— Ладно тебе, Инглиш, я пытаюсь быть с тобой откровенным.

Я бросил на него многозначительный взгляд из-под ресниц.

— Ну, ты уже убедился, что это пустая трата времени.

Наши взгляды скрестились. Через мгновение Риордан рассмеялся. Короткий и резкий, но искренний смех.

— Ты вроде как умная задница, когда не лежишь лицом в пол.

С гигантскими кружками капучино вернулся Клод.

— Де-каф для тебя, mon petit, — сообщил он мне, а затем небрежно поставил кружку с кофе перед Риорданом и зашагал прочь. Я очень надеялся, что он не подсыпал детективу стрихнина.

Я отхлебнул кофе без кофеина. Ненавижу кофе без кофеина.

— Пока не забыл… как зовут твоего врача? — Риордан достал блокнот и ручку.

— Зачем вам?

— А ты как думаешь зачем?

Я назвал ему имя своего врача, и Риордан убрал блокнот. Это было облегчением. Я не понимал, готов ли я сейчас к еще одному допросу.

— Знаешь, между пациентом и врачом существует такая вещь, как конфиденциальность.

— По разрешению суда соответствующие медицинские записи могут быть доступны для полиции. Врач — это не священник. Кроме того, это может пойти тебе на пользу. Никогда не знаешь наверняка.

Риордан потер затылок, его беспокойный взгляд блуждал по другим столикам, по другим посетителям. Я сделал вывод, что он испытывает дискомфорт от того, что его воспримут за кого-то типа меня. Ему не стоило беспокоиться. Кафе «Нуар» не было «гейским» рестораном, чем бы оно вообще ни было.

— Вы нашли того, с кем Роберт встречался той ночью?

— У нас есть только твои показания, что Роберт ушел, чтобы встретиться с кем-то другим. Он вернулся в «Голубой попугай» за тобой.

Я со стуком поставил свою чашку на стол.

— Скажи мне вот что. У вас есть другие подозреваемые или только я?

— Ты знаешь, что я не могу тебе этого сказать.

— Я не прошу тебя назвать имена. Вы рассматриваете возможность того, что я не убивал Роберта?

Лицо Риордана посуровело.

— Черт возьми, да. Если бы это было не так, ты бы сейчас был в оранжевой пижаме.

Не совсем слова утешения, но я немного расслабился. Если бы он планировал арестовать меня, мы бы отправились прямиком в тюрьму, а не потягивали капучино как цивилизованные люди. По какой-то причине мне была предоставлена отсрочка. Почему? Потому что дело копов об убийстве гея, в конце концов, не было таким уж важным? Риордан порылся в кармане, а затем положил в центр гранитного стола что-то маленькое и белое. Я чувствовал, что он наблюдает за мной, ожидая любого изменения выражения лица.

— Что это?

— Ты не знаешь?

— Я знаю, что это шахматная фигура.

— Ты играешь в шахматы?

— Да, — осторожно ответил я.

— Что это за фигура?

Я взял в руки.

— Королева. — Это была одна из тех дешевых прессованных пластиковых деталей. В ней нет ничего уникального или запоминающегося.

— Вы с Робертом играли в шахматы?

— Когда были детьми. Я не играл уже много лет.

— Почему?

Я пожал плечами и положил фигурку на столешницу.

— Не знаю. Не с кем играть.

Риордан издал звук на подобие рыдания.

Я пересмотрел свое первоначальное мнение. Риордан реально был мудаком. Но он, вероятно, был довольно хорош в чтении людей… и манипулировании ими.

— Точно такой же кусочек был найден на теле Херси.

— На теле?

— Зажатый в его руке. — Риордан изучал меня, и странная полуулыбка изогнула его губы. — Когда Херси был уже почти мертв, нападавший вложил это ему в руку и обхватил пальцами. Держал ее закрытой. На руке Херси обнаружены синяки.

— Отпечатки пальцев?

— Никаких отпечатков.

Я с трудом сглотнул. Риордан протянул руку и положил фигурку в карман.

— Никому не рассказывай. Мы еще не опубликовали это в прессе.

— Зачем сказал мне?

Я не мог прочитать выражение его лица.

— Потому что я думаю, ты знаешь, что означает эта шахматная фигура.

Я покачал головой.

— Нет. Если только королева не означает, что Роберт гей.

— Очевидно, это одно из объяснений.

— У меня нет другого.

Риордан отхлебнул капучино. Он не был похож на парня, любящего этот напиток.

— Ты подумай об этом, «Эдриан-через-а». Держу пари, это приведет к тебе.

* * * * *

Первая суббота каждого месяца означала поздний завтрак с «Той, Которую Нужно Было Успокоить».

Лиза, моя мать, не прощала мне многих вещей, но моя сексуальная ориентация не входила в этот список. Моим главным проступком стало решение в возрасте двадцати пяти лет, что я достаточно взрослый, чтобы жить за пределами родительских владений. Хуже того, открыть «грязный магазинчик» на деньги, оставленные мне бабушкой по отцовской линии. Поскольку Лиза не интересовалась моей самостоятельной взрослой жизнью, наши поздние завтраки способствовали довольно поверхностному разговору. И все же никому из нас не хотелось отказываться от этой деликатной традиционной болтовни за блинчиками с черничным сливочным сыром и чашками чая «Эрл Грей».

Стояла солнечная погода, и мы завтракали на террасе с видом на поросшие кустарником зеленые холмы ранчо «Портер». Февральский ветерок трепал белую скатерть и сбрасывал лепестки сомбрейских роз из сада в черничный соус. Когда я вошел через французские двери, Лиза, все еще подтянутая как танцовщица, в вязаном свитере «Аран» и леггинсах лавандового цвета, наливала чай в хрупкие фарфоровые чашки.

— Я уже начала думать, что ты не придешь, дорогой. Что ты думаешь о моих волосах? — спросила она, когда я поцеловал ее в щеку.

— Ты похожа на младшую сестру Одри Хепберн.

— Лжец. — Она гордилась собой.

Я придержал стол, когда порыв ветра качнул его. Фарфор задребезжал в благородном протесте.

— Может быть, нам стоит переместиться внутрь?

— Зачем? Мне нравится погода. Уже почти весна. Нарциссы показались.

— Как и предупреждения об ураганах. — Но я сел напротив нее, встряхнул салфетку, с трудом удерживая ее от порывов ветра.

Лиза поставила передо мной чашку.

— А как ты, дорогой? Ты выглядишь уставшим. Много работаешь?

— Нет. Я в порядке.

— Ты знаешь, что сказали врачи.

— М-м-м. Как прошла выставка?

Лиза откинулась на спинку стула и засмеялась своим прелестным серебристым смехом.

— Дорогой, это было фиаско! Ты бы сам смеялся до коликов. В следующем году ты обязательно должен поехать со мной, обещай, Эдриан!

— Посмотрим.

— Ты всегда так говоришь. — Она слегка надулась. Лиза была из тех женщин, которые выглядят обиженными восхитительно, о чем ей хорошо известно. — Тебе было бы полезно выбраться куда-нибудь. Новые знакомства. Развлечешься.

Возможно, она была права, но почему-то я сомневался, что общение с кучей помешанных на кошках чудаков вылечит то, что меня беспокоило.

Я что-то уклончиво пробормотал и взял розовую с золотой каймой чайную чашку. Ручка чашки была слишком маленькой, чтобы я мог просунуть в нее пальцы. Мне всегда казалось, что я играю в «домики» на этих субботних бранчах. Все, чего не хватало — это гигантского воображаемого друга. Мне бы не помешал друг.

Лиза наклонилась вперед, ее фиалковые глаза наполнились тающей нежностью, и она серьезно сказала:

— Знаю, что Мел причинил тебе ужасную боль своим уходом.

О боже.

— Лиза, правда...

Она резко выпрямилась.

— Дорогой! Я чуть не забыла. У меня ужасные новости.

Я ждал и блуждал взглядом по ухоженной лужайке, бассейну, сверкающему на солнце, кустам абрикосовых и коралловых роз, трепещущих на ветру.

—Ты помнишь своего маленького дружка из средней школы? О, как же его звали? Что ж, он мертв.

— Знаю.

Ее глаза расширились, как у испуганного олененка.

— Откуда ты можешь знать? Я только сегодня утром получила известие от Джейн Куинн, а она только вчера вечером разговаривала с Аннет Пеник.

Я забыл о материнской системе связи, еще более сложной и безошибочной, чем нерегулярные войска Холмса с Бейкер-стрит.

— Он работал на меня, Лиза, — терпеливо напомнил я ей.

— Работал на тебя? Когда?

— До тех пор, пока... не умер.

— В Буффало?

— Нет, ты ошибаешься, в Су-Сити.

— Я? Уверена, Джейн произнесла «Буффало».

— Су-Сити, но последние девять месяцев он жил в Западном Голливуде.

Моя мама прикусила губу, выглядя восхитительно озадаченной.

— Дорогой, о чем ты бормочешь? Это случилось пару месяцев назад, и он умер в Буффало. О, Эдриан, ты никогда не поверишь! По крайней мере... — Она сделала паузу, выглядя обеспокоенной. — Дорогой, ты ведь не носишь платья?

Я подавился своим «Эрл Греем».

— Я не трансвестит, нет. Как и Роберт.

— Кто?

— Роберт Херси. Друг, который умер.

— Роберт Херси мертв? — Ее чашка с чаем со стуком упала на блюдце. Она уставилась на меня, разинув рот. — Дорогой, когда он умер? Это ужасно. Вы были такими закадычными приятелями. Что случилось? Не... — Ее голос понизился. — СПИД?

Сбитый с толку, я попытался объяснить, опустив ужасные части. Лиза была потрясена и хотела узнать все ужасные подробности. Мне удалось избежать упоминания, что я оказался любимым подозреваемым полиции, но со всеми предосторожностями потребовалось некоторое время, прежде чем я вспомнил первоначальный смысл нашего разговора.

— Лиза, ты сказала, что еще один мой друг умер?

Она мысленно перемотала назад, и ее глаза снова стали похожими на блюдца.

— Ой! Да. В Буффало. — Она сочувственно посмотрела на меня. — Я не должна смеяться, потому что это действительно довольно трагично. Что, если это было самоубийство? Подумай о его бедной матери. Просто это так недостойно. И какое жуткое совпадение! Скиппи, или Корки, или «Как-там-Его-Звали» Корде выпал из окна какого-то шикарного отеля. С двенадцатого этажа, в коктейльном платье в горошек и белых туфлях-лодочках. Белые туфли-лодочки, дорогой, и это было несколько недель назад, как раз после Дня труда!