Пораженный Мужун Лянь на мгновение в шоке уставился на него. Желая оставить за собой последнее слово в этом споре, он с насмешливой ухмылкой сказал:

— Невежественный Бессмертный, люди думают, что ты не от мира сего, потому и называют тебя «невежественным[5]», но на самом деле ты ведь и правда безумен.

[5] От переводчика: тут обыгрывается множественность значений 痴 chī чи — глупый, невежественный, неразумный; помешанный (на чем-л.), страдающий манией, увлеченный (напр. чувством/хобби); идиот, сумасшедший.

В любой ситуации Юэ Чэньцин всегда истово вставал на защиту своего дяди. Хотя его все еще мутило, но стоило ему услышать обидные слова, что позволил себе князь Ваншу в адрес Мужун Чуи, и он тут же разъярился не на шутку:

— Не смей оскорблять моего Четвертого Дядю!

Злобно прищурившись, Мужун Лянь процедил:

— Почему это я не могу оскорблять его? Кроме государя, разве в Чунхуа есть люди, которых я, урожденный Мужун, не могу оскорбить?

— Старший брат Мужун, ты... ты... ты не слышишь голос разума! Я подам на тебя жалобу лично государю!

Мужун Лянь тут же потемнел лицом. Его сочащийся ядом голос не предвещал Юэ Чэньцину ничего хорошего:

— Деточка, а почему бы тебе не пойти со своими жалобами к своей мамочке?

Лицо Юэ Чэньцина побелело, тело задрожало от охватившей его ярости. В тот момент, когда он хотел парировать этот грязный выпад, перед его глазами мелькнул рукав белой одежды и в следующий миг с отчетливым «хлоп» Мужун Чуи отвесил Мужун Ляню весьма внушительную пощечину!

Потрясенные свидетели этой сцены замерли, ошеломленный Мужун Лянь, который от шока даже не почувствовал силу удара, все еще не веря в реальность случившегося, приложил ладонь к правой щеке. Наконец, придя в себя, он яростно прошипел:

— Ты... ты... как смеешь...

Длинные рукава и шелковый пояс Мужун Чуи развевались на ветру, из-под сошедшихся над переносицей бровей вразлет холодом обнаженных мечей ярко сверкнули темные глаза:

— Что я смею?

Кипевший от злости Мужун Лянь, казалось, вот-вот взорвется, его прекрасные, похожие на лепестки персика, глаза покраснели в уголках:

— Ах ты ублюдочный плебей! Этот почтенный князь…

На этот раз Мужун Чуи ударил его по левой щеке:

— Кем ты себя возомнил?

Никогда прежде Мужун Лянь еще не был так унижен кем-то из своего поколения. От ярости у него искры из глаз посыпались. Курительная трубка заходила ходуном в дрожащей руке:

— Ты... совсем обнаглел… Я подам на тебя жалобу лично государю... ты... ты не уважаешь тех, кто выше тебя по статусу…

Мужун Чуи прищурил свои глаза феникса. Бледные тонкие губы чуть приоткрылись, когда он сквозь зубы холодно повторил слова, сказанные ранее Мужун Лянем:

— Зачем сразу бежать плакаться государю? Почему бы тебе не пойти со своими жалобами к своей мамочке?

Лицо Мужун Ляня мгновенно покраснело, вена на его шее запульсировала. Больше не в силах сдерживаться, он бросился вперед с явным намерением биться с Мужун Чуи насмерть!

Однако Невежественный Бессмертный, чуть наклонившись в сторону, легко ушел от его удара, после чего, раздраженно взмахнув длинными рукавами своих белых одежд, строго сказал:

— Приказываю: пусть выметается!

Юэ Чэньцин не ожидал, что его Четвертый Дядя в самом деле прикажет ему что-то подобное. Все еще не придя в себя от потрясения, он широко открыл глаза и послушно закивал головой:

— Э… эм, ладно…

Чего никто не мог предположить, так это того, что Мужун Чуи прервет его:

— Я не с тобой разговаривал.

— А?

В следующий момент послышался скрип деревянных сочленений, когда все окружившие Гу Мана бамбуковые воины внезапно развернулись и двинулись в направлении Мужун Ляня.

Заложив руки за спину, Мужун Чуи встал за спиной своих деревянных воинов и, окинув Мужун Ляня ледяным взглядом, холодно распорядился:

— Проводите гостя.

Учитывая высокий статус и положение князя Ваншу, разве было в столице Чунхуа место, где его не принимали бы, низко склонив голову в почтительном поклоне, и не провожали бы с дарами и поклонами? Но на этот раз Мужун Чуи использовал своих деревянных солдафонов, чтобы прогнать его, и было очевидно, что если он не пойдет сам, то его просто собьют с ног и вынесут на улицу. Задрожав от гнева, Мужун Лянь ткнул в сторону невозмутимого Невежественного Бессмертного и в сердцах закричал:

— Ты не посмеешь!

Белые рукава одежды Мужун Чуи взметнулись подобно белому снегу, когда он в ярости указал на Мужун Ляня и сердито приказал:

— Вышвырните его вон!

Следуя отданному хозяином приказу, бамбуковые воины с воинственным скрежетом набросились на Мужун Ляня словно рой рассерженных пчел и, облепив его со всех сторон, бесцеремонно вытащили наружу.

Выпроводив Мужун Ляня, Мужун Чуи с нечитаемым выражением лица вернулся обратно и, устроившись за каменным столом во дворе, как ни в чем не бывало вежливо обратился к Мо Си:

— Князь Сихэ, присаживайтесь.

Мо Си: — ...

Похоже этот Невежественный Бессмертный и в самом деле безумен…

Юэ Чэньцин, который давно привык к эксцентричному характеру своего дяди, переминаясь с ноги на ногу, слезно взмолился:

— Четвертый Дядя, а можно и мне присесть?

Мужун Чуи даже не взглянул на него:

— А ты стой.

— Эх… — Юэ Чэньцин лишь печально понурился.

Стоило Мужун Чуи поднять пальцы, как из галереи тут же вышли два бамбуковых воина с чайником и чашками в руках и быстро сервировали стол для чаепития.

Налив две чашки чая, Мужун Чуи без особых эмоций в голосе предложил:

— Пора поговорить о деле. Теперь, когда князю Сихэ известно прошлое Ли Цинцяня, какие у вас мысли относительно сбежавшего Демона Меча?

Бросив еще один взгляд на Гу Мана, Мо Си повернулся к Мужун Чуи и ответил:

— Вряд ли он покинет Чунхуа. Все указывает на то, что он пойдет искать несравненную красавицу, о которой упоминал государственный советник Ляо...

Тут в их разговор вклинился Юэ Чэньцин:

— Но почему этот Дух Меча какой-то странный? Мастер меча Ли, которого мы видели в воспоминаниях, был хорошим человеком, как вышло, что сейчас…

— Ли Цинцянь — Демон Меча, а не Дух Меча, — ответил Мо Си. — После того, как он был жестоко убит, его превратили в меч Хуншао. Поначалу ему, возможно, еще удавалось сохранять остатки своей личности, но Хуншао слишком долго находился рядом с государственным советником, так что, вероятно, запятнал себя кровью и обидой многочисленных жертв этого человека. В подобных условиях его манеры и темперамент со временем становились все более похожими на поведение хозяина.

Пораженный Юэ Чэньцин переспросил:

— Выходит, тот Ли Цинцянь, которого мы встретили, по характеру ближе к самому советнику?

— Да, — подтвердил Мужун Чуи.

Чуть подумав, Юэ Чэньцин предположил:

— Но получается… этот меч Хуншао позднее был кому-то подарен советником? Если бы он все еще принадлежал ему, то вряд ли оказался бы в руках Мужун Ляня.

Мо Си покачал головой:

— Уже не имеет значения, кому сейчас принадлежит меч Хуншао, куда важнее понять, куда он теперь пойдет.

— Правильно, — подхватил Мужун Чуи. — После того, как Ли Цинцянь прошел преобразование, он усердно подражал во всем этому советнику Ляо. Предположим, его одержимость настолько глубока, что он уже совершенно обезумел, поэтому мы не можем опираться на логику, чтобы спрогнозировать его дальнейшие поступки. С другой стороны, мы способны легко определить, на что направлена его одержимость: он просто хочет найти «несравненную красавицу», о которой говорил государственный советник.

Выслушав Мужун Чуи, Мо Си не мог не согласиться с его оценкой ситуации.

Подумать только, оказывается, похищая всех этих женщин, Ли Цинцянь вовсе не спешил сразу же убивать их, а сначала заставлял рассказывать ему, где находятся похожие на них девушки. Используя полученную информацию, он хватал все новых девиц, чтобы, допросив, обесчестить и убить их. Похоже, Ли Цинцянь и сам поверил в то, что, если бы та женщина своим замужеством не обидела советника, Хун Шао осталась бы жива.

Ли Цинцянь уже превратился в одержимого навязчивой идеей безумца.

Всесторонне все обдумав, Мо Си повернулся и спросил:

— Юэ Чэньцин, может ты знаешь, примерно десять лет назад кто считался самой красивой девушкой в Чунхуа?