Прошли двадцать четыре часа с последней полученной весточки от Чана и Риордана.

«Отсутствие новостей — хорошая новость», — подумал я, искренне надеясь, что это правда.

Я боялся, что репортер из «Бойтаймс» окажется прав, что я удобный козел отпущения, и полиция не заинтересована в дальнейшем расследовании. Мотив и возможность. Это два основных аспекта в любом уголовном расследовании убийств. Поскольку у меня не было алиби на время, после того как покинул «Синий попугай», полиция, несомненно, пришла бы к выводу, что у меня была возможность для убийства. Теперь они искали мотив. Я боялся, что он может быть субъективным.

Я подумал, не нужно ли связаться с адвокатом? Нас обслуживала семейная юридическая фирма. Попытался представить, как ультраконсервативное учреждение «Хичкок и Грейсен» защищает меня в гомосексуальном преступлении (как сказал бы Клод), и подумал, не проще ли просто заткнуться и отправиться в тюрьму. С другой стороны, поскольку Лиза обычно читает только страницы «Светской хроники» и раздел «Дизайн и Архитектура», скорее всего, она никогда ничего о происходящем и не услышит, в том числе и о моем аресте. Исходя из этого, я мог бы первые два года моего заключения спокойно общаться с ней с помощью телефонного автоответчика. Интересно, разрешено держать мобильный телефон в камере?

Мои мысли были намного легкомысленней, чем я себя чувствовал. Каждый раз, когда я думал о реальной угрозе ареста — тюрьмы — мой мозг отключался.

Ангус оказался трудолюбивым работником. К концу дня он вернул половину книг на полки. Еще день или два, и магазин бы вернулся к обычной работе.

Он появился в дверях кабинета, закутанный в армейскую куртку.

— Мистер Инглиш? — пробормотал он, обращаясь к полке над моей головой. — Я ухожу.

Я поднялся, отряхивая колени.

— Конечно. — Я посмотрел на часы. — О, прости. Ты должен был предупредить меня. Уже так поздно.

— Вы хотите, чтобы я завтра вышел?

— Ну да. Если ты, конечно, захочешь вернуться.

Он по-совиному и без улыбки пристально посмотрел на меня.

— Мне здесь нравится.

— Хорошо. Тогда увидимся завтра.

Я проводил Ангуса и запер за ним дверь. Может быть, он просто такой асоциальный. А может, это просто его первая работа.

А может быть, мне просто показалось.

* * * * *

По вторникам в магазине — уже не в нерабочее время — обычно собиралась группа писателей детективных романов «Соучастники преступления», чтобы покритиковать незавершенную работу друг друга, разбить в пух и прах опубликованные книги писателей и спорить на горячие темы. Например, кто и какие напитки принесет в следующий раз.

В тот вечер я разрывался между ожиданием и надеждой, что все отменят. Этого не произошло. Все пятеро явились рано, причем первым прибыл Клод. На нем был белый плащ, и он выглядел таким же учтивым, как Шафт на похоронах в Новом Орлеане.

— Mon chou, ты обдумал мое предложение?

Клод помог мне расставить стулья полукругом: поддельный чиппендейл, поддельный шератон и четыре подлинных складных металлических стула, щиплющих тебя за задницу, если не сидеть на них прямо. Дешевые острые ощущения.

Мы перетащили длинный библиотечный стол в центр.

— Если ты имеешь о начале моей карьеры в области взлома и незаконного проникновения, то нет. — Клод издал огорченный звук. — Я не могу поверить, что ты серьезно об этом думаешь, — сказал я. — Полиция уже подозревает меня.

— Тебя!

— Moi. Даже если я...

Нас прервало появление Джин и Теда Финчей.

— Эдриан, бедный малыш! — воскликнула Джин, обнимая меня.

Финчи — партнеры по писательству, что кажется верным способом разрушить здоровый брак, но что я мог об этом знать? Моя общественная жизнь была объявлена несостоятельной много лун назад. Джин маленькая, стройная и темноволосая, как и Тед; подходящая пара, как подставки для книг. Они встретились на одной из таинственных конференций в Бушерконе. Любовь среднего списка.

— Это не дождь, это хляби небесные! — объявил Тед, что дает вам представление о том, что они пишут. Он сложил мокрый красный зонтик и добавил: — Нам было жаль слышать о Робе, Эдриан.

— Спасибо. — Я чувствовал себя неловко в своей роли скорбящего.

Джин, заметив Клода у кофеварки, бросилась прочь, желая оспорить его решение подать шоколадные печенья вместо кофейных.

Тед бочком подошел ко мне.

— Полиция знает, кто это сделал?

— Не думаю. Я не совсем в их кругу доверия.

— Джин думает, что это серийный убийца, охотящийся на представителей гей-сообщества.

— Серийный убийца с одной жертвой?

— Надо же с кого-то начать.

Я все еще обдумывал эту прекрасную мысль, когда в комнату ворвался высокий хорошо сложенный Макс Сиддонс. Макс сбросил свое желтое пончо, встряхнулся, как собака, и направился прямиком к кофе и шоколадным пирожным с орехами пекан, принесенными Джин. Она нервно хихикала, когда он принялся флиртовать.

Явно Макс не испытывал никакого дискомфорта. Я вспомнил, что Роберт пару раз подкатывал к нему, когда только переехал в Лос-Анджелес, но это было еще до истории с Клодом. Роб ненадолго присоединился к нашей писательской группе, но бросил это дело после того, как у нас закончились подходящие мужчины. Макс был агрессивно гетеросексуален, что, по убеждению Роберта, служило лишь фасадом. Я так и не узнал подробностей, но после этого недоразумения Макс с Робертом был холодно вежлив. К счастью, дуэли больше не были приемлемым социальным поведением.

Рассматривая Макса, который одним уголком рта лебезил Джин, а в другой запихивал пирожные, я задавалась вопросом, насколько он был тогда оскорблен.

Макс закончил есть и уселся рядом с Тедом. Они провели легкое «вскрытие» дела Роба. Отвратительное, но, вероятно, неизбежное для писателей детективного жанра. Разве я сам сейчас не размышлял, не смог бы мускулистый Макс перебросить тело Роберта в мусорный контейнер? Я прогнал из мыслей эту картину, но когда направился за новыми ручками, то слышал, как Макс, Тед и присоединившаяся к ним Джин сравнивали свои теории с гипотезами газет. Поскольку они со знанием дела обсуждали возможности неорганизованного убийства на основе сексуального влечения, а не организованного убийства на основе сексуального влечения и демонстрировали свой технический опыт, обсуждая типы лезвий, оборонительные раны, колотые и резаные ранения, я понял, что смерть Роба не была для них реальной. Для них все это казалось игрой.

— Мы собираемся сегодня работать? — спросила Грания Джойс, пока я возился в кладовке.

— Если Эдриан когда-нибудь перестанет валять дурака, — легко ответил Макс.

— Я готов. — Я вышел из кладовки с ручками и присоединился к кругу.

Грания, склонив голову над рукописью, не поднимая глаз потянулась за ручкой. Высокая, рыжеволосая, типичная Боадицея. Она сочиняла крутые феминистские штучки и регулярно сообщала мне, что мой почерк «анемичен». Сегодня вечером она надела футболку с надписью «Слушайте девочек», что мы и сделали, приступив к разбору первых трех глав романа Клода «Дело Эйфелевой башни», под сопровождение раздраженного шелеста бумаги и тихие комментарии Макса.

Похороны Роберта выпали в пятницу.

Это был один из тех прекрасных дней, когда ветры Санта-Аны разгоняли смог над океаном; небо выглядело таким сверхъестественно голубым, как будто его раскрасил Тед Тернер.

Скорбящих было ненамного больше, чем церковных служителей. Я узнал нескольких человек, но большинство пришедших оказались незнакомцами. Что было странно для меня. Роб всегда был популярен. Где люди, с которыми мы ходили в школу? Друзья, которые, как и я, стояли рядом, когда он женился на Таре в часовне, очень похожей на эту? Где вся его большая семья? Тети, дяди, двоюродные братья и сестры? Где закадычные друзья последних нескольких вольных месяцев? Клод не появился. Как и ни один из многочисленных любовников Роберта — по крайней мере, ни одного из тех, кого знал я.

Средства массовой информации были представлены местным новостным фургоном, припаркованным у ворот кладбища. Убийство одного гея вряд ли можно назвать событием, которое остановило бы процесс печати газет. Скучающий репортер ждал снаружи часовни со сводчатым потолком, пиная камешки. Еще несколько туристов. И, конечно же, полиция. Детективы Чан и Риордан выглядели соответствующе серьезными в темных костюмах и солнцезащитных очках. Думаю, что я сделал что-то вроде двойного признания вины, когда заметил их. Чан приветливо кивнул.

Я нашел место и встал позади отца Роберта, съежившегося в инвалидном кресле, и сестер Роберта. Младшая была влюблена в меня в средней школе. Теперь она едва могла встретиться со мной взглядом.

Тара сидела по другую сторону первого ряда скамей с их с Робом детьми с широко раскрытыми и испуганными глазами. Она выглядела ужасно под своей шикарной шляпой а-ля принцесса Диана. Как будто она не спала несколько дней. Нас таких было двое.

Во время церковной службы мои мысли блуждали. Было очевидно, что этот священник никогда не встречался с Робертом. Сестры Роба по очереди вставали и хрипло говорили о нем как о брате, муже, отце и сыне. В церкви пахло затхлостью и духотой. Я осмотрел шкатулку из розового дерева. Как быстро, как аккуратно хаос живого человека может быть сведен к незначительной коробке.

Когда служба закончилась, и все вышли на улицу в ветреный залитый солнцем полдень, я задержался. Я не знал, как Тара отреагирует на мое присутствие. Мне было не до истерик: ни ее, ни моей.

— Эдриан? Мистер Инглиш?

Я обернулся. Рядом со мной стоял очень высокий мужчина с резкими чертами лица и черными гладкими волосами. Довольно привлекательный. Он протянул руку.

— Брюс Грин. «Бойтаймс».

Мы пожали друг другу руки. Его пожатие было теплым и твердым.