уставился в эти ясные голубые глаза, как будто хотел заглянуть прямо ему в нутро и добраться до костного мозга.

Стиснув зубы, он процедил:

— Черт возьми, в конце концов, что ты услышал?

Но прежде чем Гу Ман успел ответить, к ним подошла еще одна группа дворян, желающих поднять тост. Мо Си было неудобно говорить с Гу Маном о личных делах в присутствии посторонних, поэтому ему пришлось сначала соблюсти светские приличия и пообщаться с этими людьми.

Он был самым высокопоставленным военным Чунхуа, так что стоило ли удивляться, что в зале оказалось слишком много желающих перекинуться с ним хотя бы парой слов. Стоило отойти одним, как на их место тут же приходили другие, и хотя Мо Си хотелось схватить Гу Мана и хорошенько его расспросить, немного остыв, он понял, что эта идея была верхом наивности.

— Князь Сихэ, желаю вам счастья и благополучия.

— Отлично, давайте поднимем эту чашу за то, чтобы в наступающем году князь Сихэ добился еще более выдающихся успехов.

В Чунхуа было слишком много знати, и даже одной чарки, что ему приходилось поднимать с каждой почтившей его вниманием семьей, было достаточно, чтобы у него закружилась голова. Однако, в отличие от того же князя Ваншу, Мо Си довольно неплохо переносил алкоголь. К этому времени Мужун Лянь уже был вдрызг пьян. Развалившись на сиденье, он, закусив мундштук, блаженно потягивал «Жизнь как сон».

Когда банкет перевалил за середину, Мо Си почувствовал, что и его силы на исходе. Однако теперь уже старые дворяне подходили, чтобы поднять за него тост, а так как это были седые старцы и старейшины, Мо Си не мог ударить в грязь лицом и, несмотря на собственный дискомфорт, выпивал с ними за компанию чарку за чаркой.

Наблюдавшие за этим издалека офицеры Северной Пограничной Армии, которые за проявленный героизм были удостоены приглашения на пир, не могли удержаться от перешептывания:

— Похоже, они хотят напоить нашего Отчима до беспамятства.

Кто-то злорадно хмыкнул:

— Пфф! На границе князь Сихэ отмечал наступление лунного Нового года вместе со всеми в лагере, но, пользуясь своим положением командующего, отказывался пить, кто бы ни произносил за него тост. Был даже год, когда он ввел полный запрет на алкоголь. Вот только теперь, когда он вернулся в столицу, он даже в этом вопросе себе не хозяин. Ха-ха-ха, бог видит, кто кого обидит!

Были и те, у кого при виде этого публичного издевательства над известным занудой от предвкушения заблестели глаза:

— Вам не кажется, что сегодня вечером Отчим напьется в хлам?

— Ух ты! Должно быть это будет потрясающее зрелище!

— Никогда не видел, чтобы наш Отчим напивался до беспамятства. Как думаете, он впадет в буйство?