За две недели до отъезда в Штаты, лечу в Копенгаген на два дня, на очередное «олл-старз-шоу». Пригласили нас всех, по понятным причинам, кроме Вали. Разбирательство ее случая с допингом, как и предсказывала Нинель, затягивалось, обрастая все новыми и новыми сложностями. Как результат – международные соревнования пока оставались для нее закрытыми, и даже шоу опасались иметь с ней дело, чтобы не дразнить лишний раз наш международный союз.

От участия в шоу сразу же отказалась Танька, занятая своим переходом к Шиповенко и все еще разобиженная на весь свет. Потом оказалось, что у Андрея вскрылась травма колена – очень неприятная штука, когда под коленной чашечкой, от частых, резких и неравномерных нагрузок воспаляется костная ткань изнуряя спортсмена острой болью – и он тоже остался дома. Ну а Аню просто не отпустила Нинель, без объяснений.

Поэтому в Данию еду один. С Мураковым.

В программе четыре концерта, и в каждом - два моих выхода. Вначале, для затравки, катаю «Ведьмака», а в конце – «Шоу маст гоу он». Для концертных целей мою произвольную программу, где я изображаю Фредди Меркюри, мы с Артуром переделали под показательный формат, немного сократив и упростив. Но два четверных прыжка из пяти оставили, потому что публика жаждет лицезреть…

Меня вообще многие теперь хотят видеть. Особенно после моего показательного выступления на олимпиаде.

Воспоминания, не лишенные приятных ощущений…

Корея, Пусан. День олимпийского гала-концерта. Перед началом шоу, в гримерке, прошу заплести и уложить мне волосы покрепче, как перед произвольной программой, и нарисовать усы. Чтобы добиться максимального сходства с оригиналом.

- Хочешь, еще и глаза тебе наведу, - предлагает девочка-гример, - будет вообще один в один.

- А сможешь?

- А то!

- Давай!

Показательные выступления тем и хороши, что дают нам неограниченный простор для творчества. Можно кататься в гриме, в костюме, в шляпе, в трусах, без трусов… Хотя нет, без трусов нельзя – общественные приличия нарушать не разрешается. Но если на спортивном старте есть норматив, по которому не менее двадцати процентов тела спортсмена должно быть закрыто однородным костюмом – то есть никаких топиков или чулок – то на показательных эти ограничения точно не применяются. Как и с использованием предметов – на старте предметы запрещены, а на галла-концерте можно кататься с гитарой, с бейсбольной битой, со стулом, со столом, с кроватью – с чем угодно. В моем случае, из дополнительных аксессуаров – только усы Фредди Меркюри. И маленькое дополнение к костюму…

- Пришейте мне вот это к рукаву, - прошу костюмершу, которая поправляет и что-то переприметывает на моей имитации желтой куртки.

Протягиваю ей то, что до этого сжимал в кулаке. Зеленую, блестящую, усыпанную стразами змейку с ярко красным раздвоенным язычком. Фрагмент Валиного костюма, в котором она катала Болеро…

Улетая из Кореи раньше всех нас, расстроенная и измотанная, балеринка вырвалась накануне вечером, чтобы попрощаться со мой, и подарила мне эту змейку, которую аккуратно спорола со своего платья.

- На память, - просто сказала она тогда.

И я тогда же решил, что мой показательный номер я буду катать в ее честь, для нее, и часть ее образа как нельзя кстати подойдет для моего собственного…

- Ничего себе! – удивляется костюмерша, естественно знающая все наши наряды до последней пуговицы. – Где ты это взял?

- Хозяйка подарила, - говорю я.

Она смотрит с подозрением.

- А не врешь?

- Не вру…

Она поджимает губы. В принципе, самовольно что-то менять в костюме не принято, нужно как минимум согласовать с хореографом. Но в данном случае речь о такой мелочи…

- Пришейте, пожалуйста, - прошу ее я. – Валя увидит, и ей будет приятно…

И когда завершающим номером программы галла-концерта объявляют меня, и я появляюсь посреди льда, в луче прожектора, то на моем левом рукаве красуется, извиваясь, сверкающая изумрудная лента, которую я нарочито демонстрирую в камеры, занимая стартовую позицию. И это минимум, который я могу сделать, чтобы выразить Вальке свою поддержку…

А потом я катаю программу. В полном объеме. Без единого степ-аута, покачивания или недокрута. На все шесть-ноль, как сказала бы Тихонова. И со всеми пятью квадами. Назло всем…

Под крылом самолета, в лучах утреннего солнца, проплывает Эресуннский мост. Роскошная автострада, соединяющая Копенгаген со Шведским Мальме, летящая подвесными секциями над шведской территорией и частью пролива и ныряющая, в буквальном смысле, под воду, в туннель уже на стороне Дании. Фантастическая по своей задумке и исполнению конструкция. Хотелось бы мне как-нибудь проехать по этому мосту… Может быть прямо сейчас, в аэропорту, предложить Муракову взять напрокат машину, все равно сегодня свободный день?.. Хотя, вряд ли… Иван Викторович по натуре не авантюрист, и вряд ли согласится. А вот Анька бы согласилась… И Валя, скорее всего, тоже… И Катька… И даже Таня…

Последние две недели, после того злополучного разговора, в Аней мы не перемолвились ни словом. Наши графики почти не пересекаются. Я – редко бываю в «Зеркальном», в основном проводя время на съемках рекламы, интервью и шоу. Анечка тоже нарасхват – телевидение, блогеры, опять же спонсоры… В те редкие разы, когда мы случайно сталкиваемся в нашем ледовом дворце, она молча проходит мимо меня, опуская глаза или отвернувшись. И что-то мне подсказывает, что зеленая змейка на моем рукаве оказалась-таки ядовитой, и больно ужалила мою небесную Фею. Как перед этим меня предательски ослепил блеск ее золотой медали… Грустно и печально, на самом деле. Но… Как есть…

Танька с Женькой официально объявили о том, что они встречаются, даже на их страничках в Википедии появилась соответствующая запись. Весь Инстаграмм пестрит их совместными фотографиями, снимками с собаками, с различными медийными личностями, на всевозможных экзотических берегах, на фоне пейзажей и интерьеров. Тогда, стазу после возвращения из Кореи, я так и не позвонил ей, как обещал… Замотался. Забыл. А когда вспомнил, то с экрана телефона, с новостной ленты, на меня уже смотрели улыбающиеся и довольные физиономии, ее и Семенова. О каких Парижах тут вспоминать?

Катька тоже не осталась в стороне и в очередной раз удивила. На этот раз – своим заявлением о переходе в ЦСКА. И снова, как всегда у нее, все с какими-то недомолвками, под покровом тайны, с массой намеков и недосказанностей. Хотя бы то, что объявлено об этом было не так, как того требовали правила и элементарная человеческая порядочность, а в интервью какому-то очередному Ютьюб-каналу уже наводило на грустные мысли. Нинель была единственной, кто отреагировала на эту очередную Катькину выходку спокойно и без удивления – просто молча пожав плечами. Может быть знала заранее – не исключено… Ее телефон молчал, на сообщения в «Телеграмм» она не отвечала, в «Зеркальном» не появлялась. В какой-то день я даже было решил съездить в эту ее конюшню за город, просто удостовериться, что если она там, то у нее все в прядке. Но потом передумал. Ведь это была Катя. Ветреная, взбалмошная, непредсказуемая. Я всегда любил ее такой. Значит, пускай такой она и остается…

Среди осколков нашей многолетней, крепкой и, казалось, нерушимой компании, еще кое-как друг за дружку держимся только мы с Валей. Тем прекрасным вечером, когда я сводил ее и ее маму, на концерт, обеспечил незабываемыми впечатлениями, заставил отвлечься от тоски и хоть немного порадоваться жизни, тогда произошло что-то почти незаметное. Но изменившее в нашей жизни очень многое… Валя, живая, здоровая, веселая, грустная, бойкая, задумчивая – невероятно красивая… Вот она. Рядом. На одном со мной льду. В одном зале. До нее можно дотронуться. С ней можно говорить, смеяться и грустить. Ее можно обнимать и целовать… Ее можно любить… Но дальше для меня дороги нет. Как я знаю, что никогда не прыгну пятерной прыжок – просто потому, что это за гранью моих физических возможностей – так я знаю, что будущего рядом с Валей у мня нет. Не потому что я очень плохой, или она слишком для меня хороша – нет. Плохого можно перевоспитать, хорошую испортить и пара сложится. Здесь другое. Тогда, глядя в глаза ее мамы и слушая ее слова, я понял, что мы просто живем в разных измерениях. И то, что Валечка, по детской своей наивности или доброте пока еще снисходит до нашего несовершенного и порочного мира вовсе не означает, что она захочет в этом мире остаться. Мы отсюда не вырвемся, как бы ни хотели. Она – с легкостью уйдет по первому же желанию. И вот это-то и вгоняло меня в самую дремучую тоску, посильнее ссоры с Аней и Танькиных выкрутасов…

А недавно, сидя дома в одиночестве и рассматривая мерцающие неоновые вывески внизу за окном, я неожиданно вдруг понял, что всем им - моим девочкам, Андрюхе, Мишке, Женьке, тренерам, даже Нинель и Фионе, всему тому человеческому миру, которым окружил себя я, и который принял меня в себя - всем им будет проще и спокойнее, если я просто исчезну с их орбит, перестав быть фактором возбуждения, раздражения, обожания, подражания… Я не знаю, чего еще. Просто представьте себе мир «Зеркального» без Сережи Ланского. Зазеркальная реальность, в которой отразились все, кроме меня. Но даже если за счет кривого стекла и некачественной, облезшей амальгамы, кто-то выглядит не совсем привычно, кто-то меняется до неузнаваемости, да и сам «Зеркальный» уже не «Зеркальный», а какой-нибудь «Хрустальный» - все равно, такая реальность жизнеспособна, а кое в чем даже предпочтительна. Я попробовал – у меня получилось. И к сожалению, я вынужден признать, что новый, увиденный мною мир-отражение лично мне понравился больше. А раз остаться и разделить радость жизни в этом мире я не могу, то, следовательно, решение уехать к Осборну в Америку было правильным. А главное – своевременным.