В порыве какого-то непонятного чувства, я встаю со своего места и спускаюсь вниз. Зачем? Обругать Нинель? Встретить Вальку и не пустить ее на сеанс позора в кис-энд-край? Украсть ее прямо со льда, увезти в аэропорт и сбежать с ней в неизвестном направлении?.. Я не знаю. Просто встаю рядом с тренерами у бортика и смотрю, как агонизирует у меня на глазах маленькая богиня. И боковым зрением замечаю, что повернувшаяся было в мою сторону Нинель, с явным намерением грубо осадить и выгнать прочь, вдруг останавливается и медленно возвращается на свое место…

Валя докатывает до конца – либела четвертого уровня – и в сердцах машет рукой, оценивая свое катание лучше всяких судей. Натянуто раскланявшись, закрыв лицо руками и опустив плечи, малая рыдает и уныло едет к калитке, к ожидающим ее Нинель и Артуру.

То, что говорит ей в этот момент Нинель, потом услышат все. Но мало, кто поймет.

- Что же ты все отпустила, можешь объяснить? После акселя-то… - произносит она тихо, почти ласково, стоит Вале только переступить кромку льда. – И что-то непонятное там добавила…

Вот это вот «после акселя»…

Никто не знает Нинель лучше, чем знаю ее я. Я могу по взгляду, по вздоху, по интонации определить, что она думает, чувствует, что она хочет. И в этом никакой магии крови. Я с детства смотрю на нее, слушаю и ощущаю. Просто привык. И выучил язык ее эмоций. Потому что иначе выжить с ней невозможно…

«После акселя…»

Да. То, что было после акселя ее удивило, шокировало, расстроило… Но то, что было до акселя, включая сам аксель, было тем, что она ожидала. Вальке достаточно было завалить один элемент, чтобы сорваться с первого места. Возможно, так договорились с вадавцами, или моковцы смягчили требования и обещали не губить Вальке карьеру, если она отдаст золото…

Но Валька на это не согласилась. Либо победить, либо погибнуть… Я и раньше подозревал, что при таком выборе она примет вполне очевидное решение. И мои подозрения подтверждаются тут же.

- Зато у девочек будут медали, - произносит Валечка, срывающимся от рыданий голосом.

Либо победить, либо…

Артур надевает на нее куртку и, следом за Нинель, они поворачиваются, чтобы идти слушать оценки. Уже пройдя мимо меня, Валя вдруг останавливается и, вырвавшись из рук Клея, быстрым шагом возвращается ко мне.

У меня перехватывает дыхание от ее взгляда.

- Ты обещал, - шепчет она, не сводя с меня заплаканных, припухших глаз.

- Валя, идем! – настойчиво окликает ее Артур.

- Ты обещал! – повышает голос она.

Я делаю то, что должен. И то, что хочу.

Просто сгребаю ее в охапку и прижимаю к себе.

- Валя! Ланской! – Артур просто в бешенстве кидается к нам.

- Я люблю тебя… - успеваю я шепнуть ей на ушко, за мгновение до того, как Артур Маркович, с перекошенным лицом, отрывает ее от меня и буквально волоком тащит к удивленно смотрящей на нас Нинель.

Оценки… А что, оценки? За такое количество сорванных элементов Валя получает мизер, при чем на столько мизерный, что по результату двух программ скатывается с первого места аж на четвертое, повергая в неописуемый восторг японскую сборную. Разумеется, у Каори Ханироко медаль ну никак не вырисовывалась, и тут нате вам, такой подарок. Ну а золото, вполне заслуженно, достается Анечке.

Бедная Валька восприняла поражение стоически. Только слезы капали ручьем из огромных глаз…

Зато!..

По дороге на допинг-контроль, в коридоре за ареной, набитом репортерами и спортсменами, когда Нинель ведет Вальку на процедуру, навстречу, как черт из табакерки, выскакивает злобная, зареванная, с размазанной по всему лицу косметикой Танька, с семенящим за ней Мураковым.

- Ненавижу! – орет рыжая. – Ненавижу этот спорт! Никогда больше не буду ничего в фигурке делать!..

Пытающегося ее усмирить Муракова она просто отталкивает в сторону.

Радостные такому замечательному разнообразию журналисты тут же разворачивают в ее сторону свои камеры.

Обалдевшая от воплей этой фурии Нинель даже забывает на минуту про Валю и пытается образумить беснующуюся Таньку.

Не слышу, что она там ей говорит, но зато, вместе со всеми, слышу и вижу, как рыжая отталкивает протянутую к ней руку тренера.

- Вы знали! Вы все знали!.. – яростно выплевывает она в ее сторону. – У всех есть золотая медаль, у всех, кроме меня… Ненавижу… Так же нельзя… Так нельзя!..

И разъяренным метеором она, в сопровождении ловцов сенсаций, удаляется в сторону раздевалок.

Что это было? Истерика в классическом виде. Имея в одной школе конкурентов высочайшего ранга, всегда нужно быть готовым к неадекватным поступкам с их стороны. Вот поэтому у Федина Лиза одна единственная, а пацаны все ранжированы, и каждый знает свое место. Профессор эту истину постиг, еще тренируя одновременно Жигудина с Шиповенко. Ну а у нас, к тому же, юные леди в пубертате… Черти что может случиться. И, как видим, случается…

Нинель, с невозмутимым лицом, возвращается к Вале и замечает меня.

- А, Ланской, и ты здесь, - говорит она, как будто только что меня заметила. – Если хочешь, для разнообразия, сделать сегодня что-то полезное, приведи в чувство свою подругу чтобы она на награждение вышла. И чтобы молчала там… Идем, Валя…

В опустевшем коридоре воцаряется звенящая тишина. Так всегда бывает, когда еще минуту назад в помещении было полно народу, и вдруг все куда-то деваются. И я понимаю, что я здесь не в полном одиночестве, только когда слышу, как меня тихо окликают.

- Сережка…

Оборачиваюсь.

В обнимку с большим плюшевым медведем, с распахнутыми на пол-лица глазами и натянутой улыбкой, Анечка стоит у стены, как Хатико в фильме.

- Я не знаю, куда мне… Обо мне забыли…

Кидаюсь к ней, проклиная собственный идиотизм.

- Аннушка, солнышко, милая, я тебя поздравляю!

Отбрасываю в сторону дурацкого медведя и обнимаю любимую девчонку.

- Ну, наконец-то, - хихикает Анька, вздыхая, - ты первый удосужился. После мамы, правда…

- Блин, мне стыдно, прости, - виновато сжимаю губы я. – Но ты же видела… это…

Аня с ошарашенным видом качает головой. Значит тоже удивлена. Мягко говоря…

Со стороны раздевалок появляется Артур и, увидев нас, радостно улыбается.

- Анечка, поздравляю! Золотая ты наша!..

Он подходит ближе, протягивает руку, но, видимо, стесняется меня и замирает. Анька, смеясь, обнимает его сама.

- Спасибо, Артур Маркович, - щебечет она.

Артур доволен. Воспитал-таки. Первая олимпийская чемпионка в его активе. Хотя… Первая, все-таки, Валя. А второй – Андрей Герман… Но все равно. Пусть будет, любимая чемпионка, да.

- Сереж…

- Да?

Удивленно смотрю на Артура, который, обнимая Анечку, вдруг вспомнил про меня.

Но ему явно не до шуток.

- Ты, правда, прости за такую просьбу, - мнется он, - но в самом деле, поговори с Шаховой. Еще и здесь нам скандала не хватало…

- Хорошо, - пожимаю плечами я.

И замечаю ехидный блеск в Анькиных глазах. Вопросительно поднимаю брови.

Она походит ко мне, обнимает, также целомудренно, как только что Артура, и шепчет на ухо, едва различимо.

- А с одной мной, Серенький, тебе было бы на много проще… Но ты же хотел любить всех? Вот и люби.

И рассмеявшись, она несильно, но настойчиво толкает меня в сторону женских раздевалок.

Захожу в клетку к тигру.

Тигра стоит у окна, спиной к двери.

Подхожу и молча встаю рядом.

Танька, не мигая, сухими злыми глазами смотрит на улицу.

Опускаю взгляд вниз и замечаю, что она до сих пор в коньках. Это плохо…

У Таньки очень нежная кожа на ногах, и после каждого проката, практически всегда, ступни и пальцы у нее отбиты, натерты и болят невыносимо. Если коньки сразу не снять, то ноги могут распухнуть…

- Давай я тебя перешнурую, - говорю я ей.

Танька шмыгает носом и мотает головой.

- Не хочу, уйди, ненавижу…

- Давай-давай…

Я беру ее за плечи и, преодолевая вялое сопротивление, усаживаю на скамейку. Она плюхается на сидение тяжело и безвольно, как мешок. Молчит. Но смотрит на меня. На красивом, точеном лице отвратительные разводы от потекшей туши и размазанной губной помады.

- Сейчас переобуемся, - говорю ей я, - потом сходим умоемся и накрасимся, да?

Она не отвечает. Но и не сопротивляется, что уже позитивно.

Опускаюсь перед ней на колени. Спокойно и методично расшнуровываю ее ботинки, сначала левый, потом правый. По очереди стягиваю. Мне предстают разодранные на пальцах, в кровавых подтеках, капроновые колготы, которые я, без раздумий, обрываю до ее щиколоток. Зрелище не для слабонервных – все сбито, ступни - один пульсирующий кровоподтек, из-под обломанных ногтей местами сочится кровь. Но я за свою жизнь видал и не такое.

Подтаскиваю к себе ее рюкзак – розовый с болтающимся сбоку брелоком в виде рыжего лисенка… Мой ей подарок не помню уже в честь чего… Достаю пачку влажных салфеток и бактерицидный пластырь.

Медленно и тщательно протираю салфеткой Танькины ноги. Она вздрагивает.

- Холодно… - хрипит она. - И жжется…

- Потерпи, - говорю я, не прерываясь.

Вытираю всю кровь с ее пальцев. На всякий случай, прохожусь салфетками несколько раз, пока не убеждаюсь, что ступни чистые. Достаю пластырь и осторожно обворачиваю каждый ее палец. В результате, Танька сидит, как в педикюрном салоне, поставив ноги мне на бедра и растопырив все пальцы.

- Ногти красить тебе не буду, - шучу я.

Танька хмыкает и качает головой.

- Ты не умеешь… - произносит она.

- Ошибаешься…

Она шевелит ступнями, и я, совершенно неуместно, вдруг, ощущаю самое простое и очевидное желание, вызванное ее прикосновением, и ее близостью. Чувствую, как краснеют мои щеки. Знаю, что Танька это видит и все понимает… Не ко времени все это… К сожалению…

Снова роюсь в ее рюкзаке и извлекаю на свет пару новых хлопчатобумажных носков. Не айс, кататься в хэбэ плохо, можно заработать сильные натертости, плюс, ноги потеют. Но для выезда на награждение – хватит.