Потом на празднике Вера познакомилась с парнем со странным именем Жменя, впрочем, батюшка сказал, что зовут его Алексеем, и именно так его нужно называть. Вера подружилась с Алешей, ухаживала за ним за столом, подкладывая в тарелку куски получше, а он, такой огромный и сильный, смущался, каждый раз благодарил ее и ходил с ней по кругу на площади под ручку так уважительно, так бережно, что ей становилось еще праздничней, еще веселей. Они почти не разговаривали, но молчание само рассказывало им нечто очень важное и вместе с тем радостное — они живы, они молоды, все вокруг прекрасно и удивительно, они так похожи и так любимы, и вообще всё очень хорошо.

+ + +

Пока работал на земле, времени ни что другое не хватало. Думал про себя, вот наступит зима, тогда и вернусь к летописи Ивана. А пока я с превеликим удовольствием работал до седьмого пота, до усталости с обрушением в мертвецкий сон. Не было потребности читать рукописи летописца, тем более писать, тем более на ноутбуке.

С наступлением холодов мы с Иваном, как положено, переболели простудой. Потом занимались заготовками на зиму, консервацией, дровами, хворостом, засолкой рыбы, копчением кур, диких поросят, оленины. Наконец, Степан сказал, что к зиме наше сообщество приготовилось как надо, так что теперь можно забраться на печь и валяться там подобно медведю в берлоге.

Тут и портфель Ивана Павловича напомнил о себе — когда я рылся в рюкзаке в поисках теплых вещей. Как на послание из прошлого, смотрел на пыльный ноутбук, открывал, для чего-то нажимал на клавиши, нюхал даже. Столько времени обходился без этих благ цивилизации, а тут они напомнили о себе, и даже, признаться, загрустил.

Для начала взялся читать летопись Ивана. О, моему другу удалось собрать огромные пласты информации, проанализировать, систематизировать и скомпоновать в книгу. У него получилось написать не просто учебник современной истории, а целую сагу, притом интересную, занимательную, полную приключений и тонкого юмора. Книга не заканчивалась, она требовала продолжения… Коль уж Иван передал ее мне, значит, я должен писать дальше, ведь мы все, и я в том числе, продолжаем проживать сюжет летописи.

И вот после праздничной службы, получив благословение, открыл тетрадь, потянулся к чистому листу, взял карандаш и написал первый сюжет — о Верочке. Как только обрисовал её светлый образ, так от неё потянулись нити к другим людям, некоторых я не знал, и это требовало расследований. В конце концов, книга стала писать себя сама, мне лишь требовалось вовремя записывать произошедшие события, сказанные слова, навеянные вдохновением мысли и образы. Неожиданно для себя, обнаружил, что жизнь моя углубилась, стала богатой и многообразной. И еще одно открытие пришло — я вернулся к своей профессии, снова стал аналитиком.

А однажды отец Иона, пролистав летопись, велел сесть вместе с ним в коляску, Вера взмахнула вожжами, пустила рысью лошадку и за полчаса домчала до лесного скита, о котором как-то давно рассказал, но привез сюда впервые. Скит представлял собой небольшой монастырь. Отец Иона повел меня под локоть в отдельно стоящий дом с часовней на втором этаже. На первом этаже дверь открылась, на нас пахнул аромат ладана и воска, в глубине в кресле под иконами с горящими лампадами полулежал седой старец примерно таких же лет как наш батюшка.

— Это игумен Философ, мой духовник, — сказал отец Иона.

— Батюшка, благослови, — прошептал наш батюшка, приложившись к плечу сидевшего.

— Это он? — очень тихо прошептал Философ.

— Да, отец, это Юрий. Как ты благословил, так сразу и привез. — Отец Иона протянул летопись игумену, тот, так же как он сам, лишь пролистал книгу, положил на колени, накрыл рукой и замолчал. Видимо помолившись, вернул рукопись и произнес:

— Был у меня недавно Сам, — он приподнял веки и метнул на меня пронзительный взор, мол, ты знаешь кто. — Он всё о вас знает, о тебе тоже. Велел сказать, чтобы не унывал и продолжал писать вот это. — Он коснулся пальцами обложки рукописи в руках отца Ионы. — Ты, сынок, пиши. Слышишь? Он всё читает, он все об этом знает и ценит ваш труд, и твой тоже. Благословляю — пиши. Да поможет тебе Господь.

— Отец Философ, — произнес я, затаив дыхание, — А мой Иван жив?

— Конечно! Придет время, он вас снова всех соберет. А ты пиши, молись и пиши. — Сказал, опустил голову и, как мне показалось, заснул. Только ритмичное дыхание, да едва заметный перебор четок под пледом выдавали его бессонную молитву. Где в это время был монах? С кем общался? Неизвестно. Только одно знал наверняка — молился о нас.

Верочка, увидев нас с отцом Ионой, выходящих из кельи, подпрыгнула, весело сверкнула огромными глазищами, подсадила старца, подгребла нам сена, взлетела на козлы и, взмахнув вожжами, пустила рысью застоявшуюся лошадку. Обратно ехали дольше, часа два. Отец Иона, заметив мой недоуменный взгляд на часы, хмыкнул:

— У нас всегда так: отец Философ притягивает, как магнит. Вот и время и пространство меняет. Слышал, наверное, про вышеестественные явления в духовной жизни?

— Слышал, батюшка, — кивнул я задумчиво. — Даже принимал в этом участие, пока общался со старцем Иоанном. А теперь живу не то, что вышеестественной, а скорей противоестественно. Видите, как меня, да и всех нас разметало! Иногда я себя не человеком, а тупым животным ощущаю.

— Это хорошо, с Богом всё хорошо, — сказал отец Иона и, как его духовник, опустил подбородок на грудь и умолк.

Верочка обернулась, поглядела на старца, на меня, удостоверилась, что мы на месте, не свалились по дороге, не улетели в кювет, улыбнулась и отвернулась, продолжая улыбаться затылком. Чудесное дитя, в который раз пронеслось в моей голове, и она опустилась на грудь.

9

Очнулся на веранде своего дома, верней половины дома Степана, который на время стал моим пристанищем. Ополоснулся под струёй дождевой воды, переоделся в чистую рубашку, выпил чашку удивительно вкусного здешнего чая, зажег свечу, прочитал предначинательную молитву и сел за работу над книгой. Перечитал написанное вручную карандашом, почувствовал потребность в перенесении текста на диск ноутбука. Работа на земле огрубила пальцы, почерк изменился до такой степени, что многие слова не мог прочесть, пришлось восстанавливать по смыслу. Да и загружать в интернет нужно, хотя бы для того, кто по свидетельству старца Философа читает всё, исходящее из «свежих мозгов его служителей, просвещенных истиной». Как нельзя лучше, формат летописи подходил к передаче информации, строящей планы, схемы, вектор развития той части общества, которая «по нашу сторону баррикад».

В часть летописи, которую довелось дописывать мне, вошли такие поучительные моменты, как возвращение наших олигархов на родину, стремительная карьера выпускников академии в должности топ-менеджеров крупных компаний, возбуждение к ним зависти со стороны наших противников из лагеря так называемых либералов, мощное наступление врагов по всем фронтам, с последующим разгромом наших позиций, находящихся на поверхности общества, потому и доступных агрессивному воздействию. Все эти события нуждались не только в скрупулезном изложении, но и анализе с последующим выводом для принятия решения на самом высоком уровне.

Вот почему, получив благословение, принялся за работу со всей ревностью неофита, молитва которого как известно сильна как у преподобных, разумеется, при должной искренности и самоотверженности призванного к служению. Писал по двадцать часов в сутки, до состояния обморочной усталости, просыпался, принимал душ, молился, завтракал и снова за работу. Заглядывал Степан, но видя моё горение, понятливо кивал и молча удалялся.

Да, чуть не забыл… Верней, очень хотел забыть, но не получилось. В самом конце папки Ивана нашел файл с диском с надписью «третий фронт» и набросками для анализа сериалов. Что поделать, с традиционным ворчанием принялся за просмотр «культовых, рейтинговых серьяльчиков». Одно радовало — научился использовать линейку прокрутки и мышку ноутбука, для сокращения времени просмотра. Как начинается «мыло», смакование насилия, так называемой любви по-быстрому или чего-либо чисто эстетского, киношного, так и передвигал курсор на несколько делений вперед. Но как ни старался максимально сократить время просмотра, всё-таки пришлось изрядно потрудиться, чтобы не только вникнуть в суть сюжета, но и по ходу анализировать, делая пометки на бумаге.

Да еще… что тут лукавить, некоторые «топовые» сериалы так затягивали, что забывал о недавнем желании вовсе отказаться от огромных потерь драгоценного времени. Это явление называется, как я выяснил, — «подсесть на киношки», сделаться киноманом, что-то вроде алкоголизма или наркомании. Но вот однажды, когда я свалился в пропасть обвального сна от усталости, после просмотра за сутки трех сериалов, в моей гудящей голове прозвучали слова старца Иоанна: «А ты не забыл помолиться и поблагодарить?» И да, с утра прочел утреннее правило и затем весь день держал Иисусову молитву. Странное дело — во время просмотра следующего сериала меня стало подрывать желание комментировать события. Так, во время наступления уныния у героев фильма, я чуть не кричал: «Да помолись же ты, наконец! Ведь Господь никогда не бывает так близко к человеку, как вовремя страданий!» или «Вы что, сговорились! Чуть что, сразу к экстрасенсу!» В некоторых случаях приходилось возвращаться назад и пересматривать ключевой момент. Но зато восприятие углубилось, посыпались выводы, выходящие далеко за рамки сюжета.

Вспомнил слова Ивана Павловича о необходимости открытия третьего фронта, о направлении огромных финансовых и информационных потоков в данную область искусства. Он также говорил, что нас там пока нет, мы упускаем возможность воздействия на медийную сферу, хотя бы в смысле безопасности. И еще, меня с одной стороны удивил профессионализм зарубежных кинодеятелей, а с другой стороны — позорное дилетантство наших киношников. У тех — медленный темп, позволяющий погрузиться в атмосферу, умение держать паузы, афоризмы в каждой реплике, красивые талантливые актеры… У наших — истерики, прыжки, гримасы, вопли, пошлость — и надоевшие физиономии полусотни бесталанных актеров, перетекающие из одного сериала в другой. В сети нашел отчет о заседании сценаристов. Там актриса, нынешний депутат Елена Драпеко набросилась на драматургов: что за чушь вы пишете, неужели не стыдно? На что гениальные сценаристы понуро отвечали: да у нас столы забиты отличными сценариями, а покупают только «чернуху и пошлятину». Значит, и здесь война, и правильно сказал летописец — на этом фронте мы отступаем.