- Однако, решив предать, должен был отвести от себя подозрения. Мехрем могла быть связным ривалов? – выдвинул Веч фантастическое предположение и потер лоб. Голова шла кругом от обилия домыслов.

- Нет, - ответил О'Лигх. – Посуди сам, к началу войны она была девчонкой. Молода, глупа, наивна. А разведка и шпионаж требуют холодного рассудка и осмотрительности. И обучения или, на худой конец, тщательного инструктажа. Я бы дал связному ривалов лет тридцать или выше. Бессемейный, либо обзавелся нахлебниками для прикрытия. И осторожничает, продумывает каждый шаг. А твоя амодарка что натворила? Понесло ее за каким-то лядом в отряд – пусть так, пусть хотела передать военные тайны, так ведь от своих же и получила оплеух, и за что? За то, что делила с тобой постель. Вот и объясни мне, каким тупым выродком нужно быть, чтобы забить ценный источник информации чуть ли не до смерти? А ведь амодарские партизаны когда-то воевали и худо-бедно должны понимать, что хороший разведчик поступится многим, чтобы добыть стоящий секрет, и, если потребуется, прогнется и будет спать с врагом. Нет, тут что-то другое.

Что это может быть? – ломал голову Веч и не находил ответа. Получается, правду знали лишь мехрем, ее "брат" и двое безнадежных амодаров, если они, конечно, оклемаются.

- Крама не вернуть. Того, что случилось, уже не изменить, но последствия нам аукнутся и ещё как, - продолжил О'Лигх, расхаживая по кабинету.

Веч скупо кивнул, соглашаясь. Он сразу понял, что ему грозит разжалование и трибунал, и ожидал неизбежного со спокойной решимостью, однако ж, давшейся нелегко. Потому как со стороны выходило, что спал он с амодаркой, которая оказалась тесно связана с партизанами и, возможно, передавала ценную информацию о маневрах противника. А Веч нарушил все предписания и клятвы и, забыв об осторожности, выбалтывал амодарской шпионке военные тайны. Ничего удивительного, хорошее вино с легкостью развязывает язык. А может, она рылась в бумагах Веча, он и не упомнит, могло быть таковое или нет. И теперь не имеет значения, нарушил он или соблюдал в строгом соответствии. Следаки*, изучив материалы дела, найдут и обоснуют, каким образом А'Веч из клана Снежных барсов прошляпил. Проявил беспечность. Недоглядел, забыв о том, что амодарки не так просты, как кажется с первого взгляда.

- У нас меньше суток. Э'Рикс выехал в гарнизон, - сказал командир.

Уполномоченный генштаба не будет церемониться. Он суд и следствие в одном лице. У него есть мандат, подтверждающий право карать на месте.

- Ты же знаешь правило, - продолжал О'Лигх.

Веч кивнул. Простое, но действенное - "жизнь за жизнь".

- Ее, конечно, не расстреляют и не арестуют. В Доугэнне нет женских лагерей, поэтому её не депортируют. А вот ребенка вполне могут отобрать.

- Это же верная смерть для нее, - сглотнул Веч.

На то и рассчитано. Равнозначно расстрелу.

О'Лигх говорил размеренно, как человек успевший продумать стратегию поведения, и теперь доносил ее до главного участника событий, чтобы тот внял и принял.

- Нам нужно придерживаться следующей линии. Твоя амодарка давно была под подозрением и находилась в разработке. Чтобы не спугнуть крупную рыбу, мы приняли решение устроить ловлю на живца: невзначай подкинуть фальшивую информацию и установить слежку. Таким образом, подсунули ей дезу* и проследили. Любую дезу… ну, вот хотя бы караван без охраны… Единственное наше упущение состоит в том, что мы недооценили численность неприятеля.

Да уж, крохотное упущение. Десять убитых доугэнцев, и среди них подполковник У'Крам из клана Степных орлов. Непомерный груз вины на плечах О'Лигха, в ершике волос которого добавилось предостаточно седых волос за последние дни.

- В плюс нам будет, что ни один из амодаров не просочился через кордон. Основная часть полегла, а в живых теперь осталось трое, пускай и при смерти. И амодарка твоя полегла там же. Плитами ее придавило, балками расплющило. Вот и весь спрос. Я дал указание Аррасу прослушать записи допросов, упоминается ли в них, что она выжила. Сам знаешь, если Э'Рикс зацепится, то душу вымотает из твоей амодарки и, как пить дать, оторвет от неё ребенка.

Веч хмуро слушал, голову опустив.

- Как сын ты мне стал, понимаешь? Все вы мне здесь как сыны, душою болею за каждого, - постучал по груди О'Лигх. - Такая неурядица у нас приключилась, хоть сейчас снимай погоны и под трибунал. И ладно бы шла война, так ведь в мирное время по недосмотру погибли наши люди.

- Можно вывезти её в Доугэнну, - словно бы не слыша наставлений, вставил Веч.

- Сам посуди, разве ж её примут там, зная, что из-за нее положили немало нашего народу? Закидают камнями, а семье устроят несладкую жизнь, и стены поселка не помешают тем, кто желает мести. Подумай и о своей семье. У тебя жена, сын, ты вернешься домой героем войны. Как они будут смотреть людям в глаза, когда привезешь амодарскую любовницу, ставшую причиной гибели наших сородичей? От стыда сгорят. Сын должен гордиться отцом, а не плевать ему в спину.

Веч молчал. На мнение и гордость той, что называлась по закону женою, он манал* с самой высокой горы, а вот мальца жалко. Потому что и сам в детском возрасте страстно мечтал добиться отцовского признания.

Правильные слова говорит командир, наотмашь бьет правдой, отрезвляя. Так почему же под грудиной горит так, будто каждое слово режет скальпелем по живому?

- Взыскание будет суровым, но погоны сохранишь.

"Все мы сохраним погоны и нашу честь – и мертвые, и живые" - прозвучало недосказанное. И Крама похоронят с почестями как героя.

- Нужно ее допросить, и ситуация прояснится, - не унимался Веч.

- Допрос твоей мехрем не даст ничего нового, признай, он важен лишь для тебя. На подтверждение гипотезы о причастности связного ривалов у нас нет времени, и сейчас это не приоритетная задача. Мы ликвидировали крупный очаг партизанского движения на южном направлении – вот что важно, и это второй плюс для нас. По большому счету, не имеет значения, что именно не поделили между собой амодары в том доме и почему занялись рукоприкладством. По факту они оказались в одном месте и в одно время, и даже самый опытный викхар* не докажет непричастность твоей мехрем. Поэтому мой тебе совет – забудь. С этого момента она мертва, - сказал жестко О'Лигх. – Мертва, а тело отвезено с прочими амодарскими покойниками к бесовскому храму и предано сожжению. И концы в воду. Оформим соответствующие документы. Будем убедительны, и Э'Рикс не подкопается. Знаю, ты не подведешь, не натворишь глупостей.

- Остается Г'Оттин. Он подготовит рапорт и укажет правду, как есть, - возразил Веч.

Каждый довод командира – логичный и неоспоримый – воспринимался с всё возрастающим упрямством. Веч внутренне противился, отказываясь соглашаться с приводимыми фактами. Упирался, протестовал. Сгоряча было решил не изгаляться с оправданиями, а пустить ситуацию на самотек, ну и пусть, к бесам, арестовывают, срывают погоны. Но рассудком понимал: на семью и на клан ляжет несмываемый позор. И потому от бессилия разрасталось в груди непонятное, жаждущее крушить и рвать на части, тёмное и неуправляемое.

- За Г'Оттина не думай. Он уезжает утром с караваном в Доугэнну, будет сопровождать мертвых и раненых.

- Что станет с выжившими амодарами?

- Нет смысла расстреливать недопокойников. Их депортируют в лагерь, авось помрут в пути. Нас поджимает время, Э'Рикс не станет расшаркиваться, день-два, и уедет в генштаб. Я более чем уверен, он и тебя прихватит в столицу. А на мне останутся формальности по подписанию акта сдачи-приемки города. – О'Лигх истолковал по-своему молчаливое упрямство подчиненного: - Веч, я же вижу, всё в тебе противится такому исходу дела, но иного выхода нет. Мы не нарушим присягу и не запятнаем честь мундира. И твоя мехрем останется жива и здорова, Г'Оттин позаботился об этом.

Затворив за собой дверь, Веч прошел к девственно чистому столу. Светильников не зажигал, хватало света уличных фонарей. Сев в кресло, покрутился влево, вправо, влево, вправо. Вот так же сидела в его кресле мехрем в тот день перед тем, как сорваться с места в неизвестность. Изучала текст договора, а он, Веч, отправился на первый этаж за амодарской куклой. Что произошло за короткое время, отчего мехрем переменилась в лице и в настроении?

Выдвинул поочередно ящики стола, в них не обнаружилось ничего мало-мальски важного: папки с бланками рапортов и разнарядок, пустыми таблицами для расписания караулов и патрулей. По уставу запрещалось хранить использованные документы вне запертого сейфа, и Веч ни разу не отступил от правила. За единственным случаем. Он извлек из нижнего ящика папку, второпях засунутую за ненадобностью. В тот день папка лежала на краю стола, вспомнил Веч. Перебрав содержимое, понял – исчез листок с карандашными пометками командира. Одна из агиток о том, что доугэнцы, спевшись с союзниками, отдали им завоеванные земли. И в конце - призыв к сплочению против нового врага.

Конечно же, прочитав, мехрем узнала то, о чем долгое время пыталась безуспешно выведать у Веча. И не утерпела, решив поделиться новостью.

За правду же и пострадала, потому что она, правда, оказалась не нужна тем, для кого предназначалась.

А он прошляпил. Недоглядел. Не предусмотрел.

И она не простит.

Выйдя на крыльцо комендатуры, Веч закурил, выпуская табачный дым в темноту весенней ночи. Ниже по улице в окнах дома на четвертом этаже горел свет, он знал наизусть их расположение.

Что же ты наделала, храбрая птичка? Зачем полетела в западню, ставшую ловушкой? Как исправить то, что невозможно исправить? Как выпустить тебя из клетки?

Этого он не знал.

______________________________________________________________________________