— Ну вот, сколько ты всего наговорила, — заныл я. — Только что было понятно, а как стала объяснять, так и запутала совсем.

— А кто говорил, что это просто, — улыбнулась бабушка. — Вот у нашего батюшки сотни книг дома и столько же в церкви. Мне за всю жизнь их не перечитать. А батюшка наш не только все прочел, но и наизусть может их рассказывать. А о чем эти книги? А?

— О чем? — тупо отозвался я.

— Да всё об этом — о мире в душе. Это целая наука! А для нас, простых людей, батюшка каждую обедню особое слово находит. И так просто все рассказывает, что всем понятно. А я ведь видела, как он готовится к проповеди. Знаешь, сколько книг ему приходится перекапывать! А всё для того, чтобы за пять минут сказать самое главное и понятное. Так что простота его большие дела творит и много работы требует.

— А мне-то что написать в своей записной книжке? Не повторять же то, что ты мне наговорила. Да и не получится у меня повторить.

— Раньше у каждого древнего рода был свой герб — тоже из проповеди батюшки запомнила. Так на гербе писали девиз. Это самые главные слова рода. Вроде клятвы. Так и ты, напиши в записную книжку девиз: «Держи мир в душе». А потом всю жизнь будешь расписывать свой девиз. Придут дела, трудности, беды — и ты каждый раз станешь добавлять опыт. Как будто жемчуг в шкатулку собирать. Понимаешь?

— Понимаю, бабушка! — воскликнул я.— Спасибо тебе! А ты у меня мудрая бабуля!

— Да брось ты, — махнула она рукой. — Сама-то я никто и зовут меня никак. А что и застряло в голове — так это от батюшки нашего. А для кого?

— Для меня?

— Да, внучок, для тебя. Ну и для твоих близких. Ведь ты не из тех, кто над златом чахнет. Ты тот, кто раздает богатства. А сейчас — домой. Устала старуха. Ноги уже гудят.

— Бабушка, да я тебя на руках понесу!

— Это лишнее. Пока сама хожу. Ты руки свои для невесты прибереги.

— Да ну их! — стыдливо отвернулся я. — Ты видела какие тут невесты! Одни гордячки.

— А ты попробуй в каждом человек увидеть образ Божий. Попробуй разглядеть хорошее — тогда и девушки, и юноши, да все окружающие — повернутся к тебе лучшей стороной. Вот увидишь. А всё оттуда — от мира в душе. Одна из жемчужин.

Утром по традиции бабушка повела меня в церковь. Она не заставляла меня стоять в очереди на исповедь, тем более причащаться. Иногда мне становилось скучно от заунывных повторов «Господи, помилуй», от духоты и придирок строгих старушек — и я выходил во двор. Тут на детской площадке веселилась малышня, молодые мамаши стреляли глазками, папаши ревновали, пьяницы, собрав милостыню, покупали в ближайшем магазинчике аперитив и как опытные конспираторы потихоньку набирали дневную дозу. Словом, всё как у нормальных людей, вполне узнаваемо и даже занятно.

В тот воскресный день с утра яркое солнце разогнало облака, излив на город потоки света. Без труда я выстоял службу до «Отче наш» и вышел из храма перед выносом Чаши, как недостойный. Присел на любимую скамейку, с которой открывался отличный обзор. Возня малышей, как всегда, привлекла мое внимание и подняла настроение.

Дети все-таки самые интересные создания! У них множество идей, их интересует тысячи самых разных вещей. Отсюда постоянные вопросы к старшим: почему, где, зачем, откуда? Не зря их называют «почемучками». Иногда мне казалось, что ради появления на свет таких вот ангелочков, я мог бы жениться даже на такой девушке, которая представляется гордячкой, или, как там у взрослых, — стервочкой. Хотя, жить с такой, даже ради детей, значит, обречь себя на пожизненное рабство, да и детей такое сожительство может испортить. И все-таки дети останутся самыми занятными существами… пока не вырастут.

Но вот мамаши, одна за другой, стали уводить детей в храм на причастие. Конспираторы, вернулись к сбору милостыни для продолжения банкета. Церковный двор опустел, я вытянул ноги, подставил солнцу лицо и затих.

Вдруг показалось, что я заснул, и мне приснился трехсерийный сон про таинственного соседа, посылающего в мою сторону флюиды дружеского тепла. Я очнулся, тряхнул головой и огляделся. Нет, это был не сон — рядом со мной сидел парень моих лет, блаженно улыбаясь, также вытянул ноги и загорал. Почувствовав мой взгляд, он подтянул ноги, повернулся ко мне и заговорил:

— Прости, я тебя, кажется, смутил. Мне понравилось, как ты кайфуешь под солнышком, и тоже захотелось попробовать.

— Ну и как, понравилось?

— Ага, будто на море, на пляже в знойный полдень, где-нибудь в сентябре, в бархатный сезон. Представил, что вокруг отдыхающие. Сейчас еще немного позагораю, а потом встану, оденусь и пойду в шашлычную люля-кебаб с харчо есть, обжигаясь перцем и жаром углей. А на обратном пути куплю два персика покрупней и вернусь на пляж. Один сам съем, другой — тебе… если захочешь.

— Конечно, захочу!

— Тогда лови пока это! — Протянул мне свою тонкую кисть с длинными худыми пальцами. — Меня Борисом зовут.

— Юра. — Сунул и я свою корявую лапу. Крепко пожал руку соседа, он слегка скривился от боли.

— Прости, меня старшие товарищи учили крепкому рукопожатию.

— А меня никто ничему не учил. А хилость моя — от болезненности, это с детства. Впрочем, есть еще одна версия — от лени.

— Если хочешь, вместе походим на спортивную площадку. У нас во дворе бесплатные тренажеры. Там редко кто бывает. Еще стадион в школе отремонтировали, олимпийский тартан положили — он вообще круглосуточный.

— Хочу, — кивнул Боря.

В тот миг я понял, что встретил друга. Как те две капли воды, мы вместе двигались по стеклу жизни, держась за руки, связанные невидимой нитью. А вот и моя бабушка!

— Познакомься, бабушка, это Борис.

— Очень приятно, — слегка поклонилась бабушка. Мне показалось, что она знает Бориса, и знакомство наше для нее вовсе не удивительно. — Вы чем-то похожи. А ты сегодня, внучок, молодец, хорошо постоял. Ну, вы можете идти. А я потихоньку сама дойду. После причастия я как на крыльях полечу. Идите, молодые люди, идите.

— Из церкви всегда идти легче, чем туда, — заговорил я, чтобы не молчать в дороге. — Я пытался объяснить это по-научному. — Церкви строят на горке, на самом высоком месте, поэтому идти в горку труднее, чем с горки. — Но тут в момент развития теории, мой взгляд упал на витрины магазина, что в десяти метрах от церковного забора, через дорогу. Вспомнил, как легко я в тот магазин бегал — и осёкся. Значит, мистика. Как говаривала бабушка: враг мешает, препятствия чинит, свинцовые вериги на ноги вешает.

— Бабушка твоя — мудрец, — откликнулся Борис. — Я так думаю, это у нее от веры, из поколения в поколение передается.

— Что-то у отца своего мудрости я не наблюдал, — возразил я. — Значит, не из поколения в поколение.

— Он же неверующий, как мне кажется, — сказал Борис. — Он же с вами в церковь не ходит.

— Да, не ходит, — согласился я. — Отец с бригадой по воскресеньям встречается, они там на сходках водку пьют и песни революционные распевают. — Да и нельзя ему, он передовик производства, член партии. Если его тут увидят, могут и регалий лишить.

— Да вроде времена сейчас не те, чтобы за веру партбилет отбирать. Я в телевизоре видел, как руководители страны в храме со свечками стоят и нынешний генсек с ними.

— Так-то оно так, но у них на образцовом заводе партия пока всем рулит. Думаю, не долго им рулить осталось, но пока, как ни странно, компартия мимикрирует, изворачивается, но живет и побеждает, во всяком случае на том заводе.

— Ух ты, какая! — прошептал Борис, уставившись на девушку, идущую нам навстречу, наверное, в магазин. — Ты ее знаешь?

— Знаю, — нехотя признался я. — В нее влюблен мой школьный товарищ Дима.

— Как я его понимаю! А она?

— Она его держит на дистанции. Меня тоже. Гордячка.

— Познакомь, а?

— Да она меня в упор не видит. Да и как звать не помню.

— Ну попробуй, прошу.

На ум пришли слова бабушки о том, что в каждом человеке нужно видеть хорошее. И я попробовал. Девушка неминуемо приближалась. Белые одежды на ней весьма эффектно развевались, походка была такая… балетная, изящная. Голову держала высоко, но улыбалась нам вполне по-дружески, видимо узнала. А кому еще тут улыбаться? …И я смирился. Наконец, мы поравнялись, остановились, я изобразил улыбку и выпалил:

— Согласно суровым законам международного этикета, я как воспитанный человек, обязан представить тебе моего друга Бориса. Но вот беда, наш общий друг Дима так и не произнес твое имя. Может, сама подскажешь? Кстати, здравствуй!

— Приве-е-ет! — пропела девушка. — Ну если твой закон такой суровый, — улыбнулась она, — то делать нечего. Зовут меня Дина.

— Как я докладывал выше, мой друг — Борис, меня зовут Юрий, — И мы с другом отвесили по легкому этикетному поклону.

— Здравствуй…те, — наконец подал голос Борис. Кажется, обомлел парень. Надо выручать.

— Можно без «…те», — вдруг пропела Дина, протянув ему красивую гибкую руку с золотым блеском на запястье. — Мы же из одной школы, не так ли?

— К сожалению, в вашу школу я перевелся недавно, — смущенно признался Борис. — Раньше в спецшколу ходил. Меня туда папа определил, чтобы я по его стопам, так сказать…

— Ах, вот оно что! — воскликнула Дина. — Так я тебя вместе с твоим папой видела в политехе. Я как раз туда поступать собираюсь.

— Странно, — произнес Борис, — в политехе девочек почти нет. Тебя что, родители заставляют?

— Нет, что ты, Боря, я сама инженером хочу стать. Почему тебя это удивляет?

— Потому, Дина, — он смущенно почесал высокий лоб, — потому, что я поступать в политех не собираюсь. Достаточно одного инженера в семье. Я его почти не вижу — он всегда на работе. Преподает, пишет, рассчитывает, испытывает, ездит на полигон, в командировки — горит человек на работе. Скоро совсем сгорит. Не удивлюсь, если откроется, что он уже смертельно болен. Во всяком случае, он почти всех коллег уже похоронил. Знаешь, умирать ради каких-то железок — увольте! Я жить хочу.