Рядом сидел вовсе не тот безбашенный хулиган с непроходящими синяками под обоими глазами. Почему-то он всегда лез во все драки, и ему всегда больше всех доставалось. Этот новый, переформатированный Федор больше походил на комсомольского вожака, аккуратного, причесанного, скромного и очень серьезного.

— Да тебя и впрямь не узнать! — изумился я. — Вот, что с людьми раскаяние делает!

— А еще в нашу копилку — это имя свежего друга, — сказал Борис, также отверзший очи и откинувшийся на сиденье так, чтобы рассмотреть соседа по лавке, лавочника, что ли… — Феодор значит…

— …Божий дар! — выпалил Федор. — Поехали на вокзал. Купим билеты и в ближайший поезд сядем.

— А как же курортные вещи? Черные очки, плавки, шорты-футболки там, крем от загара, термос…

— Ничего не надо! — решительно выпалил Федор. — На месте всё купим. А то передумаете еще… А я, между прочим, на море не был. Очень хочется. Да и отпуск у меня, кстати.

— У нас тоже, вроде как, отпуск.

— Тогда едем!

8

Трое граждан в несерьезных фривольных одеждах яркой расцветки, в черных очках на облупленных носах расслабленно шагали по набережной. Слева плескалось жемчужной волной море, сверкая ослепительными бликами. Между линией моря и резным бетонным парапетом, на пляже, простиралось лежбище обнаженных тел разной степени прожарки. С правой руки за темно-зеленым бобриком самшита плыли высокий кустарник в лиловых цветах, пальмы, акации, лотки с мороженым, мангалы с шашлыками, витрины с курортными товарами, столики кафе под яркими зонтами. Зычно горланили лоточники, звенели детские голоса, взрывались пьяным смехом компании, наслаивались одна на другую мелодии из динамиков. Весь этот «праздник жизни» заливали волны солнечного света, тропического жара, цветочных ароматов, шашлычного дымка — словом, томной курортной неги.

Триада отдыхающих успела совершить легкую пробежку от гостиницы к пляжу, с финишным погружением в лазурные воды, получасовым загоранием телес и заслуженным завтраком в кафе. Потом, конечно, пляж с купанием и загоранием, ну и предобеденный моцион в толпе курортников. Во главе коллектива отдыхающих вразвалочку походкой благодетеля вышагивал Федор, слева, чуть сзади семенил непривычно молчаливый Борис, справа тащился обгоревший, вялый Юрий, то есть, простите, — я. Борис на третий день вечером за столиком шашлычной, улучив момент, когда Федор отлучился к стойке бара, шепнул мне: «Послушай, не так надо отдыхать на море! Мне тут уже оскомину набило. Надо рвануть куда-нибудь на дикий брег. Понимаешь, чтобы там никого, только мы. Ну, и чтобы волны выбрасывали на прибрежные камни гниющие водоросли, щербатый плавник, медуз и акульи скелеты. А на горизонте, чтобы не белые круизные монстры, а легкие паруса рыбацких суденышек. Тихо! Благодетель идет!»

Признаться, и у меня в районе селезенки назревало раздражение. Совсем не такое «море» манило меня с детства при чтении Грина, Стивенсона, Джека Лондона, Даниэля Дефо, Рафаэля Сабатини. Совсем не то грезилось мне, когда я напевал песенку из кино: «Море, ты слышишь, море, твоим матросом хочу я стать» — уж точно не морская вода с мочой и мазутными пятнами, не мельтешение крупных купюр из рук в руки, не толпы бандитов с девушками облегченного поведения, не удушливый смог, висящий над проспектами, не вопли торгашей и хриплый шансон из динамиков, не веющий отовсюду сладковато-горький дымок анаши…

Как-то в детстве мне довелось отведать курортной прелести в советском изводе. Правда, я был маленьким, и мало что видел в скудной жизни нашего пролетарского социума. Отцу тогда на работе вручили путевку в санаторий. Он-то блаженствовал вовсю, о чем свидетельствовали открытки, приходившие к нам по почте, от дам разного возраста и парфюмерных предпочтений, судя по запаху корреспонденции. Мы с мамой поселились в частном секторе у грубой жадной тетки, где единственным развлечением был поросенок, которого дважды в день выпускали пробежаться по кругу двора — это для того, чтобы его сало имело тонкие мясные прожилки, за такое больше платили. Питались мы с мамой в ближайшей столовой, где нужно выстоять часовую очередь, прежде чем попадешь на раздачу, где мордастые тетки со злющими гляделками небрежно швыряли в тарелки нечто подобное тюремной баланде. Там всюду пахло кислятиной, хлоркой и гнильем. С погодой нам тоже не повезло. Почти каждый день лили дожди, и только три раза мы сходили на море, выбрав местечко посвободней. Да и то, как выяснилось позже, относительное безлюдье объяснялось стоками канализации, растекавшимися между прибрежных камней. Но мы терпели. Ради нашего героического отца.

Позже все мои друзья съездили на море, кто-то и не раз. Они привозили оттуда бронзовый загар, сувенирные ракушки, цветные фотографии и кучу восторгов, которыми прожужжали уши всем окружающим. Ну, думал я, партия-и-правительство наконец выполнило пленарные обещания о повышении уровня заботы и окультуривания масс народа. Но, как сказал один великий политический деятель: «Никогда такого не было и вот опять!» Такие вот мысли терзали меня, в который раз убеждая, что с моим немирным миром в душе я еще очень далек от канонической меры святых отцов. Подсознательно я ждал, надеялся, требовал, наконец, какого-нибудь чуда, а в голове звучали слова протеста мрачного певца дальневосточной наружности с подбородком на десять часов вечера: «пэрэмэннн, мы ждём пэрэмэннн» — и барабан: трум-ду-дум, и зажигалки с огоньками во тьме на тонких руках ожидающих. Один мрачный персонаж из Булгаковского «М&М» изрёк: «Будьте осторожны со своими желаниями — они имеют свойство сбываться.» …Наконец, дождался. «Сбытие мечт», так сказать, в действии. Лови удачу, пока не схвачен.

Ничего страшного не произошло. Во всяком случае, пока. На меня наплывало чудесное виденье. Поначалу-то я обратил внимание на японский зонт, по голубому шелку которого между веток сакуры порхали белые бабочки. Я еще подумал, как это нетипично! Но вот бабочки приблизились, и в прозрачной тени я рассмотрел взгляд светло-синих глаз на милом девичьем лице, едва тронутом загаром. Эти глаза были устремлены на меня! Эти глаза могли принадлежать лишь одному земному существу — Виктории! Внучке нашего уважаемого академика, к которой меня влекло, как японскую бабочку к замысловатой ветке с цветками вишни. …О которой мечтал, о которой думал среди потной южной толчеи, как о глотке прохладной воды в жару… На меня напал страх — что если у меня этот… как его… который в пустыне на грани сумасшествия — мираж? Что если она растворится и улетит? Но нет, не пропала, вот она приблизилась на расстояние вытянутой руки и пропела неземным голосом:

— Привееет, мои гениальные друзья! Познакомьтесь, это Артур. Артур, это Юрий и Борис. — Вика обратилась к нашему оробевшему благодетелю. — Простите, вас я пока не знаю.

И только сейчас, во время церемонии знакомства, я обнаружил, что Вика не одна. Рядом с ней, весь в белом костюме из мятого хлопка, стоял высокий парень с приклеенной к толстым бордовым губам ироничной улыбкой. Он в упор смотрел на меня. Чуть позже, пока Вика развлекала моих друзей, Артур отвел меня в сторону и проскрипел противным голосом:

— Еще раз увижу тебя рядом с Викой…

— И что? — спросил я с вежливой улыбкой на потном лице. — Мне уже начать бояться?

— Лучше начать, чтобы чего не вышло.

— Уважаемый Артур, — торжественно произнес я, глядя в его бегающие глазки цвета болотной трясины, — ты еще не раз увидишь меня рядом с Викторией. И помешать тому тебе не по силам. Надеюсь, понял?

— Да, конечно, — скривившись как от глотка серной кислоты, проскрипел мажор.

Он отошел к моим друзьям и весело заговорил с ними. Виктория почувствовала напряжение, заискрившееся в нашей беседе, взяла меня под руку, как в первый день знакомства, и прошептала:

— Артур — друг детства, мы с ним вместе в детсад ходили. Наши родители дружат не один год. Если он тебе что-то неприятное сказал, не обращай внимания. Он не опасный. Он и мухи не обидит. Всё нормально?

— Да, конечно, Вика. Я на самом деле рад тебя видеть. А не могли бы мы с тобой прогуляться вдвоем, без друзей детства?

— Конечно, Юрик, конечно! — Она глянула на Артура, который в двух шагах исподлобья наблюдал за нами. — Только не сейчас. Я тебе сама в гостиницу позвоню. Борис уже сказал, где вы остановились. Хорошо?

— Ладно, буду ждать.

— «Только очень жди!» — улыбнулась она на прощанье и удалилась с Артуром под руку в противоположную сторону.

— Может, ему немного по репе настучать, — прогудел Федор. — Кажется, он тебе угрожал.

— Я обещал Вике его не трогать.

— А ты и не тронешь, — успокоил меня Федя. — Это сделаю я.

— Пока не надо. Спасибо.

— Знаешь, Юрка, — подал голос Борис. — Этот парень смотрел на тебя с такой ненавистью, что…

— Борь, у меня тоже есть глаза, и я тоже за ним наблюдал. Успокойся.

— В моей старой школе, — продолжил Борис, — таких подонков было — каждый второй. Ты не представляешь, насколько они могут быть злопамятными и подлыми. К тому же у них папочкины связи и реальная возможность любому испоганить жизнь. Ты бы поосторожней с ним.

— Ты предлагаешь, удрать от него, бросив Викторию?

— Да! — сказал Борис. — И не мешкая, прямо сейчас! У меня очень плохое предчувствие.

— Ну уж дудки, — воскликнул я. — Пролетарии не сдаются!

— …Их просто бросают в тюрьму, — продолжил логический ряд Борис.

— Эй, парни, — сказал Федор. — Хватит болтать. Давайте пообедаем. Очень кушать хочется. А потом на сытый желудок решим, что нам делать и куда бежать.

После сытного обеда с харчо, шашлыком и красным вином мы вернулись в гостиницу. Нам улыбнулась дама из-за стойки. Когда мы регистрировались, конечно, смеялись, шутили… Дама, заполняя формуляр нашими паспортными данными, прозрачно намекнула, что она тут не просто так, с ней шутить не стоит. Потому что двадцать лет проработала в сотрудничестве с очень серьезными органами. Федор подумал, что она таким образом вымогает чаевые, сунул в свой паспорт три крупные купюры. Дама деньги привычно смела рукавом в ящик стола, но при этом изобразила на лице такую бдительность, что лично у меня не осталось сомнений: эта, в случае чего, сдаст властям, не моргнув глазом. …И она сдала.