- Она храбра, но не настолько, чтобы в одиночку бродить в сумерках по заброшенному району. Да и на патруль могла запросто натолкнуться, - раскручивал командир ниточку предположений. – Логично?

Веч задумался. Звучит логично, но в чем причина поспешного бегства мехрем из комендатуры?

- В городе говорят об облаве. И о том, что есть раненые и убитые, - подала голос докторица. – Позвольте мне выхаживать наших… пострадавших. Вам ведь наплевать на них.

- Забудьте. Им уже не понадобится ничья помощь, - ответил сурово О'Лигх на амодарском. – Они ответят по нашим законам за каждую отнятую жизнь.

- Варварская жестокость этот ваш скорый суд. - Вскинула голову амодарка. – В мирное время у нас не всякий убийца приговаривался к смертной казни, разумеется, после честного и непредвзятого расследования.

- Но не в том случае, когда убиты наши люди, - процедил О'Лигх на амодарском и, поднявшись из-за стола, велел Вечу на доугэнском: - Проводи ее, ради Триединого, к выходу. Всю плешь мне проела, правдолюбка.

И вышел из допросной.

Раненых – и доугэнцев, и амодаров – разместили в здании бывшей школы. К последним приставили охрану - излишняя предосторожность, так как те лежали живыми трупами и дышали через раз.

Амодарской докторице строго-настрого запретили ухаживать за ранеными. Потому как не внушала доверия, мало ли. А у Г'Оттина своя метода, он за шкирку вытягивал безнадежных с того света и в короткие сроки ставил на ноги. К тому же, свидетельских показаний набиралось катастрофически мало, и как скоро мехрем придет в себя, зависело от авторитетного мнения Г'Оттина.

Тем же вечером доугэнцы переполошили весь подъезд топотом сапог и громким стуком в дверь на четвертом этаже. Веч с осторожностью занес мехрем, и мать её, увидев безжизненно свисающую руку и запрокинутую голову дочери, ахнула, закрыв ладонью рот, и заплакала беззвучно. А уж какие усилия прилагал Веч, пытаясь не растерять выдержку и сохранять спокойствие, лишь Триединому известно. Мелкая испуганно жалась к бабкиной юбке и глядела на вошедших, разинув рот. Хозяйка, очнувшись, отправила девчонку в другую комнату и прикрыла дверь, велев сидеть тихо и не мешаться под ногами у взрослых.

- Куда? – спросил Веч на амодарском.

- Вот сюда, - засуетилась мать, указав на кровать у стены.

Веч бережно уложил мехрем. Та, впавши в бессознательное состояние, застонала жалобно, и мать снова заплакала. Оно и понятно, не лицо, а сплошной синяк. На одежде крови нет, кроме той, в которой измазал пацан, заслонив мехрем собою.

- Без надобности не раздевайте, могут быть внутренние повреждения. Дождитесь, позже зайдет наш врач, осмотрит. Делайте то, что он скажет, - велел Веч. – Госпиталь не работает, придется выхаживать дома.

- Да-да, конечно, - закивала она с горячностью.

- Завтра вас вызовут на допрос. Он не займет много времени. Можете оставить… ребёнка с кем-нибудь? – спросил Веч с запинкой.

- Да, конечно. Я найду, с кем оставить Луну.

Г'Оттин приходил регулярно и часто. Осматривал мехрем, ощупывал осторожными надавливаниями и прислушивался, определяя состояние по оттенкам сдавленного стона и по дыханию, по солености капель пота, стекающих со лба. Вливал микстуры через сомкнутые губы, бережно массировал, разгоняя кровь и прогоняя застой в мышцах. Снабдил таблетками и пилюлями мать мехрем и надавал подробных инструкций, какие лекарства и в какой последовательности принимать.

- У нее началась горячка, это нормально. Сбивайте жар. Когда температура спадет, она будет спать. Ото сна тоже немалая польза. Вот мази и порошки, делайте обертывания и примочки, так гематомы и отеки сойдут быстрее.

Допрос матери мехрем мало что прояснил. Зачем дочь отправилась к партизанам, та не знала.

Волновалась, жулькала носовой платок. Веч разглядывал её вблизи. Чистый профиль без заметных морщин, светлые глаза, светлые волосы в строгом пучке, простая одежда, глухой воротник… Прямая осанка – словно в позвоночник вбили штырь. Переживала за дочь безмерно. Чуть ли не клещами приходилось вытягивать из нее ответы, притом, что Веч вел допрос на амодарском. Она долго обдумывала, подбирая и озвучивая правильные слова.

- Знакомый вашей дочери, с которым она встретилась намедни по указанному адресу, утверждает, что он её родственник. Брат.

Амодарка растерялась. Прокашлялась.

- А, ну да. Должно быть, это Арам. Двоюродный брат. Кузен. Мой племянник.

- Как давно он в городе?

- Перед Свежелетием… приехал, - ответила она с заминкой. Заметила усмешку О'Лигха и принялась с двойным усердием мять платок.

- Свежелетие* – это амодарский Бейрихен*, - напомнил Веч командиру на доугэнском и обратился к матери мехрем:

- Племянник часто вас навещал?

- Бывало… пару раз, наверное.

- Рассказывал что-нибудь?

- Он особо не откровенничал, говорил, не стоит нам забивать голову ненужной информацией. Меньше знаем, крепче спим.

- Зачем он приходил к вам домой?

- Ну так… за продуктами, - ответила она неловко. - Погреться, помыться. Ну и повидаться.

- Ваша дочь контактировала с партизанами, помимо вашего племянника?

- Нет-нет. - Амодарка замотала головой для категоричности.

- Почему вы так уверены? Она могла скрывать.

- Она бы не промолчала о таком.

- Однако ж, утаила, что отправилась к партизанам, - напирал Веч.

Его слова явились полной неожиданностью для женщины, и она не нашлась с вразумительным объяснением.

- Вам стоит говорить правду. От полноты и достоверности ответов зависит будущее вашей дочери и ваше. И о ребенке не забывайте, - давил Веч.

Амодарка закивала, соглашаясь и глаз не поднимая.

- Помимо родственника бывали в доме другие мужчины?

- Да, бывали. Приходили за продуктами. От Арама.

- Что-нибудь рассказывали?

- Нет.

- Неужели молча забирали провизию и уходили? – съязвил Веч.

- Почему же молча? Говорили, что бьются за Амодар и за нашу свободу. Призывали не мелочиться и делиться щедрее, - ответила она лишенным эмоций голосом.

К завершению допроса так и обнаружилось ничего стоящего, что могло бы заинтересовать дознавателей. О том, что мехрем снабжала агрессивных попрошаек провиантом, Веч и так знал, от неё же и услышал ранее.

Он вышел из допросной, чтобы проводить амодарку до фойе, но, не дойдя двух шагов до лестницы, открыл дверь в пустую комнату далее по коридору. Кивком указал спутнице, мол, проходите.

- Поговорим без микрофона и свидетелей, - пояснил в ответ на испуганное удивление женщины, и та покорно подчинилась. - Амодар, с которым ваша дочь решила встретиться, действительно ваш родственник?

- Не по крови. Но дорог нам обеим, - ответила она, отводя взгляд в сторону. Под глазами залегли тени. Ей нелегко сейчас, нужно ухаживать за немощной дочерью и присматривать за непоседливым ребенком.

- Ваша дочь с ним спала?

Серый цвет радужек сменился грозовым, и амодарка опалила Веча гневным взглядом.

- Как вы можете думать… такое?! Как у вас язык повернулся сказать?!

Вот есть же в характерах амодаров нечто эдакое – стальное, несгибаемое. Стержень, который проявляется, когда обстоятельства заставляют их высунуть нос из скорлупы. И они обороняются, защищаются и нападают, пускай и словесно.

- Представляете, повернулся. Их нашли вместе, в подвале дома. Оба избиты до полусмерти.

Она приглушенно охнула, прижав ладонь ко рту.

- Арам жив?

- Жив, но в тяжелом состоянии. О чем мне думать? О том, что ваша дочь обвела всех вокруг пальца и умело скрывала, что якшалась с партизанами?

- Нет и еще раз нет, - сказала амодарка убежденно. - Аама бы не стала рисковать всем, дочерью не стала бы рисковать. Признаю, да, она помогала Араму и его товарищам продуктами, но не более. На ее месте вы поступили бы иначе?

Веч не сдержал хмыка, вспомнив высокопарный слог мехрем после опознания амодарских бандитов в комендатуре.

- В таком случае должно быть веское основание, чтобы ваша дочь, забросив насущные дела, отправилась среди бела дня на городскую окраину и с риском для жизни повидалась с вашим "родственником".

- Ума не приложу, почему она так поступила, - пробормотала женщина расстроенно. – В любом случае, знай она, что будет встречена с агрессией, ни за что бы не подвергла себя опасности.

Показания амодаров разнились. Пацан врал напропалую и не боялся. Ерничал и дерзил, провоцируя дознавателей нахальством. Мать мехрем тоже солгала под запись, но наедине не стала отпираться, признав, что пацан ей не родственник. Быть может, соседский мальчишка или одноклассник мехрем, ушедший на фронт в юношеском запале и ставший дорогим для обеих амодарок. Ишь, с какой неподдельной тревогой расспрашивали друг о друге. А когда некровный родственник становится дорог? Наверное, когда встречаешься с ним тайком вне дома и проводишь время не за разговорами о передвижениях доугэнцев в гарнизоне, а за более интересным занятием. Поэтому Веч и подстрекнул мать мехрем, желая убедиться в абсурдности мыслишки, от которой вскипела кровь, и перемкнуло в голове.

- От кого Крам мог получить информацию о партизанском убежище?

- От своей мехрем? – предположил Веч.

- Вряд ли. Она, конечно, своеобразная амодарка, но не выдала бы соплеменников, и не в силу порядочности, а из-за страха о возмездии, если свои же прознают о стукачестве, - опроверг эту версию О'Лигх. - Да и от кого бы она услышала о партизанах, если не контактирует с местными? С соседками чай не пьет, с городскими не судачит. Как думаешь, твоя мехрем случайно очутилась по указанному адресу незадолго до нашей атаки?

- Фатальное стечение обстоятельств. Либо кто-то решил избавиться от амодарского отряда, - предположил Веч.

- Причем избавиться нашими руками, - уточнил командир. – Подозреваю, этот "кто-то" - связной ривалов. Представь, без жалости предал погибели целый взвод обученных людей, к тому же, неплохо оснащенных оружием.