- Вахавна рвет и мечет, - с порога заявляет она. – Иди, Анечка, первая, а то я ее боюсь.

И буквально выталкивает Аню в коридор.

- Так, где моя сумка?..

Я с деланной ленивостью поднимаюсь со своего «ложа» и, подойдя к двери, поворачиваю замок. Таня косится в мою сторону, продолжая перебирать свои вещи. Я подхожу к ней сзади и обнимаю за плечи.

- Нет…

- Да…

Она выпрямляется, прильнув ко мне и склонив голову на бок. Золотая грива волос волнами струится по ее плечам. Я прижимаюсь губами к ее шее и провожу ладонью по груди.

- Можно?..

- Нет…

- Ну, пожалуйста…

- Можно…

Я чувствую, как волна возбуждения одновременно накатывает на нас обоих.

- Покажи сиськи…

- Дурак, если зайдет кто-то… - она делает вид, что пытается вырваться.

- Не зайдет… - я сжимаю ее сильнее. – Покажи…

- Сам смотри…

Я поддергиваю вверх черный топик с белым логотипом «Зеркального» и сжимаю ладонях ее упругие как мячики грудки с твердыми горошинками сосков. Таня вздыхает и закусывает нижнюю губу. Продолжая целовать ее в шею, в щеку, в ухо, я соскальзываю рукой вниз и глажу ее между ног.

- Сережка…

- Покажи…

- Сам…

Я опускаюсь перед ней на колени и медленно, наслаждаясь моментом, стягиваю с нее узкие спортивные шорты. Круглая Танькина попка замечательно смотрится в обрамлении черных кружевных трусиков.

- Повернись… - прошу я шепотом.

Она поворачивается, окатив меня шальным взглядом бездонных зеленых глаз. На прикушенной губе видна выступившая маленькая капелька крови.

Я провожу вверх ладонями по ее бедрам и, подцепив резинку, тяну вниз трусики. Таня охает и прикрывает ладонью едва открывшуюся моему взгляду розовую щелочку.

- Нет…

- Покажи…

Она мотает головой, разбрасывая в стороны свои огненные локоны.

- Можно тебя поцеловать… там…

Таня, не отрывая от меня взгляда, несколько раз кивает. Но ее ладонь продолжает закрывать от меня все самое сладкое.

Я тянусь к ней и легонько касаюсь губами пальцев ее руки. Рука горячая. Я продолжаю, и в какой-то момент чувствую, что ее ладонь расслабилась, и пальчик легонько гладит меня по губам. Потом ее ладонь зарывается в волосы у меня на макушке.

- Раздвинь ножки, - шепчу я, целуя ее там, где мне уже ничто не может помешать...

На вечерний лед, после разминки, я выкатываюсь как ни в чем не бывало, бодрый, отдохнувший и чертовски голодный. Съеденной за обедом тарелки жиденького рыбного супчика и одной маленькой куриной котлетки явно недостаточно, чтобы почувствовать себя сытым, но вполне хватает молодому растущему организму для развития и совершенствования в нашем нелегком спорте. По крайней мере, так считают наши тренеры и врачи. Мы же с ними не соглашаемся, и сточить перед тренировкой полплитки шоколада считаем для себя вполне допустимым и приемлемым. Знает ли об этом Нинель? Безусловно. Тем не менее, она никогда не делает нам замечаний на этот счет. Твоя работа кататься и прыгать, а как ты ее делаешь – это твои проблемы. Не удержал вес – голодай, сиди на гречке с чаем. Выполняешь все нормативы – молодец, можешь и дальше жрать хоть в три горла. Другое дело, что мы-то отлично понимаем, что нагулянные на дне рождения или за выходные лишние полкило безусловно тут же скажутся на твоих результатах. Попробуйте просто несколько раз подпрыгнуть. А теперь привяжите к поясу пол-литровый пакет молока и попробуйте снова. И как ощущения? А если этот прыжок нужно делать на коньках, несколько раз, на высокой скорости, да еще и с вращением…

- Сережа, подъезжай сюда, - слышу я усиленный громкоговорителем голос дяди Вани.

Начинается ежевечерняя экзекуция…

Заезжаю на каскад. И-и-и… Лутц! И-и-и… Риттбергер. Есть! Оба тройные. Но с помарками. Жалко! Едем дальше. Перебежка вправо. Перебежка влево. Вращение. Отдыхаю. Погнали... Снова каскад. И-и-и Аксель! И-и-и Тулуп! Оба двойные, хотя тулуп можно было бы подцепить и тройной, но дядя Ваня запретил… Разворачиваюсь. Дорожка. Твизл вперед наружу, не менее трех оборотов, перебежка назад с моухоками вперед внутрь, чоктао, крюки-выкрюки. Разгоняюсь перед заходом в прыжок. Подсечка назад-влево… Еду на правой ноге задом… вдох-выдох-выпад! Разворот, меняю ногу, резкий тормоз, толчок и… Ракетой взмываю вверх – правая нога вперед – туловище ровно – раскрутка только за счет ноги и резкой потери скорости! Группировочка. Цветное мыло перед глазами. Звон в ушах. Оглушительное приземление на правую ногу – ледяная крупа из-под ребра - руки в стороны, спина прямая, выезд задом… Да! Сделал я тебя таки, чертов проклятый триксель. Тройной аксель. Самый сложный, и самый дорогой тройной прыжок из моего нынешнего арсенала.

Доезжаю оставшиеся элементы – по мелочам – дорожка, кораблик, последовательность вращений и красиво прогнуться в финале. И улыбочку держим…

Гордо качусь по кругу, руки в боки, под восхищенные взгляды молодняка. Могу позволить себе маленькое хулиганство. На ходу развязываю бандану и встряхиваю головой. Длинные волосы густыми, темными прядями падают ниже плеч. Малолетки у бортика визжат от восторга. Девчонки постарше просто пялятся, раскрыв рты… Аня, наклонив голову, слушает, что нашептывает ей Танька и, бросив на меня мимолетный взгляд, краснеет как рак… Клей увлеченно тыкает пальцем по экрану телефона, сохраняя видеозапись, дядя Ваня улыбается до ушей.

Но я смотрю только на нее. Карие глаза, бесстрастное лицо, ни намека на улыбку. Подъезжаю вплотную к бортику.

- Ну вот когда молодец, тогда молодец, - искренне радуется Мураков. – Подстричь бы тебя и, глядишь, за человека сошел бы.

- Иван Викторович, - в порыве искренности прижимаю руку к сердцу, - да я хоть сейчас в парикмахерскую, даже переобуваться не буду…

- Ты же знаешь, Ваня, что нам он нужен такой для образа, - она наконец-то улыбается, показывая ряд великолепных зубов. – Ну что же, - это уже мне, - лутц не пойми с какого ребра – раз, риттбергер не докручен почти на четверть – два-с, тулуп косой-кривой – три-с… Дорожки – хорошо, вращения – работай над руками. Артура попроси помочь…

Я молча жду, сверля ее взглядом.

Уголки ее губ едва заметно ползут вверх. Она опускает голову к своим записям.

Я не двигаюсь с места.

Медленным движением она аккуратно выдирает из своего блокнота исписанную страницу и протягивает ее мне. Наши взгляды снова встречаются.

- Тройной аксель – чистый, - произносит она тихо, - с гоями будет максимум. Молодец…

Удовлетворенный, я киваю. Мельком заглядываю в полученный листок с оценками элементов по системе баллов – ух ты, а я реально молодец.

- Ладно, мальчик мой, - Нинель снова лучезарно улыбается, - отдохни десять минут и все тоже самое, но уже с учетом моих замечаний, - она кивает на свой листок. – Да?

- Конечно, Нинель Вахтанговна, - со всей возможной беззаботностью скалюсь я.

Еле передвигая от усталости ноги, я перетаскиваю себя через бортик и плюхаюсь на ближайшую трибуну.

- Таня Шахова, прошу, - ее голос звучит звонко и весело, - Короткую, без вступления, но с финалом, да? Давай, Танюша…

Зато я смог целых десять минут вволю и совершенно законно побездельничать…

Снег падает тяжелыми хлопьями, забиваясь под воротник куртки и норовя залепить начисто нос, рот и глаза. Не помогают ни намотанный вокруг шеи шарф, ни нахлобученная по самые брови шапка. Мокрые, холодные комья, кажется, летят со всех сторон, покрывая белой пеной все вокруг. Ветер дует сильно, уныло гудя проводами и промерзшими ветками деревьев.

Я уже двадцать минут как стою на перекрестке, подпрыгивая от холода, чертыхаясь и с надеждой вглядываясь в каждую проезжающую мимо машину. Могли ли обо мне забыть? Вряд ли. Значит просто опаздывает… Если не случилось чего-то посерьезней затора…

Вынырнувшая из-за поворота пара ярких ксеноновых фар дважды мигает в моем направлении и мгновение спустя огромный рычащий монстр мягко притормаживает в полуметре от меня. Открываю пассажирскую дверь и принимаюсь неловко стряхивать снег с шапки и рукавов куртки.

- Залезай быстрее, холодно!

Она наклоняет голову, пытаясь разглядеть меня.

Я неуклюже забираюсь на сидение и захлопываю дверь. Машина тут же трогается с места, отваливая от бровки и плавно набирая скорость.

- Замерз? – она, не поворачивая головы, бросает взгляд на мою намокающую от талого снега одежду.

- Не успел, - бурчу я, подтирая варежкой наметившуюся под носом влагу.

- Пришлось задержаться, поговорить кое с кем…

Она не оправдывается – просто делится информацией. Поэтому я, ничего не говоря, киваю.

- Помнишь Наташу Антипину? Приезжала пару месяцев назад из Ижевска…

- Такая толстая тетка с противным голосом?

Она не может удержать смешок, хихикая в кулак.

- Злой мальчишка…

Я нагло смотрю на нее. Точеный греческий профиль, роскошные белокурые локоны, прекрасные карие глаза… Богиня с душой дьявола. Если у дьявола вообще есть душа…

- Я весь в тебя, маменька, - елейно воркую я.

Она не подает виду. Только легкая тень пробегает по безупречным чертам, стирая улыбку.

Нинель ненавидит, когда я ее так называю. Я знаю это. И хотя в биологическом смысле я никак не погрешил против истины, никакой матерью она мне не была, скорее напротив… Если есть антипод понятия «мама», то Нинель для меня как раз им и является. Чужая. Посторонняя. Неродная… Мы оба это знаем, и нас это устраивает. Тем более, нас связывает куда большее чем эфемерные родственные узы. Работа. Мы работаем на результат. С очень высокими ставками.

- И что там у Натальи Васильевны? – спрашиваю, как ни в чем не бывало, откидываясь на спинку и сдвигая шапку на глаза.

Нинель прекрасно владеет собой. Мое хамство ее, кажется, ни сколько не трогает.

- Попросила посмотреть одного своего мальчика, - произносит она буднично.

Я удивленно хмыкаю.

- Где Тамкладишвили, а где мальчики?

- Ну вот и посмотрим, – она качает головой. – Четырнадцать лет уже возраст. Хотя, если там еще не все запущено…