Мутное тягучее варево под горлышко, запах слабый, но настойчивый, за полчаса пропитал все уголки квартиры. Оттого и голова кружится сильнее обычного, и подташнивает.
- Выбор есть всегда, - сказала Эммалиэ, поставив кувшин на стол.
Ребенку хватит и пяти ложек, но для верности придется выпить полкружки. Взрослым, чтобы наверняка, - по полному стакану и треть сверх того.
Напоить дочку, дождаться, когда та смежит веки, и уложить на кровать, скрестив детские ладошки на груди. И самой, испив до дна нектар смерти, лечь рядом и уснуть, чтобы довести роднулечку до ворот царства Хикаяси*. А Эммалиэ закроет глаза, глядя на лазоревую синеву неба, она и кресло придвинула к окну. И сейчас сидела за столом, замерши в ожидании.
Осталось проститься друг с другом и попросить прощения. Чтобы встретиться уже не здесь, а в ином мире, где нет горестей и бед, и где Микас заждался жену и дочь.
Часы тикали, в доме стояла мертвенная тишина.
- Мам, мам, я тут, с вами. - Люнечка подбежала и, забравшись на колени, прижалась, затихла. И о кукле забыла, потому как в доме творилось непонятное, и взрослые с пугающими лицами принимали серьезные решения.
Разве ж хватит смелости отнять собственноручно жизнь у доченьки? Разве ж можно выбирать за неё – жить ей или уйти из этого мира?
Выбор есть всегда. Чтобы ужиться с волками, нужно самому стать волком. Злее нужно быть. Циничнее. Хладнокровнее. Рвать на части. Иначе сожрут и не подавятся.
По двери энергично забарабанили кулаком, и она заходила ходуном в петлях, заставив женщин испуганно вздрогнуть.
____________________________________________
Хикаяси – божество в амидарейской религии. Изображается в виде четырёхрукой женщины. Считается собирательницей и хозяйкой человеческих душ.
Аффаит – особый сорт угля, обладающий высокой теплотворной способностью.
51
- Аама, вы дома? Аама лин Петра! - раздался низкий мужской голос с акцентом, смутно знакомый. Не получив ответа, он зычно предупредил на даганском: – На счёт "Три!" ломаем дверь. Раз! Два! …
За полсекунды до слова "Три!" Айями распахнула дверь.
Перед ней стоял Имар, в военной куртке и в фуражке, а за его спиной возвышались два солдата с автоматами.
- Хвала Триединому, вы здесь, - выдохнул с облегчением Имар. Не спрашивая разрешения, прошёл внутрь, следом за ним солдаты, и в небольшой комнате стало тесно.
Он не стал церемониться с долгими объяснениями.
- Время дорого, на всё про всё у нас два часа, стало быть, у вас минут сорок. Соберите всё необходимое: пропитание суток на пять-шесть, емкость для питьевой воды и не забудьте о тёплых вещах, в горах будет холодно.
- В каких горах? – промямлила ошарашенно Айями.
- В Полиамских, - ответил он и, заметив заторможенность слушательницы, склонился, обхватив ладонями её лицо: - Аама, нужно ехать, слышишь?
У него основательная щетина, заметила невпопад Айями, и пахнет от него машинным маслом и дорожной пылью.
- Пакуйте чемоданы, - обратился он к Эммалиэ на амидарейском. – Мои люди спустят вещи вниз, у подъезда ждут машины.
- Да-да, - засуетилась та. - Люня, бегом марш, одеваться.
Взгляд гостя упал на кувшин. Имар поднес его к лицу и втянул носом.
- А я думаю, что здесь попахивает с гнильцой? А это ваша бесовская тхика*. Пили? - спросил грозно у Эммалиэ и, получив отрицательный ответ, открыл оконную створку и с отвращением вылил содержимое на улицу.
- Имар! – Айями ухатилась за рукав его куртки. – Там Риарили! Она… Её… Её нужно упокоить!
И ведь чужеземец, а сразу понял, о чем идет речь.
- Где она? – спросил мрачно.
- В проулке у набережной. И её мама не отзывается, дверь заперта.
- Проверим, - сказал он по-военному кратко и обратился к Эммалиэ как к старшей: - Через полчаса вы должны быть готовы.
И даганны ушли.
Аяйми смотрела оцепенело вслед, осознавая: Имар здесь, он вернулся!
- Айя! – встряхнула её Эммалиэ. – Приди в себя! Быстро собираем чемоданы, я – продукты, ты – вещи.
- Да, конечно. - Айями бросилась в дальнюю комнату.
Через перекрытия донеслись глухие удары, это даганны выбивали дверь на втором этаже, а потом наступила тишина.
Следующие полчаса пронеслись в лихорадочных сборах и уговориваниях Люнечки, та расплакалась и категорически не хотела оставлять свои игрушки. Правда, Эммалиэ и не миндальничала особо – не те обстоятельства – и сказала беспрекословным тоном:
- Люниель лин Микаса, ты возьмёшь с собой куклу, и на этом всё.
Дочка ратерялась от неожиданной официальности и начала обиженно выкладывать из детского рюкзачка игрушки, чуть ли не со слезами прощаясь с каждой.
В открытое окно донесся удаляющийся рев двигателей, вскоре раздалась далекая пулемётная трескотня, и раскатистые очереди заставляли женщин вздрагивать, они успели отвыкнуть от выстрелов.
Когда даганны снова появились в квартире, у выхода ждали собранные чемоданы и пара сумок, а Айями застегивала последние пуговицы на дочкиной курточке. Люнечка держала в руках куклу, прижав её к себе намертво.
Имар неопределенно хмыкнул, наверное, думал, придётся подгонять и поторапливать медлительных женщин, а они не подвели и уложились в отведенное время. Спасибо Эммалиэ, благодаря выправке, сохранившейся со времен мотания по гарнизонам, она шустро организовала сборы и отобрала самое необходимое.
Даганны подхватили багаж, словно пушинку, и понесли, топая сапогами по ступеням, следом поспешили Эммалиэ с дочкой, а Айями, оглядев в последний раз жилище, ставшее для неё временным пристанищем, притворила за собой дверь.
Внизу ожидали две машины: пассажирская и бронемобиль с пулеметом в крыше. Чемоданы погрузили в багажник, на заднее сиденье забрались женщины с Люнечкой, Имар уселся рядом с водителем. Бронемобиль следовал позади.
Айями и попрощаться с городом не успела, и с его уголками, дорогими сердцу. Машины споро вырулили со двора и покатили по центральной улице. Главные здания промелькнули перед глазами: больница, школа, гостиница, ратуша с флагами на козырьке, потухшее костровище на площади… Оставив позади городскую окраину, машины рванули к тракту.
Водитель следил за дорогой, а Имар развернулся и вручил Айями папку:
- Здесь документы, будешь предъявлять дежурному на каждой станции, - объяснял на амидарейском. - Через пять дней дорожное сообщение прекратится полностью, но вы успеете добраться. Придётся ехать на машине суток трое или четверо, в зависимости от погоды, с пересадками, практически до границы. Потом сядете на поезд.
Айями наскоро пролистала содержимое папки: заполненные и подписанные договоры, справки о вакцинации, удостоверения личности – на каждого из них троих.
Подняв глаза, встретилась с взглядом Имара и, смутившись, машинально поправила платок, пряча синяк. Бесполезное дело, наверняка он еще в квартире заметил желтушное пятно на щеке и перебинтованные ладони.
- Изучишь документы потом, - сказал Имар. – И запомни свое новое имя.
- Вы… ты… нашёл Риарили?
- Да, - он помрачнел. – Всех, кого мы успели найти, отвезли в ваш храм.
Все святые, значит, Риарили оказалась не единственной жертвой. Сколько их еще будет, жертв бессмысленной злобы?
- Её мама… тоже? – спросила Айями с запинкой.
- Да. Она приняла бесовскую тхику, - сказал хмуро Имар. – А ведь я предлагал уехать, но Рила отказалась.
Потому что не верила в человеческую жестокость, и мысли такой не допускала. А больная мать, не дождавшись дочери, поняла, что случилось непоправимое.
- Мы слышали выстрелы. На вас напали?
- Так, разогнали народец для острастки. Мы, конечно, предполагали, что начнется хаос, но чтобы рьяно в первые же дни…
Дочка притихла, вцепившись в куклу и прижавшись к Эммалиэ, а та слушала внимательно, о чем говорил Имар. И правильно, не стоило надеяться на память Айями, сейчас она ненадежная.
Имар это заметил и продолжил, обращаясь к обеим женщинам:
- Дорога на поезде займет около трех суток, как преодолеете горы, заметно потеплеет и станет жарче. Нужная остановка называется Беншамир. Не бойтесь, вам не позволят её пропустить, сойдете вовремя. Там вас встретят, оформят документы, как полагается, и всё разъяснят, ответят на все вопросы. Поднажми, опаздываем, - обратился к водителю на даганском, поглядев на часы.
Тот вдавил педаль газа в пол, и машина рванула с ускорением, отчего пассажирок затрясло на ухабах.
Станция встретила их тишиной, провалами пустых окон и безлюдностью. Лишь у обочины стояли машины, похожие как две капли воды на те, что привезли амидареек из города.
- Перегружаемся! Undur! Undur! (Быстро! Быстро!) - приказал Имар, упруго выпрыгнул из машины и отворил дверцу, выпуская пассажирок.
Баулы были перегружены в свежую машину, женщины забрались на заднее сиденье, и Имар захлопнул дверцу, оставшись снаружи.
- А вы…ты? – испугалась Айями.
- Мне в другую сторону, - махнул Имар рукой в противоположном направлении. В направлении столицы.
- Как же так? – растерялась Айями, даже слезы на глазах выступили.
Вдруг Имар нагнулся в салон – стекло-то у дверцы опущено – и, притянув Айями за шею, прижался - лоб в лоб.
- Верь мне, слышишь? Все будет хорошо. Я приеду в Беншамир, и мы встретимся на земле Триединого.
И ослабил хватку, отпуская Айями.
- Гони! – велел водителю на даганском.
Мотор взревел, и машина стартанула на запад - от городка, от столицы, от всего, что осталось в старом мире, разваливающемся на глазах.
Развернувшись, Айями смотрела в заднее стекло на удаляющуюся фигуру Имара в клубах дорожной пыли.
Так они и ехали – впереди машина сопровождения с пулеметом в крыше, следом автомобиль с амидарейками. Водитель рулил молча, в разговоры не вступал и не проронил ни слова, да и, наверное, не знал амидарейского.
Дочка поначалу жадно разглядывала пейзаж за окном, но стеснялась незнакомого человека и разговаривала с Эммалиэ на ушко, но потом и она утомилась: снаружи ничего интересного, редкие рощицы с деревцами, поляны, словом, однообразие. Пристроила головенку на коленях Эммалиэ и задремала.